— Какие?
— Вот эти! Насчет торговли находящимся на вашем подотчете военным имуществом. Насчет распродажи снарядов на вынос.
— А откуда вы?.. Они же сказали, что это для служебного пользования. Что об этом никто никогда…
— Каким образом были получены данные показания?
Прапорщик Игнатьев скис. И повинно опустил голову.
— Чистосердечным образом, — покаянно заявил он. — Что было, то было. Продавал имущество. То есть я хотел сказать, числящиеся на моем подотчете снаряды. Бес попутал. Готов дать подробные показания, если трибунал примет во внимание мое искреннее сожаление по поводу имевшего место злоупотребления…
— Я вас не о том спрашиваю. Я спрашиваю, в связи с чем стали возможны эти ваши заявления?
— В связи с тем, что я глубоко осознал. И чистосердечно раскаялся, надеясь на гуманное отношение ко мне суда…
— Хорошо, я спрошу по-другому. Вы дали эти признания по собственной инициативе? Без принуждения со стороны следствия? Без нарушения установленных процессуальных норм?
— Исключительно по собственной. Глубоко переживая свой недостойный проступок, позорящий честь прапорщика Российской Армии…
— Вы давали эти показания следователю?
— Нет. То есть да. То есть следователю, но который сидел вместе со мной в камере.
— Он предупреждал вас, требуя признательных показаний, что является работником правоохранительных органов?
— Нет.
— Он не принуждал вас к даче показаний каким-либо противозаконным образом?
— Как так противозаконным?
— Он не подкупал вас, не угрожал, не бил, не пытал? Потому что если он вас запугивал, бил или пытал, то ваши признания не могут быть признаны доказательством вашей вины. Если вы от них в дальнейшем, допустим, отказываетесь.
— Если отказываюсь?
— Если отказываетесь. Для того я здесь и нахожусь. Чтобы установить, не имело ли место нарушение законности при ведении следственных мероприятий. Поэтому вам необходимо вспомнить обстоятельства получения данного признания, которое само по себе, без привязки к материалам дела, не имеет никакой юридической силы. Если, конечно, не является действительно чистосердечным и добровольным. Итак, я прошу вас ответить на вопрос, как были получены настоящие признания? Угрожали вам? Или нет?
— Угрожали. Говорили, что если я не признаюсь в совершенном преступлении… Вернее, если не признаюсь в несовершенном преступлении, то он, следователь, утопит меня в параше и скажет, что я споткнулся, неудачно упал и захлебнулся.
— Вы точно передаете эти его угрозы?
— Точно. Так и говорил.
— Не пытался он оказывать на вас какого-либо иного давления?
— Давления? Пытался. Он давил мне пальцами. На горло.
— Вы хотите сказать, что он душил вас?
— Душил.
— Он воздействовал на вас как-то еще? Может быть, пытал?
— Воздействовал. И пытал. Например, засовывал под ногти спички и рыбьи кости.
— Что еще?
— Еще? Еще он храпел!
— Что?
— Он храпел, не давал мне спать и тем оказывал на меня психологическое давление!
— То есть вы хотите сказать, что данные вами признательные показания не соответствуют действительности, так как были получены путем физического и психологического принуждения и запугивания? И готовы подтвердить это в письменном виде?
— Да, именно. Это я и хочу сказать. И подтвердить.
— Ну вот! И зачем, спрашивается, вы, гражданин Игнатьев, так долго путем самооговоров вводили в заблуждение загруженные действительно серьезной работой следственные органы?
— Виноват, гражданин начальник. Бес попутал…
Полковника Трофимова переводили на новое место службы. На остров Новая Земля. Там как раз требовался специалист его профиля. На майорскую должность.
