— И давно вам это известно?
— Я не могу отвечать на все ваши вопросы, мистер Шайвер. В нашей семье много секретов, а ответов мало.
Дасти внимательно смотрит на нее, она не отводит взгляд. Он понимает, что всего не узнает, но в данный момент это не важно. Он одержал блестящую победу над системой и уже смеется.
— Зачем же он признался?
— А зачем другие признаются в преступлениях, которых не совершали? Не знаю. У Куинна биполярное аффективное расстройство и масса проблем. ФБР обрабатывало его десять часов, прибегло ко всем своим грязным трюкам. Зная Куинна, можно предположить, что он с ними играл. Дал им то, чего им хотелось, чтобы его оставили в покое. Возможно, наплел небылиц, чтобы они бегали кругами и пытались все проверить. Не знаю. Помните похищение ребенка Линдберга, самый знаменитый киднеппинг в истории?
— Как же, читал…
— Так вот, в совершении этого преступления признались полторы сотни человек. Дикость, конечно, но Куинну случается дурить.
Дасти открывает файл. Там находятся ежедневные отчеты о пребывании Куинна в реабилитационном центре с семнадцатого января по седьмое февраля — тот понедельник, когда обнаружили тела судьи Фосетта и Наоми Клэри.
— Здесь написано, что он покинул это учреждение днем седьмого февраля. — Дасти поднимает глаза от бумаги.
— Верно. Он ушел, можно сказать, удрал, в Роанок.
— Зачем, позвольте поинтересоваться, ему понадобилось в Роанок?
— Повторяю, мистер Шайвер, на многие вопросы у меня нет ответов.
— Итак, он объявляется в Роаноке назавтра после обнаружения трупов, идет в бар, напивается, ввязывается в драку, его арестовывают и находят при нем уйму денег. Слишком много неясностей, мисс…
— Да, много, но со временем все прояснится. Пока это не так важно, вы согласны? Важно другое: у вас на руках безоговорочное свидетельство его невиновности. Других улик против моего брата, кроме подложного признания, у правительства нет, ведь так?
— Так. Улик нет, но есть крайне подозрительное поведение. Например, зачем его понесло в Роанок? Как он туда попал? Откуда взял столько денег? Где накупил ворованное оружие? Масса вопросов, мисс, ответов на которые, полагаю, у вас нет?
— Нет.
Дасти сцепляет пальцы на затылке и долго смотрит в потолок.
— Придется с этим разбираться, — произносит он. — Ехать в реабилитационный центр, задавать там вопросы, снимать письменные показания и так далее. Федералы не отступят, пока наше дело не станет таким толстым, чтобы можно было как следует шарахнуть им по их башкам. В общем, мне не хватает двадцати пяти тысяч долларов.
— Я поговорю с Ди Реем, — отвечает она без колебания.
— Распорядительное совещание перед началом слушания дела состоится через две недели, так что нам надо пошевеливаться. Я бы хотел подать ходатайство об отклонении обвинений до совещания.
— Вы адвокат, решать вам.
Дасти молча опирается на локти и подается над столом к Ванессе.
— Я хорошо знал судью Фосетта. Друзьями мы не были, так, приятели. Если его убил не Куинн, то, по-вашему, кто?
Она упрямо крутит головой. Ответов нет!
Полиция нашла пикап Натана на общей стоянке регионального аэропорта Роанока к полудню вторника. Как и следовало ожидать, в понедельник отсутствие босса встревожило работников бара, и под вечер они сели на телефон. После звонка в полицию прочесали стоянку аэропорта. Натан хвастался, что полетит в Майами в личном самолете, так что поиски пикапа оказались недолгими. Но брошенная машина еще не указывала на преступление, и полиция не спешила приступать к розыскам. Проверка показала наличие у пропавшего судимости, что не вызвало к нему сочувствия. Если бы еще мольбы рыдающих родственников, а тут — ничего.
Компьютерный поиск и несколько телефонных звонков позволили установить, что Натан приобрел новенький «шеви-сильверадо» двумя месяцами раньше у дилера в Лексингтоне, Виргиния, в часе езды на север от Роанока по автостраде номер 81. Стоимость, сорок одна тысяча долларов, Натан оплатил наличными. Часто о «наличных» говорят при выписке чека, но это была самая что ни на есть наличность, впечатляющая пачка сотенных купюр.
