— Выбирай подходящий по весу, — сказал Михаил. Женька ухватился за самый большой.
— Не сможешь, — проворчал Мишка и выбрал для него сам, поменьше.
Женька взвесил камень на руках:
— Годится.
Михаил положил камень метрах в трех от ворот.
— Докинешь?
— За-запросто, — заикаясь от волнения, ответил Женька.
— Чур, по моей команде. Как скажу: три! — кидай.
Они вышли на улицу и двинулись домой уже не таясь. Поглядывали друг на друга, подмигивали, посмеивались и заговорщицки прикладывали палец к губам. Мостовая теперь совсем уж не страшно, а как бы задорно, весело и ободрительно поскрипывала под ногами.
Всю ночь Женьке снились взрывы: гранатные, снарядные... И термоядерные!
«Путь свободен!»
Наступило утро, с четкими гранями тени и света во всех дворах, с пробуждающимся шумом дня, с молчанием спокойного моря и криками петухов, вероятно, радующихся тому, что они не попали в суп.
Михаил и Женька шли по улице.
— Думаешь, выйдет? — волновался Женька.
— Еще как грохнет! — уверенно заявлял Михаил.
На пересечении двух проулков они крепко пожали друг другу руки.
— Не забудь, — предупредил Михаил, — считаю до трех. Бей в ту же точку.
— Не промахнусь, — сказал Женька. И они расстались. Женька свернул в правый проулок, Михаил — в левый. Он нарочно помедлил, выжидая, когда Женька, петляя дворами, подберется к тем самым железным воротам, что стояли напротив дома Молчуна.
Возле этих ворот на лавочке, как издавна повелось, уже играли в домино Борис, Молчун и Хихикало. Пес Фантомас лениво лежал на земле, косил глаз на пролетающих мимо мух и для острастки щелкал зубами.
Завидев Мишку, Борис направил на него половинку подзорной трубы и сказал:
— Труба твое дело, — встал и, скорчив зверскую рожу, затопал ногами, так обычно пугают маленьких.
Пес тоже встал и отчаянно зевнул с такой скукой, что проходящий мимо моряк тоже зевнул и неодобрительно покосился на него.
Михаил решительно подошел к лавочке и сунул руку в карман.
— Понял, — «догадался» Борис, повернулся к своим и, рисуясь, сказал: — Подмазывается. От подзорной трубы хвост принес. То-то! — подмигнул он Михаилу.
Пес снова зевнул, и Борис, подавляя невольный зевок, прикрикнул:
— Фантомас, брысь!
Михаил с величайшей осторожностью достал из кармана пробирку с прозрачной жидкостью и вынул пробку.
— Нитроглицерин, — коротко сообщил он. — Взрывается от сотрясения.
— Ой-ой-ой! — дурашливо запричитал Борис и, попятившись, упал на услужливо подставленные руки Молчуна и Хихикало. — Сейчас от нас яма останется. Ой, Мишенька, пощади, — умолял он, — прости меня, пожалуйста, я больше никогда не буду, Мишенька! Я хороший, Мишенька!
— Отдай трубу, — спокойно сказал Михаил.
— Я добрый, Мишенька! — стонал Борис, входя во вкус. — Прости меня, пожалуйста!
— Отдай трубу, — повторил Михаил.
— Какую трубу? — «недоумевал» Борис, взглядом призывая дружков в свидетели. — Эту? Сейчас, сейчас, сейчас, внимание... Снимаю. Снимочек завтра, за пять рублей. Цветной!
— Спасибо, — сказал Михаил. — Вот теперь понимаю, наконец, выражение «валять Ваньку».
— Какую Ваньку? — растерялся Борис.
— Дурака валять, — пояснил Михаил.
— Я тебя не валял, — нашелся Борис. — А могу.
— Взрывается! — снова поднял Мишка пробирку.
— Ах-ах-ах! Боюсь! Витя, — повернулся к Молчуну хихикающий Хихикало. — Посмотри, я не бледный? А?
Молчун кивнул, раздвинув губы в улыбке.
— Ох, бледный! — захныкал Хихикало. — Что со мною будет?!
Михаил вытащил из пробирки пробку:
— Отдайте трубу. Считаю до трех.
