Тогда мне показалось странным услышать такое после четырех лет страстной любви. Сейчас мне кажется, что тогда я была на десять лет моложе. Послышалось слабое журчание реки, отчего наше прощание стало еще более печальным.
А потом — мост. Мост, на котором мы расстались, чтобы больше не встретиться. Источая холод, громко шумела река, и дующий с нее ветер обдувал лицо. И под этот шум реки под звездным небом мы обменялись коротким поцелуем и, улыбаясь, расстались, вспоминая о том, как приятно провели зимние каникулы. Звучание колокольчика исчезло в ночи. Нам с Хитоси нравился этот звук.
Между нами бывали яростные ссоры и иногда мелкие развлечения на стороне. Мы страдали от невозможности найти равновесие между желанием и любовью, еще будучи детьми. Мы многократно ранили друг друга. Поэтому мы далеко не всегда были счастливы, порой наше сосуществование было невыносимым. И все же это были незабываемые четыре года. И в этот прекрасный для нас обоих день все закончилось. От того дня, в таком чудесном, прозрачном зимнем воздухе у меня, когда я оглянулась, осталась в памяти только растворяющаяся в темноте черная куртка Хитоси.
Для меня эта сцена омыта слезами. Вернее, каждый раз, когда я представляю эту сцену, то начинаю плакать. Сколько раз мне снилось, как я бегу за ним через мост и кричу: «Не надо! Вернись!» И во сне Хитоси улыбается мне и говорит: «Раз ты меня остановила, то я не умру».
Иногда я вспоминаю об этом и днем, и тогда я стараюсь удержаться и не рыдать на людях. А сейчас, когда он так беспредельно далеко, мне кажется, что он все больше и больше отдаляется от меня.
Я рассталась с улыбающейся Урарой, исчезнувшей на улице, воспринимая обещание «увидеть что-то на реке» наполовину в шутку, а отчасти с надеждой.
Я решила, что, даже если это чистая чушь, будет неплохо пробежаться ранним утром, вдыхая полной грудью воздух, чтобы убедиться, что меня одурачили. Она показала моему сердцу радугу. Благодаря ей в него проник ветер, напомнивший, что можно волноваться в предчувствии чего-то неизведанного. Даже если ничего не произойдет, возможно, мы будем стоять рядом и наслаждаться утренними отблесками на холодном речном потоке. Все равно это будет здорово.
Так размышляла я, расставшись с ней и не забыв взять термос. По дороге к стоянке возле станции, где я оставила свой велосипед, я заметила Хиираги.
Это было средь бела дня, а весенние каникулы в университетах и школах еще не начались. Он был не в ученической форме, видимо, прогуливал занятия. Я усмехнулась.
Я могла бы помчаться с радостными криками, но, поскольку у меня была температура, сил у меня было мало, я направилась к нему размеренным шагом. И тут он повернулся и пошел в том направлении, куда шла я, поэтому я автоматически пошла за ним следом. Он шел быстро, я за ним не могла угнаться, поэтому скоро отстала.
Я наблюдала за Хиираги. В обычной одежде он был достаточно привлекателен, чтобы прохожие обращали на него внимание. Одетый в черный свитер, он шел легко, высокий, с длинными руками и ногами, расслабленный. Неудивительно, думала я, глядя на него сзади, что, когда после смерти Юмико он начал носить девическую матроску, девушки не обращали на него никакого внимания. Нелегко потерять одновременно старшего брата и возлюбленную. Это было пределом невероятного. Возможно, будь я бесхозной школьницей старших классов, то захотела бы вернуть его к жизни и полюбила бы его. Для девушек в этом возрасте нет ничего более привлекательного.
Стоило мне только окликнуть его по имени, как он обернулся бы с улыбкой. Я это знала. И при этом мне почему-то не хотелось окликать его, когда он так одиноко шел по улице. Мне казалось, что никто посторонний не может ему помочь. Возможно, причиной тому была моя страшная усталость. Ничто не проникало сразу в мою душу. Единственное, чего мне хотелось, — чтобы как можно быстрее наступил тот день, когда воспоминания будут просто воспоминаниями. Но чем больше я об этом думала, тем длиннее казалась дорога, а при мыслях о будущем мне становилось еще грустнее.
