Домой Глория доехала за десять минут. Тарик, к ее удивлению, сидел на кухне и делал уроки. Она спросила, как прошел день, он ответил — прекрасно. Глория поднялась наверх переодеться. В спальне она увидела, что стеклянная дверь на балкон открыта. Ветра не было. Воздух был тих. В небе было полно звезд некоторые из них мерцали. В самой середине темного ночного небосклона висела огромная желтая луна. Глория любила Аризону за это небо. Бассейн в темноте искрился бирюзой. Глория редко плавала в своем бассейне, но тут она разделась и натянула извлеченный из шкафа купальник. Он был тесноват, но сейчас хотелось только быстро окунуться.
Спустившись с террасы, она постояла у бассейна, глядя в него. Вода манила так сильно, что Глория сразу прыгнула, вынырнула, проплыла до стенки и, оттолкнувшись, ждала, пока ее не отнесет на мелкий конец бассейна. Потом встряхнула головой и вылезла. Теперь было хорошо.
Высушившись, она снова вернулась к себе на террасу. Тишина была полнейшая. Глория заглянула в соседний двор. В доме было темно, хозяева уехали за город. Соседи справа смотрели телевизор, голубой прямоугольник светился в проеме кухонной двери. В ее бассейне еще ходили легкие волны. Луна в небе стала казаться больше.
„Эта ночь создана для влюбленных", — подумала Глория. Тихая ночь. Безмятежная ночь. Выпить стакан вина, принять горячий душ, раскрыть постель и заключить друг друга в объятия. Но ей, Глории, это, видно, не дано. Она сама заперла свои чувства в клетку, возвела стену вокруг своего сердца. Вдруг захотелось освободиться. Вспомнился вопрос Саванны: „Что ты будешь делать, когда сын окончит школу и уедет?" Трудно сказать. Но это случится меньше чем через год. Даже если его и не возьмут в оркестр, он все равно уедет. И она останется одна. Вдруг грудь как иглой пронзила боль. Глория подняла полотенце, закрыла дверь на террасу и пошла в ванную — взять лекарство из аптечки. Когда она достала пузырек, неведомая доселе, нестерпимая боль взорвалась в ее груди.
НЕОБОСНОВАННЫЕ ПРИТЯЗАНИЯ
Глория ушла. Свой счастливый билетик я развернула только в машине. Там было сказано: „Твое счастье и твой взгляд на жизнь неотделимы".
„Не врут", — отметила я про себя и вырулила со стоянки. У светофора включила первую скорость, нажала газ, и движок вдруг смолк. Десяток раз я пыталась включить его, но все впустую. Моя машина мешала движению, и все сигналили мне. Я застряла посреди улицы и не знала, что делать. Наконец один парень на красном „ягуаре" предложил позвонить из его машины. Я позвонила в Американскую автомобильную ассоциацию. Скоро оттуда приехали и увезли мою „симку" на буксире. Оказалось, что движок сгорел. Я сама подложила себе свинью: забыла залить масло.
Домой вернулась только около десяти. На ответчике оказалось две записи — Кеннет и, конечно, мама. Голос у нее был вполне веселый, так что я решила позвонить, когда переоденусь.
— Привет, милейшая женщина, — сказала я.
— Шейла-то опять парня родила. Головастый такой. Ты представляешь? Полный дом парней.
— Когда он родился?
— Два часа назад. Я звонила тебе прямо из больницы.
— Как она его назвала?
— Не выговоришь. Джахид, Джалил, Джамал. Что-то там на Джа… Позвони сама и узнаешь. Она в больнице Святого Августина.
— Сколько весит малыш?
— Три восемьсот тридцать пять. Большой мальчик!
— А как Пуки?
— Нормально. Пока ни в какие истории не вляпывается.
— От Сэмюэла что слышно?
— Пока ничего.
— Ты уже купила мне билет?
— Билет не надо покупать. У меня для этого проездные талоны есть. А что?
— Послушай, ты очень обидишься, если я не приеду?
— Нет. Но я думала, ты хочешь Аризону посмотреть.
— Хочу, но Шейле надо бы помочь на праздники.
— Ты уверена?
— Уверена. У нее забот по горло. А потом, — я услышала ее знакомый вздох, — здесь новые курсы открываются по составлению букетов и украшений для стола. Мне страшно захотелось пойти на них.
