— Гм-м… два!
— Ух ты! — сказал я. — Ты права! Это же действительно класс!
— Врёшь ты всё!
— Как ты узнала, что вру?
— Да ведь вероятность правильной догадки одна к пяти, то есть — все шансы против меня. К тому же, твой голос ясно и чётко говорит: «Я вру».
Я засмеялся. Нет, она поразительна.
— Лексис Великолепная, как всегда, бьёт без промаха.
Лексис улыбнулась, а я вдруг заметил, как эта улыбка подходит к её полузакрытым глазам. Как будто она пробовала на вкус какой-то чудесный деликатес, например, баклажаны с пармезаном в исполнении моего папы — блюдо, которое в любых других руках превращается в отраву.
Лекси снова погладила Мокси.
— Жаль, Кельвин не смог с нами пойти.
— Э… да, жаль. — Я бы, пожалуй, за весь вечер даже не вспомнил бы о Шва, и сейчас почувствовал себя немного виноватым. И рассердился на себя за это, а потом разозлился, что рассердился. — Хотя… с какой это радости Шва должен быть на нашем свидании?
— Это вовсе не свидание, — возразила Лекси. — За хождение на свидания платы не берут.
Она думает, что поддела меня. Как бы не так!
— Да, но тебе не полагалось знать, что я получаю плату. И если уж ты знаешь, что мне платят, и всё равно идёшь — значит, это свидание и точка!
На это она не нашлась что возразить. Наверно, моя железная логика поставила её в тупик.
— Что-то в Кельвине есть такое… необычное, — проговорила она.
— Он функционально невидимый, — пояснил я. — Обладающий недостаточной наблюдаемостью.
— Он считает себя невидимым?
— Он невидимый и есть. Ну что-то типа того.
Лекси вытянула губы так, что они стали похожи на ту пышную красную резинку, которой она стягивала волосы, и проговорила:
— Нет, там кроется что-то большее. То ли ты этого не знаешь, то ли не хочешь мне сказать.
— Ладно, вот тебе: его мать исчезла прямо посреди супермаркета «Уолдбаум», а может, его отец разрубил её на куски и разослал по всем пятидесяти штатам. Никто толком не знает, где правда.
— Гм-м… Да, как бы там ни было, а такое, наверно, накладывает свой отпечаток на человека.
— Да ничего на нём не отпечаталось, по-моему.
— В его ауре ощущается что-то очень светлое, — добавила Лекси.
— В его ауре, скорее, ощущается что-то пахучее, — сказал я. — Ему надо бы начать пользоваться дезодорантом.
В это время свет в амфитеатре притушили, и публика начала аплодировать, вызывая полюбившихся артистов на сцену.
— Может, вам пора поменяться местами? — сказала Лекси.
— А?
— Я сказала: может, тебе надо начать выгуливать собак, а Кельвин пусть побудет моим эскортом.
Такого я не ожидал. Её фраза ударила меня в место, о существовании которого я и не подозревал. На память мне пришёл эпизод из сериала о буднях хирургов. Они там оперировали одного беднягу и нечаянно прокололи артерию. Хлынула кровь. «У нас кровотечение!» — завопил хирург, и все помчались к операционному столу как угорелые. Правда, никто и не думал мчаться к истекающему кровью мне.
— Почему бы и нет, — сказал я. — Если тебе этого хочется.
Но тут заиграл ансамбль, и я быстро вытер навернувшиеся на глаза слёзы, хотя и знал, что Лекси их не видит.
На следующее утро Лекси прямо заявила деду, что ей известно про то, что он платит её парням-компаньонам. Я появился в квартире Кроули после ланча, решительно настроенный подать в отставку прежде, чем мне дадут под зад, но этого удовольствия Старикан мне не доставил.
— Я капитально ошибся в тебе, — заявил он. — Это же надо быть таким убожеством — ты не сумел даже удержать от неё в тайне нашу маленькую финансовую договорённость.
— Да она уже об этом знала, — огрызнулся я.
— Откуда она могла узнать? Ты что, за дурака меня держишь?
— Ага. По временам.
Он фыркнул. Храбрость приладилась погрызть его туфлю; старик бросил в неё игрушкой-жевалкой. Та, ударив собаку по носу, отлетела, собака устремилась за ней, а потом со счастливым видом утопала прочь с пожёванной и обслюнявленной игрушкой в пасти.
