Еще один приступ аритмии пробудил Халлека. Он некоторое время сидел, разинув рот и ожидая, когда сердцебиение придет в норму. В итоге — сердце успокоилось. У него возникло странное чувство уверенности в том, что это был не просто сон, а некое пророчество. Но такое чувство нередко сопровождает яркие сны. Сон постепенно меркнет, забывается, исчезает и это чувство. Такое у него случалось уже не раз, и свое короткое сновидение он вскоре забыл.
Джинелли проснулся в шесть часов вечера, принял душ, надел джинсы и черную водолазку.
— О'кей, — сказал он. — Увидимся завтра утром, Билли. Тогда кое-что узнаем.
Билли снова спросил, что он имеет в виду, и вообще, что произошло за это время, и вновь Джинелли отказался отвечать.
— Завтра, — ответил он. — А пока передам ей твою любовь.
— Кому мою любовь?
Джинелли улыбнулся.
— Прекрасной Джине. Той самой суке, которая прострелила тебе ладонь.
— Оставь ее в покое, — сказал Билли. Когда он подумал о ее темных глазах, ничего иного сказать не смог, несмотря на то, что она с ним сделала.
— Никто не пострадает, — снова сказал Джинелли и быстро вышел.
Билли прислушался к звукам заводимой машины, мотор сильно шумел, и шум этот, видимо, исчезал только на скорости минимум миль шестьдесят пять в час. Он проследил в окно, как отъехал Джинелли, и подумал, что фраза «никто не пострадает» вовсе не означала, что он оставит девушку в покое. Совсем нет.
На сей раз Джинелли вернулся в полдень. На лбу его был глубокий порез и другой на правой руке. Один рукав водолазки был разорван вдоль на две полосы.
— Ты еще больше потерял в весе, — сказал он Билли. — Ты хоть поел?
— Попытался, — ответил Билли. — Но, знаешь, тревога отбивает аппетит. А ты, я вижу, потерял кровь.
— Немножко. Со мной все в порядке.
— Ну, теперь-то ты мне расскажешь, что ты делал?
— Да. Я расскажу тебе все, как только приму душ и сделаю себе перевязку. А сегодня вечером, Билли, тебе предстоит встреча с ним. Это очень важно, и ты психологически подготовься.
Страх и волнение больно сжали желудок.
— С ним? С Лемке?
— С ним, — ответил Джинелли. — А пока дай-ка я приму душ, Уильям. Я, оказывается, не такой молодой, каким себя считал. Устал дико. — Обернулся из двери ванной и попросил: — Закажи кофе. Скажи, пусть оставят его у двери снаружи, а чек подпиши и сунь под дверь.
Билли, разинув рот, смотрел, как он скрылся в ванной. Когда послышался шум душа, он закрыл рот и пошел к телефону, чтобы заказать кофе.
22. РАССКАЗ ДЖИНЕЛЛИ
Сначала он говорил отрывистыми фразами, делая паузы и обдумывая, что сказать дальше. Джинелли явно по-настоящему устал с тех пор, как появился в Бар Харборе в понедельник днем. Раны его оказались несерьезными — просто глубокими царапинами, но Билли видел, что его друг основательно потрясен.
Однако тот сумасшедший огонек в глазах начал мало-помалу возвращаться: так мигает неоновая трубка, прежде чем ровно засветит. Джинелли извлек плоский флакон из кармана пиджака и налил одну пробку виски в свой кофе. Предложил флакон Билли, но тот отклонил: неизвестно, как виски подействует на его сердце. После кофе Джинелли выпрямился в кресле, откинул прядь волос со лба и начал наконец рассказывать более подробно.
В три часа ночи, во вторник, Джинелли припарковал машину на лесной дороге, ответвлявшейся от шоссе 37-а, неподалеку от цыганского табора. Некоторое время возился с бифштексами, потом взял сумку с продуктами и пошел обратно по шоссе. Высокие облака закрывали ущербную луну, как шторы. Подождал, пока облака уплыли, и тогда увидел круг автомашин. Он пересек шоссе и направился в сторону табора по травянистому склону.
— Я хоть и городской парень, но ориентируюсь на местности неплохо, — сказал он. — Идти туда, как пошел ты, я не хотел, Уильям.
Он прошел через пару полей, через редколесья, миновал в темноте какое-то смердящее место, словно там находилось великое скопище дерьма. В одном месте порвал сзади штаны, зацепившись за какую-то старую колючую проволоку, которую во мраке было не разглядеть.
