Андрей Ильин
Кровь за кровь
Рядовых Русакова и Пахомова хватились к обеду. Их послали набрать воды в ручье, и они исчезли, как сквозь землю провалились. Ручей был вниз по тропке, метров двести пятьдесят, не больше, и на все про все у них должно было уйти минут тридцать-сорок, не больше. Но ни через тридцать минут, ни через сорок они не вернулись. И через час не вернулись. И много позже.
- За каким... вы их туда послали?! - ругался матом лейтенант, выстроив личный состав под прикрытием стены, защищающей вкруговую блокпост.
Личный состав, прижимаясь спинами к бетонным блокам, тупо рассматривал серые от пыли носки сапог.
- За каким... я вас спрашиваю!..
Об исчезновении рядовых давно нужно было доложить вышестоящему начальству, но лейтенант все еще надеялся, что все как-нибудь само собой утрясется.
- Ну, чего молчите?
- Так вода же кончилась, товарищ лейтенант, а водовозка только завтра будет. Вот они и...
- А почему послали двоих? Почему не обеспечили прикрытие? Почему сами не пошли...
Старослужащие пустыми, ничего не выражающими глазами пялились на лейтенанта. И чего он тут разорался, как будто не понимает... Все он понимает... Нашел, блин, молодых! Еще им за три месяца до дембеля за водой бегать, когда "черпаки" есть!
- Может, они еще того, придут. Может, они за яблоками решили смотаться и заблудились. Тут недалеко сад заброшенный...
- Что? За какими яблоками? С флягами?.. Я разберусь!.. Я вас под трибунал! Всех!..
Рядовые Русаков и Пахомов воды набрать не успели, они лишь успели спуститься к ручью и по камням оттащить флягу на середину течения, когда из ближайших кустов высунулись автоматные стволы.
- А ну - руки! И тихо!
Отпущенная фляга, переваливаясь с боку на бок, стукаясь о камни, покатилась вниз по ручью. Сопротивляться было бесполезно, так как свои автоматы рядовые по глупости оставили на берегу.
- Иди сюда... - поманили пальцем. Их поставили на колени, обшарили карманы и повели куда-то, подгоняя прикладами.
Шли очень долго, или показалось, что долго.
- А ну - стой!..
Рядовые Русаков и Пахомов стояли возле выложенной из камня стены какого-то сарая и испуганно смотрели на обступивших их чеченцев.
- Ты кто?
Русаков и Пахомов молчали, втягивая головы в плечи и слегка подрагивая, словно от холода, хотя был разгар дня, не было тени, и было очень жарко.
- Говори, чего молчишь! - ткнул молодой чеченец пальцем в лицо Русакова. - Говори! Не то сейчас!..
Сдернул с плеча автомат, с коротким лязгом передернул затвор. Русаков с ужасом смотрел на автомат и на чеченца. Губы его тряслись, из глаз сами собой ползли, оставляя на грязных щеках светлые, извилистые полоски, слезы.
- Ну!
- Рядовой Русаков... - испуганно прокричал Русаков.
Чеченец уронил дуло автомата вниз, под ноги пленнику, и нажал на спусковой крючок. Пуля ударила в грунт в нескольких сантиметрах от носков сапог, по голенищам хлестнули брызги земли и мелкие камешки.
Русаков подпрыгнул от неожиданности, отшатнулся, но сразу же уперся лопатками в каменную стену. Отступать было некуда.
Чеченец сделал шаг вперед, ткнул еще дымящееся, теплое дуло в щеку Русакову. Надавил. Еще сильнее. Русаков запрокинул голову, больно, до крови ударившись затылком о каменный выступ.
Там, за воронено поблескивающим дулом, за кожухом затвора, за планкой прицела он видел чужие, черные, злые и одновременно насмешливые глаза. Видел, как напряженно подрагивает высунувшийся из скобы спускового крючка указательный палец.
Вот сейчас... сейчас...
Глядя вдоль дула в испуганно расширившиеся глаза пленника, чеченец, чуть повернув голову, что-то сказал на своем языке.
За его спиной одобрительно заговорили, засмеялись. И он тоже в ответ засмеялся.
Дуло автомата оторвалось, отодвинулось от щеки, от лица и остановилось против глаз.
- Молись своему богу, - сказал чеченец. - Сейчас я тебя убью.
Русаков в последнем, смертном ужасе сжался, замер, стиснул до боли веки, словно мог этим защититься от пущенной в упор пули...
Все!..
Чеченец надавил на спусковой крючок. Сухо и коротко лязгнул затвор.
И все. Выстрела не последовало. В рожке больше не было патронов.
Довольный собой чеченец отошел на шаг, презрительно взглянул на рядового Русакова, по штанам которого, между ног, расползалось темное, парящее пятно.
- А-а... ишак!
Все русские не были мужчинами, они не умели воевать и не умели умирать...
Ночью чеченцы окружили блокпост. На шоссе, не доезжая трех километров, установили фугасы, чтобы встретить возможное подкрепление, на ближние высотки посадили снайперов.
Командир боевиков вышел на армейскую волну.
- Эй, слушай, не надо глупостей, мы воины - вы воины, вы хотите жить - мы тоже хотим. Зачем стрелять - давай договариваться...
Бледный как полотно лейтенант слушал чужой голос, с силой прижимая к уху наушник, и думал не о тактике скорого боя, а думал черт знает о чем. О том, что нет, не пронесло, не повезло, хотя всегда везло и до конца командировки осталось всего ничего... Что зря пошел в училище, а не, как советовали, в политех. Что теперь, наверное, придется воевать и, вполне вероятно, умереть. А дома осталась беременная жена, с которой после выпуска он не прожил и полугода, и теперь его убьют, и он не узнает, кто у него родился. А она останется жить и, наверное, быстро найдет себе нового мужа, потому что очень красивая...
- Ну так что, командир, договоримся? Потому что все равно договоримся, но будет много крови. Нам не нужна твоя кровь...
Лейтенант отбросил наушники.
- Сахитов!
- Я!
Сахитов был бледнее лейтенанта, был бледен, как сама смерть. Он мало напоминал недавнего бравого, с ремнем, болтающимся внизу живота, дембеля, он стал тем, кем был - девятнадцатилетним пацаном.
- Ты гранаты раздал?
- Ага... То есть, так точно...
Сахитов выжидающе смотрел на лейтенанта. И все смотрели. Теперь от него, от их старлея, зависело, что будет со всеми ними дальше. Теперь он перестал быть занудой-взводным, которого старики-солдаты делили на восемнадцать, теперь он был офицером. Отцом-командиром. Почти богом. Потому что единственным, знающим, что делать в такой ситуации. Ну ведь учили же его чему-то в его училищах...