Вдруг Хиираги остановился, и я машинально остановилась тоже. «Теперь я уже и в самом деле слежу за ним», — подумала я и уже собиралась направиться к нему и окликнуть, как вдруг заметила, что рассматривает Хиираги, и приостановилась.
Он смотрел в витрину магазина теннисных принадлежностей. Я прекрасно понимала застывшее выражение на его лице, когда он смотрел на витрину. Казалось, что он ни о чем не думает, но на его лице отражалась глубина происходящего. «Это какое-то восприятие на уровне подсознания, — подумала я. — Так утенок, впервые увидев движущийся предмет, воспринимает его как свою мать. Хотя сам утенок этого не осознает, для постороннего наблюдателя такая сцена кажется очень трогательной».
Это меня поразило.
В этом весеннем свете он стоял, обтекаемый потоком людей, и тупо пялился в витрину. Вероятно, все эти теннисные аксессуары производили на него сильное впечатление. Такое же, как на меня общение с ним: я ощущала в нем присутствие тени Хитоси. Я подумала, до чего же это грустно.
Я сама видела, как Юмико выступала на соревнованиях по теннису. Когда я только познакомилась с ней, она показалась мне робкой, славной, но довольно обычной. Я не могла понять, что мог в ней найти Хиираги, чтобы так сильно полюбить. Рядом с Юмико Хиираги был как во сне. Внешне он оставался обычным Хиираги, но что-то в ней его подавляло. Они были равными по силе.
Однажды я спросила Хитоси, в чем причина.
— Все дело в теннисе, — с улыбкой ответил Хитоси.
— В теннисе?
— Ага. По словам Хиираги, в теннисе ей нет равных.
Было лето. Солнце безжалостно опаляло теннисный корт, а мы с Хитоси и Хиираги пришли посмотреть на игру Юмико в финале. На нас падала густая тень; в горле пересохло. Все казалось невыносимо ярким.
Она, несомненно, была великолепной. Она была совершенно другой. Совсем не той девочкой, которая со смехом бегала за мной с криками: «Сацуки, Сацуки!» Я была потрясена, увидев ее игру. Похоже, что Хитоси тоже был удивлен. Хиираги с довольным видом тогда сказал:
— Теперь видите, как это замечательно!
Она играла в теннис самоотверженно, демонстрируя напористость и способность сосредотачиваться. Я поняла, какая в ней сила. На лице у нее была написана решимость. С таким выражением лица можно легко убить человека. Но когда закончился последний сет, в котором она выиграла, она обернулась к Хиираги со своей прежней детской улыбкой. На меня она всегда производила сильное впечатление.
Нам нравилось развлекаться вчетвером. Юмико часто говорила мне: «Сацуки-сан, давайте всегда оставаться вчетвером, не оставляйте нас!» Со смехом я отвечала: «И ты тоже!»
А потом произошла эта трагедия. Не могу о ней даже вспоминать.
Не знаю, вспоминает ли Хиираги о ней сейчас так же часто, как я. Мужчины не склонны особенно переживать свои горести. И при этом все его тело, его глаза говорили только об одном. Разумеется, сам он ничего такого не сказал бы. Ему было бы невыносимо воплотить это в слова. Совершенно невыносимо. «Я хотел бы, чтобы она вернулась».
И это были не просто слова, это была молитва. Для меня невыносимая. Может быть, она была сродни тому, как я на рассвете смотрю на речную гладь?
Я поклялась не рассказывать Хиираги о том, что увидела сегодня, решив сделать это, когда буду в более радужном настроении.
Моя температура поднималась вместе с жарой на улице. Я решила, что в этом есть закономерность: так и должно быть с тем, кто, как я, чувствуя себя плохо, бегает по городу. Моя мать рассмеялась и спросила, не от того ли у меня температура, что режутся зубы мудрости? Я подумала, что, может быть, и в самом деле оттого. Возможно, мои нелепые мысли, подобно яду, распространились по всему телу.