— Такова сельская жизнь, Уильям. Она — для деревенщины, а не для меня, — сказал он.
От собак табора он неприятностей не ждал. Пример Билли был для него показателен. Собаки не издали ни звука, хотя, видимо, запах его почуяли. Он даже наступил в круг потухшего костра.
— Я ожидал, что у цыган сторожевые псы будут получше, чем эти, — прокомментировал Билли. — По крайней мере, я так считал.
— Нет, — сказал Джинелли. — Цыган ничего не стоит застать врасплох.
— То же самое, когда собаки брешут всю ночь.
— Точно. Тот же эффект. А ты умнеешь, Уильям. Скоро люди станут думать, что ты итальянец.
И все же Джинелли решил не рисковать без нужды. Он осторожно прошел позади круга автомашин, обходя стороной фургоны, где могли спать люди. Заглядывал только в легковые машины. Через пару-тройку машин нашел то, что искал. На заднем сиденье «понтиака» валялось старое пальто.
— Машина не была закрыта, — сказал он. — Пальто, в общем-то, было неплохим, но от него воняло так, словно в карманах лежали дохлые хорьки. На полу в машине была также пара поношенных туфель. Оказались малость тесноваты, но я их все же надел. Еще через две машины нашел шляпу, похожую на гриб, и надел ее на голову.
Джинелли объяснил, что хотел пахнуть цыганом, но не для тех дворняг, что дремали у потухшего костра, а для совсем других собак. Ценных собак — пит-буль-терьеров. Пройдя три четверти круга, он увидел трейлер, у которого задняя фара была покрыта проволочной сеткой вместо стекла. Заглянул внутрь — фургон оказался пустым.
— Но от него несло собачьим духом, Уильям, — сказал Джинелли. — Посмотрел по сторонам, рискнул даже зажечь на мгновение свой фонарик. Смотрю — трава кругом затоптана и такой затоптанной полосой, как тропа, уходит куда-то за пределы табора. Тут не надо было быть знаменитым сыщиком Дэниелом Буном, чтобы все разглядеть. Они этих своих бесценных собак упрятали подальше на случай, если кто-то проболтается, и друзья животных подымут шум. Но только, дураки, оставили такой след, что и городскому мужику все стало ясно с одного взгляда. В тот самый момент я поверил, что мы сможем их скрутить. Дураки они потому что.
Джинелли прошел по тропе. Там был небольшой холм, а за ним снова лесок.
— Тропинку я потерял, — сказал он. — Стоял там с минуту, раздумывая, куда двинуть дальше. И тут услышал, Уильям, четко и ясно. Все же Господь помогает.
— Что ты услышал?
— Один пес там перднул, — ответил Джинелли. — Хорошо так, громко. Вроде как кто-то сыграл под сурдинку.
Буквально шагах в двадцати, в лесочке, оказался на полянке огороженный загон. Загородка простая — колья да ветки, вбитые в землю и оплетенные колючей проволокой. А внутри семь пит-буль-терьеров. Пятеро крепко спали, двое других сонно смотрели на Джинелли.
А сонно смотрели потому, что им подсыпали кое-что в еду специально.
— Я думал, они будут полностью под кайфом, хотя на это рассчитывать опасно. Когда таких псов научат драться, они — как гвоздь в заднице, сплошное беспокойство. Друг друга пожрут насмерть, и весь бизнес — коту под хвост. Тут их либо сажают в отдельные клетки, либо дают наркотики. Последние — дешевле, и прятать их проще. Если бы псы не были под кайфом, им никакая загородка с проволокой не была бы преградой. Когда какого-то из них начинают жрать, он даст деру сквозь любые колючки, хоть полшкуры на них оставит. Им дают очухаться, только когда появляются приличные ставки на собачий бой и риск оправдан. Сперва сражение, потом снова под кайф. — Джинелли рассмеялся. — Ты понял? Эти пит-були вроде наших звезд рока. И всегда новых можно приобрести.
Джинелли раскрыл там магазинную сумку и вытащил бифштексы. Еще припарковавшись на лесной дороге, он их освободил от оберток и вогнал в каждый шприцем то, что он назвал «Пит-Буль-коктейль Джинелли»: смесь мексиканского коричневого героина со стрихнином. Теперь он размахивал в воздухе своим угощением и наблюдал, как спящие псы медленно приходили в себя. Один из них глухо тявкнул — прозвучало, как храп человека с сильным насморком.