Продавец машин, полиция, вообще никто в целом свете не знал, кому Натан продал золото.
Я тоже нахожу такого человека.
После двух визитов в хранилище «Пальметто траст» в центре Майами в багажнике моей арендованной «импалы» все еще лежит сорок один мини-слиток общей стоимостью приблизительно шестьсот тысяч долларов. Мне необходимо конвертировать часть из них в деньги, для чего придется заглянуть в сумрачный мир торговли золотом с его эластичными, меняющимися на глазах правилами и персонажами с бегающими глазками, категорически отказывающимися высказываться напрямик.
Первые два дилера, найденные в «Желтых страницах», подозревают во мне агента властей и бросают трубку. Третий, джентльмен с акцентом, вполне обычным, как я уже уяснил, в этой отрасли, интересуется, как ко мне попал слиток чистого золота весом в десять унций. «Это долгая история», — отвечаю я и разъединяюсь. Четвертый, мелкая рыбешка, прикрывается ломбардным бизнесом, принимая под залог бытовую технику, а с черного хода скупает драгоценности. Пятый как будто годится, но и ему, конечно, придется предъявить мои авуары. Я объясняю, что не хочу приходить к нему в лавку, поскольку не желаю быть заснятым камерой наблюдения. Он молчит — подозреваю, боится, что я замыслил ограбление под угрозой огнестрельного оружия. В конце концов мы договариваемся о встрече в кафе-мороженом неподалеку от его лавки, в торговом центре. Это приличный район. Я опознаю его по черной бейсболке с эмблемой гольф-клуба «Марлинс».
Через два часа я сижу перед двойной порцией фисташкового мороженого. Хасан, здоровенный седобородый сириец, трудится напротив меня над тройным шоколадным фаджем. В двадцати футах читает газету еще один смуглокожий господин, поедающий замороженный йогурт и, вероятно, готовый меня пристрелить при малейшей попытке создать проблемы.
Светского разговора не получается, и я сую Хасану мятый конверт с маленьким слитком. Хасан озирается, но единственные посетители, кроме второго сирийца, — мамаши с пятилетней ребятней. Он берет слиток в лапу, сжимает его, с улыбкой стучит им по краю столика и произносит «вау!» без малейшего намека на акцент.
Я поражен расслабляющим эффектом этого простого восклицания. Мне ни разу не приходила в голову мысль, что золото может быть ненастоящим, но легитимация профессионалом поднимает настроение.
— Нравится, да? — глупо выпаливаю я — надо же хоть что-то сказать.
— Прелесть. — Он возвращает слиток в конверт. Я тянусь за ним.
— Сколько? — спрашивает он.
— Скажем, пять слитков, пятьдесят унций. Вчерашняя цена золота при закрытии торгов — тысяча пятьсот двадцать за унцию, значит…
— Цена золота мне известна, — перебивает он меня.
— Разумеется. Желаете приобрести пять слитков?
Такой тип не способен сказать ни «да», ни «нет». Ему проще мямлить, ходить кругами, скрытничать и блефовать.
— Возможно. Зависит от цены.
— Что вы предлагаете? — спрашиваю я без лишнего пыла. В «Желтых страницах» еще остаются неопрошенные торговцы золотом, но времени у меня все меньше, да и трезвонить впустую осточертело.
— Это зависит от нескольких моментов, мистер Болдуин. Ситуация такова, что золото скорее всего имеет не вполне законное происхождение. Не знаю, откуда оно у вас, и не желаю знать, но очень вероятно, что оно, так сказать, изъято у предыдущего владельца.
— Так ли важно, где…
— Вы зарегистрированный владелец этого золота, мистер Болдуин? — резко спрашивает он.
Я оглядываюсь.
— Нет.
— Разумеется. Поэтому скидка черного рынка — двадцать процентов. — Калькулятор ему ни к чему. — Плачу тысячу двести двадцать долларов за унцию, — произносит он тихо, но твердо, наклоняясь вперед. Губы скрыты бородой, но смысл, несмотря на акцент, совершенно ясен.
