Бобер окинул быстрым взглядом «зазеркалье», удовлетворенно кивнул и снова шагнул в лифт. Но снова не для того, чтобы подняться наверх. Лифт опустился на уровень вниз. Наемник выглянул в коридор, внимательно осмотрелся, прогулялся мимо почти такой же, как и этажом выше, стеклянной стены, постоял у стеллажа с готовой продукцией в конце коридора и вернулся к лифту.
Вроде бы все верно, все сходилось. На втором уровне бункера делали наноботов, а на третьем свинчивали роботов-андроидов вполне серьезных размеров и грозного вида. Все четыре изделия на стеллажах с готовой продукцией были, как на подбор, метров трех ростом, вороненые и вооруженные парой мощных армганов.
Но при всем при этом бункер не был зачатком очередного Городища. Скорее наоборот, он был обломком давно забытого прошлого. Того прошлого, в котором роботов конструировали люди, а не сами роботы, а нанотехнологии служили в первую очередь человечеству, а не разумным машинам.
Зачем хозяин этого странного бункера цеплялся за устаревшие технологии и принципы? Зачем ему изготавливать наноботов и крупных (гораздо крупнее стандартных изделий техноса) ботов-андроидов, вместо того чтобы взять образцы из «естественной» среды Зоны? И зачем все-таки Профессор руками наемников упрятал почти всю продукцию со второго уровня в дальние тайники?
Ответов Бобер не знал, да и не особенно стремился их узнать. Наемнику важнее сам факт того, что возникли вопросы. Новый босс Бобра был именно тем профессором, которого наемник и разыскивал. Без сомнений.
Бобер включил М-связь и приказал импланту вызвать абонента из первого десятка самых важных клиентов.
– Я нашел его, – едва слышно шепнул наемник.
– А товар?
– Он разослал его по всем локациям. Спрятал под прикрытием биомехов. Но, думаю, кое-что у него осталось. Он еще не заполнил тайники в Курчатнике.
– Ты его прослушиваешь?
– Да.
– Хорошо. Будь на связи.
Бобер едва успел дать отбой, как на имплант-коммуникатор поступил вызов от Профессора. Ожидающим зарплату бойцам, похоже, следовало набраться терпения. Наемник нажал кнопку нижнего уровня.
Бесшумный лифт вновь доставил Бобра к дверям кабинета Профессора. Наемник так же бесшумно вошел в кабинет и остановился у порога. Босс стоял спиной к дверям, но будто бы почувствовал, что Бобер уже здесь, и, не оборачиваясь, махнул рукой: «Входи».
Сам он тем временем продолжил разговор по М-связи.
– Да, как только начнется очередная пульсация Узла… – Профессор выслушал новый вопрос абонента и ответил: – Посредник в курсе. Он уже передал информацию всем группировкам и военным. Я понимаю, брат Зеро, что твоя локация – это особый случай, и готов доплатить за риск. Главное, чтобы ты уложился в график. Хорошо, до связи.
Босс обернулся к наемнику и задумчиво уставился куда-то мимо Бобра.
– Вызывали?
– Да, – взгляд Профессора прояснился и зафиксировался на лице наемника. – Придется скорректировать планы. Сколько бойцов ты сможешь поставить в строй прямо сейчас?
– Всех, кто ходил в рейд, – уверенно ответил Бобер.
– Хорошо. У нас остался последний этап – заполнить тайники в Москве.
– Если не будет помех, справимся за сутки.
– Помехи будут, Бобер. Военные выдвигаются на позиции вблизи тамбура. Основные группировки тоже. Плюс зашевелились биомехи. И времени у нас очень мало. Гораздо меньше суток. Близится пульсация. Без серьезной поддержки нам не уложиться в график.
– В таком случае надо либо действовать очень быстро, либо потратить еще немного времени и собрать большую команду.
– Либо… – Профессор снова задумался. – Либо привлечь к делу того, кто заинтересован в успехе больше всех. Хотя и не знает об этом.
– Как скажете, – Бобер пожал плечами.
Он снова слабо понимал ход мыслей Профессора, но переживать по этому поводу не собирался.
– Да, – сделав какой-то вывод, сказал босс и щелкнул пальцами. – Это должен сделать лично он… Троян! Правда, он пока не в курсе, что заинтересован в успехе моего дела, и его нет в Москве. Но ничего, он придет. И очень скоро.
