Меня занесло аж на кладбище Сарья. Я шел вдоль его ограды и смотрел сквозь нее на призрачные силуэты кладбищенского ландшафта. Дождь поливал черные каменные изваяния и покосившиеся кресты. Резко пахло сырой землей и увядшими цветами. Я прислонился к решетке. Металл обжег холодом. На руках остался ржавый след. Я пристально смотрел на кладбище, словно оно могло дать мне ответ, разъяснить, что началось тут и что теперь продолжает происходить. Но ответом мне были только смерть и молчание. Что я вообще здесь делаю темной ночью? Если я послушаюсь остатков своего бедного здравого смысла, то немедленно вернусь в особняк и просплю там сто часов без перерыва. За три последних месяца эта идея будет первой моей здравой мыслью!
Я решительно повернулся и пошел назад по темной, мрачной аллее старых кипарисов. Вдали вокруг одинокого фонаря светился ореол из дождя. Вдруг это пятно света исчезло: передо мной возник и все заслонил какой-то темный движущийся предмет. Одновременно послышалось цоканье лошадиных копыт по мостовой и фырканье; кони, черные, как сама ночь, с окутанными облаком пара мордами, разрезая дождевые потоки, быстро катили на кладбище, навстречу мне, черный же экипаж. На облучке сидел возница. Зрелище было анахроничное и неправдоподобное. Я очень хотел бы свернуть куда-нибудь в сторону, но повсюду были только решетка и стены. Земля слегка дрожала под ногами. Выхода не было: я полез вверх по решетке и, задыхаясь, спрыгнул с ограды вниз, на освященную землю кладбища.
18
Приземляться пришлось в мягкую, размокшую под дождем грязь. Между надгробиями текли уже настоящие ручьи, смывая увядшие цветы. Едва распрямившись, я поспешил скрыться за какой-то мраморной фигурой, воздевавшей руки к тучам. По ту стороны ограды повозка остановилась, возница спустился, запахнул длинный плащ и зажег фонарь. Кроме плаща до пола, на нем были широкополая шляпа и шарф, скрывавшие лицо. А экипаж я узнал – тот же, на котором дама в черном приезжала на Французский вокзал в то утро, когда дала мне открытку со знаком черной бабочки. На дверцах экипажа виднелось изображение такой же. Окна же были забраны черными бархатными занавесками. Я подумал, что дама в черном вполне может быть сейчас внутри.
Возница подошел к ограде, взявшись руками за прутья, и пристально всмотрелся во тьму кладбища. Я прижался к мраморной статуе, неподвижный, как она. Со стороны входа послышался звон ключей, звяканье металлической цепи, на которую запирались ворота. Я проклял про себя все на свете – шаги хлюпали по жидкой грязи, приближаясь к моему убежищу. Выйти? Я оглянулся на темноту у себя за спиной. Вдруг в просвете между туч выплыла луна, придав пейзажу совсем уж готический вид. Мокрые каменные плиты надгробий тускло блестели в окружающем их мраке. Я медленно отступал в глубь кладбища, прячась за статуями, и добрался до какого-то пышного мавзолея с тяжелыми, наглухо закрытыми дверями из стекла и кованого железа. Возница все приближался. Я затаился в темном углу. Он прошел, подняв фонарь, буквально в паре метров от меня; я перевел дух, глядя, как огонек удаляется в глубь кладбища, и вдруг меня осенило, куда это он направляется.
Конечно, здравый смысл бы возражал. Но я все равно пошел за возницей, по-прежнему прячась и переходя от одного надгробия к другому. Мы двигались к северной части кладбища, где с холма видна вся местность. Поднявшись туда, я видел, как внизу светился его фонарь, прислоненный к той самой безымянной могиле. Дождь хлестал по изображению черной бабочки на надгробии. Возница наклонился над плитой, вынул откуда-то из-под плаща что-то длинное, блеснувшее металлом, и оперся на этот предмет, как на посох. Только тут до меня дошло, что это лом и что он хочет вскрыть могилу. Я с трудом проглотил ком в горле. Бежать бы отсюда сломя голову – но я не мог двинуться с места. А возница, действуя ломом как рычагом, уже сдвигал могильную плиту с ее места. Наконец она подалась, скользнула вниз под собственным весом, сломавшись при этом надвое, и ударилась о землю. Открылась черная яма двухметровой глубины, возница посветил туда фонарем. Выглядело это как вход в ад. Внизу поблескивала полированная поверхность дорогого черного гроба. Возница поднял голову вверх, застыв совершенно неподвижно – и вдруг прыгнул вниз, в могилу. Это произошло так неожиданно и быстро, словно его поглотила земля. Невидимый мне, он что-то делал там внизу: трещало дерево, ломаясь под ударами. Тихо скользя по мокрой траве, я спустился вниз, осторожно, бесшумно приблизился к зеву могилы и заглянул туда.
