Как и в прошлый раз, на Токийской скоростной — ужасный затор. В сторону Сибуи машины еле ползут. Заметив это, Аомамэ удивляется. Интересно, почему так? Каждый раз, когда я появляюсь здесь, дорога в центр всегда забита. Вообще-то большая редкость в столь поздний час. Может, где-то впереди авария? Из города все едут нормально, а те, кому в город — стоят…
Следом через оградку перелезает и Тэнго. Точнее, легонько через нее перешагивает — и встает рядом с Аомамэ. Словно дети леса, впервые вышедшие к океану и узревшие, как бьется у ног волна за волной, оба молча провожают глазами вереницы ревущих машин.
Люди в машинах тоже не спускают с них глаз. От удивления не знают, что и думать. В их взглядах — больше подозрительности, чем любопытства. Что эта молодая парочка делает в таком странном месте? Появились из темноты — и стоят себе в аварийном кармане Токийского хайвэя, как у себя дома. Девица — в модном костюмчике, но тонкий весенний плащик не по сезону. На ногах — одни чулки, даже не обута. А парень — здоровяк, каких мало, в потертой кожаной куртке. Оба с сумками через плечо. Может, у них сломалась машина или случилась авария? Но машины их нигде видно. Да и на тех, кто нуждается в помощи, совсем не похожи.
Придя наконец в себя, Аомамэ вынимает из сумки туфли, обувается. Поправляет юбку, перекидывает ремень сумки через плечо. Застегивает плащ, затягивает потуже пояс. Облизывает языком пересохшие губы, убирает пальцем челку со лба. Вынимает платок, вытирает слезы. И снова берет Тэнго за руку.
Двадцать лет назад, так же в декабре, они стояли в опустевшем классе, как и сейчас, молча сжимая руки друг друга. И не было в том мире никого, кроме них двоих. Теперь же перед их глазами медленно движутся автомобили. Но им все равно. Что бы ни видели их глаза, что бы ни слышали уши — совершенно неважно. Окружающие картины, звуки и запахи утратили для них какой-либо смысл.
— Ну, что? Прорвались в мир иной? — спрашивает наконец Тэнго.
— Возможно, — отвечает Аомамэ.
— А может, как-то проверить?
Способ проверить только один, но не нужно говорить о нем вслух. Молча задрав голову, Аомамэ смотрит на небо. То же самое делает и Тэнго. Они ищут в небе луны. Или луну. По идее, что-то одно из двух должно висеть над рекламным щитом «Эссо». Но никаких лун там не видно. Похоже, сейчас это «что-то» скрывается за тучами, медленно ползущими к югу. Аомамэ с Тэнго ждут. И никуда не спешат. Теперь у них на двоих достаточно времени, чтобы наверстать упущенное. Тигренок «Эссо», стискивая заправочный пистолет, с понимающей улыбкой косится на их рукопожатие.
И тут Аомамэ замечает: что-то не так, как было в прошлый раз. Какая-то деталь цепляет ее внимание, но она не понимает, что именно. Она озабоченно хмурится. И наконец понимает. Тигренок на рекламе повернут к ним левой щекой. Но Аомамэ отчетливо помнила: раньше щека была правой! Изображение тигренка развернуто на сто восемьдесят градусов. Гримаса искажает ее лицо. Сердце колотится чаще. Кажется, будто с организмом творится что-то неправильное. Как все это понимать? Уверена ли я в своей памяти? Ручаться не могу. Просто мне так показалось. Время от времени память подводит любого из нас.
Это сомнение она придержит в себе. Вслух его проговаривать пока не стоит. Аомамэ прикрыла глаза, несколько раз вздохнула, выравнивая пульс. А затем открыла глаза и стала ждать, когда разойдутся облака.
Люди в машинах следят за ними из окон. Что же так пристально разглядывает в небе эта безумная парочка? Зачем они так крепко сцепили руки? Некоторые опускают стекла, высовывают головы и смотрят туда же, куда уставились эти двое. Но видят там лишь белые облака да рекламу «Эссо». Нашего тигра — в ваш бензобак. Развернувшись левым профилем к проезжающим людям, тигренок жизнерадостно улыбается, призывая людей потреблять все больше и больше бензина.
А потом облака расходятся, и в небе появляется луна.
