Ева Иринова говорила, и слова ее отзывались слабым эхом в огромном пустом театральном зале.
– Многие месяцы у нас не было никаких известий от Михаила, – продолжала Ева. – Не нашлось и его убежище. В глубине души мы надеялись, что страшный замысел ему не удался. Но мы ошиблись. Через год после пожара двое полицейских прибыли ночью, по анонимному доносу, на Вело-Граннель. Я уверена, что за этим стоял Сентис. Не получив отчета от Сергея и Татьяны, он подозревал, что Михаил еще жив, и забросил пробный шар. Фабричные помещения были заперты и опечатаны, никто туда войти не мог, однако полицейские действительно обнаружили кого-то внутри и расстреляли по нему весь свой боезапас, но…
– Не нашли ни единой пули и следов рикошета. – Я вспомнил слова Флориана. – Это был перевоплощенный Колвеник, телу которого пули не вредили. Все они остались в нем.
Старая дама кивнула.
– Полицейские погибли страшно. Их тела были буквально разорваны на части, – продолжала она. – Никто не нашел объяснения случившемуся. Только Шелли, Луис и я понимали, что происходит. Михаил вернулся. За несколько следующих дней все без исключения члены директорского совета Вело-Граннель, предавшие Михаила, умерли при невыясненных обстоятельствах. Мы подозревали, что Михаил прибег к своему старому опыту и теперь использует канализационную сеть для обитания и передвижения по городу. Непонятно только было, зачем он приходил на фабрику. Перечитанные еще раз его записи дали ответ: за сывороткой. Он должен был регулярно принимать сыворотку, чтобы оставаться живым. Его запасы в особняке сгорели при пожаре. Если они были у него и в оранжерее, то наверняка подошли к концу. Шелли дал в полиции взятку, чтобы они разрешили пройти на фабрику, и нашел там в шкафах два последних флакона сыворотки. Один из них он припрятал. Всю свою жизнь сражаясь с болезнями, страданием и смертью, он не устоял перед соблазном. Просто не смог уничтожить такой флакон. Хотел изучить его, понять механизм действия. И получил некоторые результаты: синтезировал на базе ртути вещество, которое нейтрализует действие сыворотки. Он наполнил двенадцать серебряных пуль этим антидотом и спрятал их, надеясь всем сердцем, что они никогда ему не понадобятся.
Я понял, что видел сквозь окно именно эти пули во флаконе, который Шелли давал Луису Кларету. Только благодаря им я сейчас был жив.
– А Михаил? – спросила Марина. – Ведь без сыворотки…
– Мы нашли его труп в канализационном канале под Готическим кварталом, – сказала Ева. – Даже не труп, а труп трупа, жуткое порождение оживленной смерти. Как он смердел, ведь его составляли части старых оживленных трупов…
Старая актриса устало подняла глаза на Луиса. Шофер взял на себя окончание печальной повести.
– Мы похоронили то, что нашли, на старом кладбище в Сарья, под плитой без имени, – пояснил он. – Ведь официально сеньор Колвеник умер годом раньше. Мы не могли рисковать. Если бы Сентис узнал, что моя госпожа жива, он бы и ее погубил. Уж этот ни перед чем бы не остановился. Так что мы были осторожны, сидели здесь, в театре, очень тихо, почти не выходили…
– Долгое время, – добавила Ева, – я полагала, что Михаил обрел покой. Приходила на кладбище каждый месяц, в последнее воскресенье – в память дня, когда встретились. Я молилась, чтобы скоро, совсем скоро, души наши встретились… Так вот мы и жили, погруженные в воспоминания, а жизнь за это наказывает: мы не думали о самом важном…
– О чем? – спросил я.
– О ком. О Марии, нашей с Михаилом дочери.
Мы с Мариной переглянулись. Я сразу вспомнил, как Шелли не отдал фотографию, которую мы ему показали, а потом сжег ее. Девочка с этой фотографии и была маленькая Мария.
Мы лишили Михаила этой фотографии, его единственного воспоминания о дочке, которую он так и не увидел воочию.