Внизу набралась изрядная лужа. Возница как раз поднимал крышку гроба, которая подавалась с треском и скрипом. Куски гнилого дерева и грязные обрывки обивочной ткани легли в грязь. Гроб был пуст. Человек внизу застыл на минуту, затем пробормотал что-то, чего я не расслышал. Мне была самая пора убираться восвояси, да поскорее. Я сдвинулся с места – и неудачно: камешек из-под ноги упал в могилу и гулко ударил в гроб. Человек молниеносно обернулся на меня. В руке он держал направленный мне в грудь револьвер. Я рванул к выходу с кладбища, не помня себя, напролом, перепрыгивая через могилы и едва успевая огибать статуи. Возница кричал что-то, выбираясь из могильной ямы. Впереди уже была видна решетка и экипаж за нею. Я бежал прямо на них, задыхаясь, а возница за мной. Он быстро приближался. У меня оставалось лишь несколько секунд, чтобы найти убежище – ведь мой преследователь был вооружен. Выбор был невелик: молясь о том, что ему не придет в голову искать меня в таком месте, я мигом впрыгнул в багажный ящик сзади экипажа. Осторожно выглянув, я услышал, что возница уже бежит по кипарисовой аллее к экипажу.
Представил себе, что он сейчас видит: экипаж, пустую аллею под дождем… шаги затихли. Потом он обошел экипаж кругом. Я молился, чтобы меня не выдали следы на грязи. Он полез на облучок. Я не двигался. Длилось это просто бесконечно. Наконец заржали лошади, свистнул кнут, и толчок бросил меня на дно багажного ящика. Экипаж двинулся.
Мягкое покачивание и чавканье копыт по грязи аллеи быстро сменились нещадной тряской, от которой ныли одеревеневшие под дождем мускулы. Попытавшись высунуться, чтобы сориентироваться, я не смог этого сделать – тряска швыряла меня снова на дно ящика.
Однако мы уже выехали из Сарья. Я прикидывал шансы сохранить свою бедную башку целой при попытке выпрыгнуть на ходу, затем отверг эту идею. Измученное тело яростно отказывалось от дальнейших подвигов, к тому же было очень интересно, куда мы направляемся. И я положился на волю рока.
Поездка показалась мне невыносимо долгой. В своем положении чемодана на дне багажного ящика я не мог определить, где именно мы ехали; показалось, что многие и многие километры под бесконечным дождем. Я пытался сдержать мучительную дрожь под насквозь промокшей одеждой. Наконец шум оживленных городских магистралей остался позади, теперь экипаж ехал по пустынным и темным улицам. Вытянув шею и встав на цыпочки, я смог на несколько секунд выглянуть: узкие, как каменные ущелья, улицы, фонари, готического вида фасады. Растерянный, я снова сел на дно ящика: мы ехали по старому городу, где-то в районе Раваль. Запах болотной гнили поднимался от затопленных дождем водостоков. Еще около получаса мы петляли по узким улочкам в самом сердце барселонской тьмы, затем карета остановилась. По звукам я понял, что возница спустился, открыл ворота, медленно ввел коней и экипаж куда-то в помещение – судя по запаху, в конюшню. Ворота снова закрылись за нами.
Я сидел неподвижно. Возница распрягал коней, что-то неразборчиво говоря им ласковым голосом. В мой багажный ящик падал узкий луч света. Слышались шаги по соломе и плеск воды. Потом все стихло, шаги удалялись, и несколько минут я слышал только дыхание лошадей. Тогда я выскользнул из ящика в голубоватый сумрак конюшни. Сориентировавшись, осторожно направился к боковой двери – она вывела меня в помещение с балками под высоким потолком, ангар или гараж; я нашел в глубине его выход. Дверь была закрыта, но изнутри. Я открыл ее и тихо вышел, оказавшись на улице – в каком-то темном проулке, типичном для Раваля, таком узком, что разведенными руками можно коснуться домов на противоположных сторонах улицы. По мостовой потоками лился дождь. До угла было метров десять. Прокравшись туда, я осторожно выглянул: эта улица была более широкой, проезжей, освещенной солидными старинными фонарями, вокруг них туманными ореолами колыхался дождь. Конюшенные ворота действительно были в стене углового здания, с виду серого и убогого. Над воротами красовалась дата постройки: 1888. Отсюда мне стало видно, что конюшня – только пристройка к огромному блоку зданий, занимавших целый квартал. Одно из них было огромным, почти дворцовых размеров, но не сразу заметным, потому что его почти полностью скрывали строительные леса и грязные защитные полотнища. Размеры здания поражали – внутри легко мог поместиться кафедральный собор. Я тщетно вспоминал в Равале нечто подобное.