— Говорил я тебе — не лезь в это дело. Не гони волну. Не мешай людям прирабатывать к основному окладу, — вздыхал теперь уже бывший непосредственный начальник Трофимова, разливая по стаканам водку. — Так нет, не послушался. Теперь вот пей на посошок. И радуйся, что еще легко отделался. Что Ледовитым океаном отделался…
Приказ был получен вчера вечером. На месте нового назначения следовало быть завтра утром. На сборы отводилось несколько часов.
— Ты жене уже сказал?
— Сказал. Еще вчера сказал.
— Ну и что?
— Нет у меня жены. В Москве есть. А в тундре нет. Холостой я. Как курсант первого года обучения.
— Понятно.
— Ну ничего! Я этого так не оставлю. Ни с женой, ни с командованием. Нельзя так с человеком. Тем более с полковником военной разведки. Должны быть какие-то основания, должны быть указаны какие-нибудь веские причины…
— А какие были указаны?
— «По служебной необходимости. Сроком на два года».
— По-моему, нормальные причины. По служебному несоответствию было бы хуже. А «с глубоким прискорбием…» совсем нехорошо. Так что пей. И впредь не высовывайся. Учись не замечать то, что видишь. И не запоминать то, что заметил. В том числе и там, на Новой Земле. В наше время долго и хорошо живет только слепоглухонемой.
— Не умею я не замечать. Учили по-другому. Учили смотреть и видеть.
— Ну тогда готовься к переводу на лейтенантскую должность на Землю Франца-Иосифа. Пойми ты, голова садовая, то, чему тебя учили, надо в тылу врага применять. В обстановке, максимально приближенной к боевой.
— А я где?
— А ты в тылу друзей.
— Какие они мне друзья?
— Какие-никакие, а друзья. Другие бы твой вопрос раз и навсегда закрыли. А эти дают возможность одуматься. Осознать свое неправильное поведение. В течение последующих двух лет. Всего-то двух. Два года пустяк, пролетят — не заметишь. И надо будет куда-то возвращаться. Куда — севернее или южнее — зависит только от тебя.
— Предлагаешь с повинной прийти?
— Рекомендую.
— От себя рекомендуешь?
— От себя очень советую. Рекомендую от других.
— Значит, и до тебя добрались? И с тобой побеседовали?
Начальник безнадежно развел руками. И снова разлил. И, не дожидаясь полковника, выпил.
— А ты как думал? Ты думал, один эту бузу затеял, один и будешь расхлебывать? Нет. Шалишь. Они всех вычислили: и тех, кто писал, и тех, кто твоему рапорту ход давал. Все мы на один крючок нацеплены. Все — претенденты на капитанские должности за Полярным кругом.
— Выходит, и ты туда же…
— Все туда же. И ты тоже. Или туда, — ткнул начальник в пол. — Я же тебе говорю, что Новая Земля — это большое везение. Похоже, ты очень серьезный муравейник разворошил. И дело уже даже не в тебе. Дело в поднятой тобой теме, которая очень и очень многих кормит. И поит. И дачи строит. И на Канары в отпуск посылает. Не отдадут они такой куш! Ни тебе, ни мне, ни кому-нибудь еще. Вцепились они в него всеми четырьмя.
— Но ведь так может черт знает до чего дойти! Так может до стратегических ракет дойти!
— До стратегических — вряд ли. Кому они, штопаные-перештопаные, нужны. А вот до ракетных комплексов — почему бы нет. Если уже не дошло. Время у нас такое, что кто на чем сидит — тот то и продает. Кто на газе — газ. Кто на лесе — лес. Кто на металлах — металл.
— А они на чем сидят?
— Они — на бывшей Советской Армии, которую крепили неустанным трудом всего народа. Вот так, брат, и получается — газ, плюс лес, плюс металл, плюс армия. А все вместе выходит матушка Россия. Родина наша с тобой, которую в сорок первом отстояли, а теперь раздают и оптом, и в розницу. В том числе и те, кто ее защищать должен.
Давай наливай, полковник. И пей, полковник. Привыкай. Чем тебе еще свою холостую жизнь на Крайнем Севере скрашивать?..