Всего один маленький шаг внутрь едва различимого вихря, и ты уже не часть привычного материального мира, а будто бы нечто многомерное, существующее везде и всегда, но одновременно нигде и никогда. Тебя несет в никуда не ведомое гиперпространственное течение, волны которого хлестко бьют тебя то сбоку, то сверху, то снизу, а невозможные водовороты затягивают в глубины новых измерений.
В гипертоннеле, вне времени и пространства, ты остаешься собой и становишься никем, ты что-то видишь и не видишь, слышишь и не слышишь, чувствуешь и ничего не ощущаешь. Здесь ты практически растворяешься в самой загадочной части мироздания. Возможно, именно в той его части, где сосредоточена основная масса и энергия Вселенной, гигантская масса и энергия, недоступная ни взгляду человека, ни антеннам, датчикам и оптике продвинутой аппаратуры. То есть растворяясь здесь, ты как бы растворяешься ни в чем и нигде, но одновременно приобщаешься к чему-то бесконечно огромному, заполняющему собой целую Вселенную.
Как бы.
На самом деле ты просто перемещаешься из одной точки трехмерного пространства в другую через червоточину гиперперехода. Только и всего. В гипертоннелях и связующем их Узле ни предметы, ни машины из привычного человеку мира не становятся многомерными. А уж о «приобщении» или «растворении» нечего и говорить. Фантазии все это. Ничего подобного здесь не происходит.
В Узле слегка меняются свойства материальных объектов, отчасти изменяется их структура, они насыщаются особого рода энергией, но в целом остаются теми же. Машины остаются машинами, энергетические сущности – сгустками энергии, а люди людьми. Собственно, иначе система гипертоннелей была бы не транспортной сетью, а ловушкой. Особенно для людей. Для этих уязвимых белковых существ, неизвестно как выдерживающих запредельные энергетические перегрузки, которые непременно наваливаются на хрупкие человеческие плечи в гипертоннелях.
Быть человеком, как это трудно!
Как тяжело постоянно следить за нежной оболочкой, стараясь поддерживать в ней химические процессы, оберегая ее от перегрева или переохлаждения, от малейших повреждений и облучения.
Как непросто справляться с эмоциями, которые со стороны кажутся всего-то капризами, спровоцированными буйством гормонов.
Как тоскливо осознавать ограниченность своих возможностей в сравнении с возможностями искусственной жизни, созданной Узлом, даже если умельцы вроде Механика усовершенствовали твое податливое, мягкое тельце, вживив в него десяток полезных компьютерных имплантатов.
Как, в конце концов, мучительно тонуть в омуте непоследовательности, захлебываться в водоворотах логических ошибок и разрываться надвое, то и дело выбирая один из двух взаимоисключающих путей!
Впрочем, последний пункт можно занести и в колонку «условные плюсы». Ведь нелогичные, с машинной точки зрения, поступки человека зачастую оказываются единственно верным вариантом поведения в конкретной ситуации, а взаимоисключающие (как, опять же, кажется машине) пути нередко ведут к одному результату, просто за совершенно разное время. Другое дело, что для нормального искусственного разума любая нелогичность (даже ведущая к победе) оборачивается сбоем в процессоре, а потому попытка примерить человеческий образ мышления всё равно мучительна.
Впрочем, все зависит от ставок. Когда они запредельно высоки, можно и потерпеть, побыть немного в шкуре человека, плюнуть на трудности и постараться поддержать тлеющие искры жизни в небольшой части функционирующих нейронов и соматических клеток захваченного тела. Слишком долго это тление не продлится, еще сутки-двое, но этого времени вполне хватит, чтобы сбить со следа верных Узлу химер и биомехов, а заодно, возможно, и понять, в чем же заключается секрет превосходства образа мышления человека, этого так называемого венца живой природы, над образом мышления почти идеальной машины. Понять: почему белковый кисель в головах людей работает настолько хорошо? Что позволяет им удерживаться в Зоне на равных с техносом? Почему даже проводимая Узлом глубокая модернизация техноса пока не в силах повторить то, что сумел когда-то сделать человеческий Создатель – превратить инстинкты в мышление, то есть в случае биомехов – тупое выполнение программ (пусть и самых изощренных) в способность создавать эти программы самостоятельно? Не выбирать из набора алгоритмов оптимальный, как это делают скорги, а именно создавать программы. Грубо говоря – творить.