– Шелли воспитал девочку как свою дочь, но она всегда что-то интуитивно подозревала, не верила, что мать ее умерла в родах. Шелли не умел лгать. А потом Мария нашла в кабинете доктора дневники Михаила и многое поняла в истории своего появления на свет. Марии, по несчастью, передалось сумасшествие отца. Помню, когда я сказала мужу о своей беременности, он странно улыбнулся. Я потом часто, сама не зная почему, с тревогой вспоминала эту его улыбку. Лишь много позднее, через годы, я прочла в дневниках Михаила, что черная подземная бабочка питается собственным потомством: перед смертью она откладывает яйца внутрь куколки собственного вида, и развившиеся там гусеницы пожирают готовую вылупиться бабочку… В тот день, когда вы видели меня на кладбище, Мария нашла то, что искала годами, с тех самых пор, как прочла дневники Михаила: сыворотку. Тот флакон, что спрятал Шелли… И вот через тридцать лет Михаил вновь ожил с помощью Марии. Он словно питался ею с тех пор – ища и находя новые тела, вновь и вновь возрождаясь, копя силы, создавая свои подобия…
Вздрогнув, я припомнил ночь, пережитую в тоннеле.
– Когда я поняла, что происходит, я решила предупредить Сентиса. Ему первому грозила страшная смерть, – продолжала старая дама. – Прости, Оскар, но я использовала тебя тогда на вокзале, передав тебе открытку. Я была уверена, что, встретившись с Сентисом, ты внушишь ему страх и он сумеет защититься. Я очередной раз переоценила старого негодяя… Он, видите ли, решил пойти на встречу с Михаилом и уничтожить его… Погиб не только сам, но и Флориана потащил за собой. Луис был на кладбище в Сарья и убедился, что могила пуста. Поначалу мы думали, что это Шелли предал нас. Думали, это он ходит в оранжерею, конструирует новых зомби, один страшнее другого… Может, думали мы, он не хочет умирать, ищет ответы на загадки, которые не успел найти Михаил… С Шелли никогда ведь ничего не бывает ясно до конца. А когда мы поняли, что он просто защищает Марию, которую полюбил как дочь, было уже поздно… Теперь мы ждем, чтобы Михаил пришел сюда.
– Почему именно сюда? – спросила Марина.
Старая дама молча расстегнула две верхние пуговицы своей блузы и вытащила висевший на шее на цепочке прозрачный флакон с изумрудного цвета жидкостью.
– Вот за этим, – ответила она.
24
Он поднесла флакон к глазам и рассматривала его на просвет, когда я услышал этот звук. Марина тоже услышала, я видел по лицу. Что-то тяжелое скребло по куполу театра извне.
– Они здесь, – мрачно сказал Луис Кларет.
Без единого знака удивления или беспокойства Ева Иринова спрятала на груди флакон с сывороткой. Кларет точными, скупыми движениями готовил револьвер к бою. Блеснули серебряные пули.
– Сейчас вы немедленно уйдете, – приказала Ева. – Сумели узнать правду – ну что ж, быть может, сумеете и забыть ее. – Голос из-под вуали звучал ровно, глухо.
Я спрашивал себя, что она хочет этим сказать. Так или иначе, я ответил:
– Дальше нас это не пойдет. Не беспокойтесь.
– Я знаю, как далеко это обычно уходит, – сухо ответила Ева. – Все, быстро, быстро уходите.
Кларет знаком позвал нас за собой, и мы вышли из театральной уборной в зал. Сквозь застекленный купол на сцену падал, серебрясь в пыльном воздухе, косой лунный луч. А наверху, по ту сторону, по стеклу ползли угловатые тени, резко искажаясь при движении, словно в гротескном танце. Михаил Колвеник и его войско зомби. Их было не менее дюжины.
– Господи помилуй, – прошептала Марина, придвигаясь ко мне.
Кларет тоже глядел на них, и я впервые заметил на его лице страх. Вот одна из черных фигур обрушила на стекло резкий удар. Кларет взвел курок и прицелился. Тень била все неистовей, и было понятно, что через пару секунд стекло поддастся.
– Под сценой и партером идет коридор нулевого этажа, прямо в вестибюль, – быстро проговорил Кларет, продолжая прицеливаться. Найдете под главной лестницей маленькую боковую дверь, а там уже пожарный выход наружу…
– Может, быстрее через вашу квартиру, как пришли?
– Нет, они уже там…