— По-видимому, ты учудил такое, что моя внучка от омерзения предпочитает проводить время со Шва. Ты отныне разжалован в собаководилы.
— Кто сказал, что я собираюсь и дальше на вас пахать?
— Ты, — спокойно ответил Кроули. — Ты вызвался работать двенадцать недель на благо общества.
— Хорошо, а теперь отзываюсь обратно.
— Пф-ф. Жаль, — сказал Старикан. — А я-то думал, что у тебя есть какие-то понятия о чести и совести.
Я скрипнул зубами. Не знаю, с чего мне вдруг стало важно, что обо мне думает этот старый пень, но… Мне было важно! Он прав — я убожество, даже уйти достойно не смог.
— Когда мне идти с вашими собаками — сейчас или позже?
— Да когда хочешь, — сказал он и укатил. На этот раз, к его чести, он не стал открыто злорадствовать над моим унижением.
Я отправился за поводками и всю вторую половину дня старался не думать ни о чём, кроме выгула собак.
10. Землетрясения, ядерная зима и конец света — три в одном, пока мы ели лингвини
В тот день, когда меня разжаловали в собаководилы, родители в очередной раз поругались. Может, эта ссора и не была хуже других, но подействовала она на меня сильнее. Возможно, увидев, как живёт Шва, я стал более чувствителен к тому, что происходит у меня дома.
Я услышал их ещё до того, как переступил порог. Они орали друг на друга совсем как Антоновичи, живущие на два дома дальше; а Антоновичи, скажу я вам, запросто могли бы избавить все Соединённые Штаты от зависимости от иностранной нефти, если бы удалось поставить на службу звуковую энергию, выделяющуюся при их семейных разборках.
— Ну, — сказал Фрэнки, едва я вошёл в дверь, — вот он и настал — Большой Пэ. Думаю, никак не меньше восьми и шести десятых по шкале Рихтера. Хватайся за что-нибудь, авось пронесёт. — Он притворялся, что смотрит телек, а сам прислушивался к ругани родителей.
Кристина, присев у двери кухни, что-то записывала в свой дневник.
— Это началось в пять одиннадцать вечера, — сообщила она. — Продолжается без перерыва уже тридцать семь минут.
— Томатный соус? — вопила мама. — Я тебе сейчас покажу томатный соус!
Большой Пэ — это вам не шуточки. Годами мы надеялись, что нарастающее давление как-нибудь рассосётся серией небольших землетрясений, и годами наши надежды оправдывались. Я уже начал думать, что Большой Пэ никогда не придёт.
— Если бы не я, вы бы все с голодухи подохли! — вопила мама.
— По крайней мере тогда конец нашим страданиям пришёл бы быстро! — не остался в долгу папа.
Большой Пэ, оказывается, наступил по причине еды. Мама, вообще-то, не бездарь в готовке, но папа… Папа, как я уже упоминал — повар экстра-класса. Никто из родителей моих приятелей — ни отец, ни мать — и в подмётки ему не годится по этой части, но проявить себя ему удаётся не часто, потому что кухня — это мамина территория. Папа, может, и был вице-вице-президентом по разработкам в «Пистут Пластикс», но мама зато была императрицей «Бонано Хаванино», и я заранее жалел того глупца, который попробовал бы скинуть её с трона.
Этим глупцом оказался папа. Судьба, ничего не попишешь.
Ну что ж, если для Большого Пэ они избрали сегодняшний вечер, то ошиблись датой. Я только что выгулял четырнадцать собарей, меня опустила слепая девушка, меня опустил её неслепой дедушка, и в данный момент мне до смерти хотелось кока-колы.
— Энси, не ходи туда, — предупредил Фрэнки. — У нас как раз кончились мешки для трупов.
Я решил, что смогу пробраться на кухню и выбраться оттуда незамеченным. «Эффект Энси», конечно, не сравнить с «эффектом Шва», но для моей семейки сработает не хуже.
Я пролез мимо Кристины, продолжавшей строчить в дневнике — она, видимо, вознамерилась оставить полный отчёт о своей жизни в назидание грядущим поколениям.
На кухне передо мной развернулась до нелепого драматическая сцена. Шекспир отдыхает. Папа размахивал лопаточкой для жарения, словно это была шпага, мама по большей части разговаривала руками — каратист бы позавидовал.