Одна-единственная. Привычная, желтая и одинокая. Та, что молча плывет над долиной, заросшей серебряной травой, отражается белым блюдцем в глади застывшего озерца и втихую, молчком озаряет крыши заснувших домов. Та самая, что накатывает океанские воды на песок во время прилива, мягко подсвечивает шерсть у хищников и защищает путников по ночам. Та луна, что в первые три дня своего появления в небе вскрывает тоненьким серпом коросту с самой черствой души, а в новолуние капля за каплей выцеживает на Землю свое мрачное вселенское одиночество.
Теперь эта луна висела над рекламным щитом «Эссо». И никакой кривовато-зеленоватой напарницы рядом с нею не наблюдалось. Ничему не следуя и никому не подчиняясь, она дрейфовала в вечном молчании. Даже не спрашивая друг у друга, Тэнго и Аомамэ понимали, что оба видят в небе одну и ту же картину. Аомамэ сжимала его большую ладонь. Ощущение неправильности из организма исчезло.
Мы вернулись в 1984 год, говорит она себе. Года 1Q84 больше нет. Вокруг нас — мир, каким он был прежде.
Но разве так может быть? Разве это так просто — привести мир в изначальный порядок? И разве сам Лидер не утверждал перед смертью, что обратной дороги нет?
Или же мы провалились в еще один, третий мир, опять же отличный от предыдущего? Мир, в котором тигренок «Эссо» всегда улыбается не правой щекой, а левой? И в котором нас ждут очередные загадки и новые правила?
Возможно, именно так и вышло, думает Аомамэ. По крайней мере, отрицать это пока нет никаких оснований. В одном лишь она уверена на все сто. Что бы вокруг ни происходило — этот мир не двулунный. А я стою в этом мире, новый он или старый, и сжимаю руку Тэнго. Мы побывали там, где всякая логика бессильна, пережили много горя, но все-таки нашли друг друга — и умудрились из того кошмара сбежать. В старый ли, новый ли мир мы попали в итоге — чего нам теперь бояться? Будут новые испытания — преодолеем их снова. Вот и все. По крайней мере, здесь мы больше не одиноки.
Расслабив плечи, она прижимается к широкой груди Тэнго, чтобы наконец-то поверить в то, во что не верить нельзя, и вслушивается в биение его сердца. И, уверовав, растворяется в его объятиях. Отдаваясь его рукам, она кажется себе хрупкой горошиной в крепком, надежном стручке.
— Ну и куда мы теперь пойдем? — спрашивает Тэнго бог знает сколько времени спустя.
А и верно, думает Аомамэ. Не торчать же здесь до скончания века. Вот только на Токийском хайвэе нет ни обочин, ни тротуаров. До съезда с Икэдзири сравнительно недалеко, но даже при такой пробке придется постоянно уворачиваться от машин, так что пешком идти слишком опасно. Рассчитывать же на то, что оттопыришь палец — подберут автостопом, на скоростной магистрали не приходится. Можно, конечно, позвонить из аварийного телефона в штаб Дорожной Ассоциации и попросить о помощи. Но тогда придется объяснять, кто они и как вообще сюда попали. Объяснить это логически у них не получится. Но даже если они всеми неправдами доползут или добегут до съезда на Икэдзири, их тут же засекут сборщики оплаты из кабинок со шлагбаумами. Вариант же ухода обратно по аварийной лестнице, понятно, не рассматривается вообще.
— Я не знаю, — отвечает она.
Что делать дальше, куда отсюда идти, она и правда не представляет. Штурм лестницы завершен, ее миссия выполнена. Решать, что правильно, что нет, она уже не в силах. В ее бензобаке больше ни капли. Оставалось лишь доверить контроль за происходящим кому-то еще.
Отец наш Небесный. Да не названо останется имя Твое, а Царство Твое пусть придет к нам. Прости нам грехи наши многие, а шаги наши робкие благослови. Аминь.
Слова молитвы слетают с губ сами собой. Думать не нужно. Ни одно из этих слов по отдельности не имеет значения. Сейчас они — просто сочетание звуков, ряд кодировочных ключей. Но, повторяя их раз за разом почти машинально, она впадает в удивительное состояние. Возможно, это и называется набожность. Откуда-то из глубины себя вдруг получаешь легкий толчок. Словно кто-то напоминает: какие бы утраты тебя ни постигли — слава богу, ты еще не теряешь себя. И ты не споришь. Здорово, что я вообще существую на свете, тот он или этот.
