Обе женщины уставились на меня.
— Сработает ли это? — спросила Пенни, и тут же ответила сама. — Конечно, сработает. Я почувствовала это.
— Я думаю, что уже сработало. — И обращаясь к Кэти. — Попросишь меня сделать это еще раз, Kэти, и я напишу твой некролог.
Она попыталась улыбнуться, но я видел, что она была напугана. Я и не думал этого делать (по крайней мере, я не думал об этом тогда), поэтому я взял ее за руку. Она вскочила, отстранилась от меня, но руку не отняла. Кожа была холодной и липкой.
— Я шучу. Плохая шутка, я знаю. Но этому надо положить конец.
— Да, — сказала она, и шумно сглотнув, выдавила еще одно слово. — Безусловно.
— И никаких россказней. Никому. Никогда.
В очередной раз они согласились. Я начал приподыматься, и тут Пенни прыгнула на меня, сбив обратно в кресло и почти повалив нас обоих на пол. Обняла не нежно; это скорее был захват тонущей женщиной шеи своего горе-спасителя. Она была жирной от пота.
— Благодарю тебя, — прошептала она. — Спасибо, Майк.
Я ушел, не прощаясь, и не сказав им больше ни слова. Я не мог дождаться, когда выберусь оттуда. Я не знаю, съели ли они принесенную мной еду, но очень сомневаюсь в этом. Беспредельное удовольствие, поцелуй-меня-в-задницу.
Я не спал той ночью, и не мысли об Амосе Лэнгфорде не давали мне уснуть. У меня были другие причины для беспокойства.
Это была вечная проблема наркомании. Я оставил Кэти в квартире, пообещав, что никогда больше не воспользуюсь той страшной силой, но это было обещание, которое я давал себя и раньше, и я не был уверен, что смогу сдержать его, потому, что каждый раз, когда я писал некрологи на живых, желание сделать это еще раз только крепчало. Это было похоже на героин. Попробуйте его один или два раза, и вы не сможете остановиться. Через некоторое время вы начинаете понимать это. Возможно, я еще не дошел до этого состояния, но уже был на краю пропасти, и знал это. То, что я пытался донести до Кэти, было абсолютной истиной — это необходимо прекратить, пока я еще мог это сделать. Предполагаю, что было еще не слишком поздно.
Вторая, не такая уж мрачная, но тоже достаточно плохая. Как-то в метро, по пути домой в Бруклин, мне на ум пришла известная фраза Бена Франклина: двое могут хранить секрет, если только один из них мертв. А было уже три человека, которые знали об этом, и я не собирался убивать Кэти и Пенни из-за этих некрологов, что означало — опасный секрет был в их руках.
Они будут хранить его какое-то время, в этом я был уверен. Пенни будет особенно заинтересована в этом, если ей позвонят утром, сообщив, что старый добрый дядюшка Амос преставился. Но время ослабит табу. И был еще ряд факторов. Они обе были не просто журналистами, а корреспондентами «Неонового Цирка», и это значило, что секреты были их бизнесом. И еще секс. Секс мог не вызывать привыкание, как привычка убивать людей некрологами, но это была своя сильная тяга, и я хорошо это знал. Рано или поздно будет бар, много выпивки, и тогда…
Ты действительно хочешь услышать что-то действительно потрясающее? Тогда ты должен пообещать, что никому не скажешь.
Я представил себе, как сижу в редакции напротив плаката с Благодарственной индейкой и занимаюсь написанием едкого комментария к чему-нибудь. Фрэнк Джессап подходит ко мне, присаживается рядом, и спрашивает, а не хотел бы я написать некролог на Башара Аль-Асада, сирийского диктатора, или — эй, даже лучше! — на это корейского толстяка Ким Чен Ына. Для конечно, Джессап, возможно, ты захочешь, чтобы я написал некролог на нового главного тренера «Никс».
Я пытался убедить себя, что это было смешно, но не мог справиться с этой мыслью. Спортивный дядька с Ирокезом был безумным фанатом «Нью-Йорк Никс».