— Сколько стоит.
— Шестьдесят долларов.
— Хочешь, это будет моим рождественским подарком тебе?
— А что, есть выбор?
— Нет, — ответила я.
— А что у тебя хорошенького?
— Пытаюсь сделать кое-какие домашние заготовки для новой работы.
— А что же надо делать?
— Часами прочесывать газеты, искать темы для программы. То, что мне кажется важно для черной общины.
— А Кеннет больше не звонил?
— Мам, прекрати. Раз и навсегда.
— Я только спросила.
— Нет, больше не звонил. Я его просила больше не звонить.
— Ты же говорила, он тебе розы на день рождения прислал.
— Ну и что?
— Мне чего-то никакие мужчины никаких роз не присылали.
— Он может себе это позволить.
— Ты иногда бываешь просто настоящей мегерой.
— Наверное так, мам.
— В этом вся твоя беда. Слишком ты жесткая. Никакому мужчине ты не понравишься, если не станешь мягче. Этот человек все делает, чтоб тебе показать, как он к тебе относится. Почему не дать ему возможность?
— Мам, слушай, ты меня доведешь своими рассуждениями о моих проблемах. Давай, раз они мои, я и буду их сама решать. Ладно? До тех пор, пока ты не сможешь предложить что-нибудь дельное и конструктивное, оставь свои ехидные реплики при себе. Мне уже тридцать семь Я устала выслушивать, что делаю не так и что я, по-твоему, должна делать. А больше всего я устала от твоих вопросов о мужчинах в моей жизни. Нет у меня мужчин! Понимаешь? И самое главное, чтобы ты знала, мне на это наплевать!
— Не сердись, Саванна. Вот ведь. Я не хотела тебя обидеть. Извини, что так получилось. Ты права.
Никогда моя мама не просила у меня прощения.
— Что ты сказала?
— Ты же слышала. Я говорю, извини. И еще, что ты права. Просто ты моя старшая дочка, и мне хочется, чтобы ты была счастлива. Вот и все.
— Я счастлива, мама. Настолько, насколько сейчас могу. Если вдруг я стану счастливее, ты первая об этом узнаешь, можешь не сомневаться. Сменим тему?
— Давай.
— Отлично. Я тебя люблю. А теперь позвоню Шейле.
— Погоди секунду!
— Что теперь, мам?
— Что ты делала в День Благодарения?
— Была в церкви.
— В церкви? С каких это пор ты ходишь в церковь?
— Я помогала кормить бездомных.
— Это хорошее дело. Ладно, иди теперь, детка. Пока.
Я уже потянулась выдернуть шнур телефона, когда раздался звонок. „Только бы не Кеннет", — подумала я, снимая трубку.
— Алло?
— А, Саванна, как жизнь?
— Все хорошо, Кеннет. А у тебя?
— Так себе. Слушай, я хотел тебя кое о чем спросить.
— О чем?
— Через две недели я еду на конференцию в Палм-Спрингс. Ты могла бы ко мне приехать?
— Не могу.
— Почему?
— Не хочу, вот почему.
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Я тебя слушаю. Говори.
— Нет, не по телефону.
— О чем же, Кеннет?
— О нас.
— О нас? Не выдумывай, пожалуйста.
— Я не выдумываю. Я думал о том, что ты в прошлый раз сказала. Я собираюсь кардинально изменить свою жизнь.
— А почему бы тебе не сделать так: пригласи меня в Палм-Спрингс, когда закончишь кардинальные перемены в своей жизни. Как ты на это смотришь?
— Саванна, я не прошу тебя ничего делать. Просто хочу побыть с тобой. Хочу посмотреть, можно ли продолжить то, что между нами есть.
— Как мило, Кеннет. Просто очень мило.
— Слушай, я только прошу тебя приехать в Палм-Спрингс. Естественно, за мой счет. На несколько дней. Нам надо заново узнать друг друга. Надо посмотреть, так ли все серьезно, как я чувствую. Почему ты не хочешь?
— Черт бы тебя побрал, Кеннет! И тот день и час, когда ты появился. — Я бросила трубку.
Конечно, он тут же перезвонил.
— Что с тобой, Саванна? Что, тебя кто-то обидел, пока мы не виделись? У тебя горечь в голосе.
— Никакой горечи. Мне лучше. Можно спросить?