Борис, Молчун и Хихикало, став на колени и раскачиваясь из стороны в сторону, дружно заныли:
— Раз, — сказал Михаил, украдкой взглянув на меловой кружок на воротах. А за воротами стоял Женька, замахнувшись гранитной булыгой. В руках у него был не вчерашний камень, выбранный Михаилом. Женька на всякий случай взял почти вдвое больший, руки у него дрожали от напряжения.
— Два, — сказал Михаил.
— Два с половиной, — захохотал Борис.
— Три! — и Михаил плеснул капельку из пробирки на ворота в намеченный вчера вечером кружок.
Раздался страшный грохот!!! Всех осыпало ржавчиной — это Женька с той стороны метнул тяжеленный камень! Ворота, металлически всхлипнув, рухнули!
Что тут случилось! Борькина компания и пес Фантомас, обгоняя друг друга, вихрем помчались прочь. Перепуганный Михаил, не ожидавший такого эффекта, тоже обратился в бегство. Ноги, словно сами по себе, стремительно понесли его вдогонку за неразлучной троицей и Фантомасом. А Женька, ужаснувшись, мгновенно нырнул в прореху забора.
Михаил, невольно нагнавший Борисову компанию, споткнулся и...
— Держи! — закричал Борис и залег, прикрыв голову руками. Хихикало и Молчун заботливо поддержали Михаила.
Борис встал и начал отряхиваться.
— Хулиган... — ворчал Борис. — У него в кармане этот... глицерин взрывной, а он спотыкается! Нас не жалко, себя пожалей!
— Ты там что-то про трубу говорил, — равнодушно, как бы невзначай «вспомнил» Михаил.
Борис суетливо достал из-за пазухи половинку подзорной трубы, но подходить не стал — кинул издали. Михаил молча поймал, повернулся и зашагал к морю.
Женька нашел Михаила на берегу моря. Волны разбивались у его ног, а он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел вдаль, словно капитан дальнего плавания.
— Ух, упарился. В горле пересохло, — весело сказал Женька. Михаил, улыбнувшись, достал пробирку. Женька открыл ее и осушил залпом.
— Хороша! — он расстегнул рубашку и звонко похлопал себя по пузу. — Вода пресная, колодезная!
А Михаил вытащил из-за пазухи свои сигнальные флажки и что-то ликующе просемафорил пустынному морю.
— Чего? — спросил Женька.
— Путь свободен!
Часть II
ТАК ДЕРЖАТЬ!
«В двух кабельтовых отсюда!»
На старую пристань они проникли без труда, сторожа не было. Пристань пропахла мазутом, трухлявыми досками, ржавым железом и каким-то больничным запахом. Это морские водоросли пахли йодом. Космы их, высушенные солнцем, висели на столбах вдалеке от берега, словно специальные отметки, показывающие границы осенних штормов.
Женька не обманул: кругом в беспорядке валялись старые баркасы, шлюпки и ялы. Среди них, как орел среди ворон, вздымался искореженный торпедный катер, прошитый удивительно ровными дырами очередей из крупнокалиберных пулеметов.
Михаил с уважением воззрился на героический торпедный катер. А Женька, неправильно истолковав его взгляд, тут же деловито сказал:
— На нем?
— На нем... — хмыкнул Михаил.
— А-а, — понимающе кивнул Женька. — Большой... А вот поменьше! — он словно гид шагал впереди своего «дяди», лавируя между лодками, и махал рукой налево и направо. — А вот! А вот! А вон тот! Полным полно!
Но Михаил не останавливался.
— Погляди, какая лодочка! — схватил его за рукав Женька.
— Надо у самого берега искать, а то на воду не спустим, — мудро заметил Михаил.
На берегу моря тоже было множество лодок. Иные совсем рассохлись, отвалилась обшивка, и шпангоуты торчали, словно ребра доисторических рыб.
— Во лодочка! — облюбовал Женька здоровенную шаланду. Михаил снова хмыкнул.
— А эта? — кинулся Женька к небольшому ялу, изъеденному древоточцами так, что он светился, будто марля.
— А эта — корыто — передразнил его Михаил.
— Ну, почему корыто? — недоумевал Женька. — Починим, и будет лодка.
— А ну-ка подожди, — Михаил неожиданно заинтересовался шлюпкой, лежащей на песчаном откосе. Нос шлюпки был задран, в корме стояла темная гнилая вода.
— Хороша! — Женька похлопал по облезлому борту и нахально сказал: — Я ее уже давно заприметил.
Михаил обошел вокруг шлюпки и пнул ее ногой. Толстым слоем отвалилась смола.