Последствия могли быть еще более ужасными (к этому я пришел около трех часов утра). Допустим, слух о моем таланте дошел до нужных правительственных ушей? Это казалось маловероятным, но разве я не читал где-то, что правительство экспериментировало с ЛСД и контролем над разумом ничего не подозревающих субъектов, еще в пятидесятые годы? До дельцов, которые способны на все что угодно. Что делать, если товарищи из Агентства Национальной Безопасности заявятся либо в «Цирк», либо к моим родственникам в Бруклине, и я получу билет в один конец на частный самолет, который приземлится на государственной военной базе, где меня поселят в отдельной квартире (роскошной, но с охранником на двери) и выдадут список членов «Аль-Каиды» и лидеров боевиков ИГИЛ, в комплекте с файлами, которые позволили бы мне писать очень подробные некрологи? Я мог бы сделать все эти беспилотники с ракетами устаревшими.
Безумие? Может быть. Но в четыре часа утра, все может показаться возможным.
Около пяти, как раз в тот момент, когда первый луч света заполз в мою комнату, я в очередной раз задумался над тем, как у меня в первый раз проявился этот талант. Не говоря уже о том, как долго я его хранил. Ранее не было никакой возможности узнать это, потому что, как правило, люди не пишут некрологи на живых людей. Их также не прочтешь в «Нью-Йорк Таймс», там просто накапливают необходимую информацию, и она пригождается, когда известный человек умирает. Скорее всего, у меня этот талант был с рождения, но если бы я не написал эту плохую шутку о Джероме, я никогда бы о нем не узнал. И еще я подумал о том, каким образом я попал в «Неоновый цирк» — отправил им некролог. На умершего, правда, человека, но некролог есть некролог. И как тут ни сделать вывод, что талант всегда хочет только одного? Он хочет найти выход. Он хочет надеть смокинг и отбить чечетку перед всеми.
С этой мыслью я уснул.
Мой телефон разбудил меня в четверть третьего. Это была Кэти, и она была сильно расстроена.
— Тебе необходимо приехать в офис, — сказала она. — Немедленно.
Я сел в постели.
— Что случилось?
— Я расскажу тебе все, когда ты приедешь, но одно я скажу тебе прямо сейчас. Ты больше не можешь это делать.
— Хм, — сказал я, — мне кажется, я сказал тебе, что больше никогда не буду.
Если она и слышала меня, то не обратила внимания, просто продолжила.
— Никогда в жизни. Даже если бы это был Гитлер, ты не должен этого делать. Даже если твой отец приставит нож к горлу твоей матери, ты не должен этого делать.
Она оборвала связь, прежде чем я успел о чем-нибудь спросить. Я задался вопросом, почему она не назначила встречу в ее квартире, это дало бы возможность более откровенного разговора, чем в толкучке «Неонового цирка», но только один ответ пришел на ум: Кэти не хотела быть со мной наедине. Я опасный чувак. Я делал только то, что она и ее подруга — жертвы изнасилования хотели от меня, но это не меняло сути.
Сейчас я опасный чувак.
Она встретила меня улыбкой и объятиями, что явно заинтересовало сотрудников, распивавших их послеобеденный «Рэд Буллз», и вяло тыкавших в клавиши своих ноутбуков, но сегодня жалюзи в офисе были закрыты, и улыбка исчезла, как только мы оказались за ними.
— Я испугалась до смерти, — сказала она. — Я имею в виду вчерашний вечер, когда ты это делаешь…-
— Становлюсь похожим на монстра. Да, я знаю.
— Но сейчас мне еще страшнее. Я думаю о тех подпружиненных гаджетах, которые делают твои руки и предплечья сильнее.
— О чем ты говоришь?
Она мне не ответила. В тот момент.
— Я должна начать с середины, с ребенка Кена Вандерлея, и идти в обе стороны…
— У «Злого Кена» был ребенок?
— Да, сын. Прекрати перебивать. Я должна начать с середины, потому что статья о сыне была первой, на которую я наткнулась. Это была первая заметка в разделе «сообщаем о смерти» утреннего «Таймс». На этот раз они обогнали Интернет. В «Хаффи» или «Дэйли Бист» привыкли иметь дело с горячими новостями, поэтому они не стали публиковать то, что произошло некоторое время назад. Мне кажется, семья решила подождать, пока пройдут похороны, и уж потом выдать новость.
