Вы должны отчетливо представлять себе, что самораскрытие психотерапевта не одномерно, можно выделить несколько его разновидностей: раскрытие в плоскости «здесь и сейчас» (см. ситуацию Наоми), раскрытие механизмов психотерапии; раскрытие фактов личного опыта (из области настоящего или прошлого).
Как работает психотерапия: профессиональное самораскрытие
Должны ли мы раскрывать пациентам механизмы нашей работы? Великий Инквизитор из романа Достоевского считал, что человечеству необходимы три вещи — чудо, тайна и авторитет. В самом деле древние целители и религиозные деятели в избытке снабжали людей этими несказанными благами. Властелинами чуда и тайны были шаманы. В те времена, когда медицина еще не была самостоятельной областью, лекари надевали длинные белые балахоны, напускали на себя всезнающий вид и ослепляли пациентов блеском изощренных рецептов, которые писались исключительно на латыни. Да и вплоть до недавнего времени врачи всем своим видом давали понять, что они на голову выше своих пациентов. Они вели себя совершенно отстраненно, изрекали глубокомысленные сентенции и украшали стены своих кабинетов многочисленными дипломами и портретами всевозможных «гуру».
Даже сегодня некоторые психотерапевты лишь в общих чертах разъясняют пациентам, как работает терапия. Они разделяют убеждение Фрейда, что неопределенность и недостаток информации об истинном лице психотерапевта способствуют формированию «переноса». Но почему Фрейд считал существенным развитие «переноса»? Потому что исследование этого эффекта помогает получить ва'жные сведения о внутреннем мире пациента и о его детстве.
Тем не менее я считаю, что, открыв пациенту закономерности терапевтического процесса, психотерапевт ничего не теряет, а только выигрывает. Многочисленные убедительные исследования индивидуальной и групповой терапии подтверждают, что систематическая и тщательная подготовка пациентов к сеансам повышает эффективность терапии. Что же касается «переноса», то это выносливое растение будет расти и без особых усилий с нашей стороны.
Итак, лично я делюсь с пациентами механизмом работы терапии. Я рассказываю им, как все это работает, какова моя роль в терапевтическом процессе и, самое главное, что они сами могут сделать, чтобы повысить эффективность своего лечения. Я без колебаний рекомендую пациентам те или иные публикации, если это кажется мне уместным.
Я взял за правило разъяснять пациентам свое внимание к «здесь и сейчас» и даже на первом сеансе спрашиваю, что они думают по поводу нашей сегодняшней работы. Обычно я задаю следующие вопросы: «Чего вы от меня ждете? Как вы считаете, я соответствую вашим ожиданиям? Как вам кажется, движемся ли мы по правильному пути? Испытываете ли вы ко мне какие-нибудь эмоции, которыми хотите со мной поделиться?»
Потом я говорю: «Вы увидите, я часто задаю вопросы о том, что происходит «здесь и сейчас». Я считаю, что исследование наших взаимоотношений даст нам много ценной и точной информации. Конечно, вы можете рассказывать мне обо всем, что связано с вашими друзьями, боссом или супругом. Но помните об одном ограничении: я их не знаю, а то, что расскажете мне вы, в любом случае будет предвзятым. Мы на все смотрим со своей колокольни, и этого нельзя избежать. Но то, что происходит здесь, в кабинете, заслуживает доверия: ведь мы участвуем в этом вдвоем и, кроме того, можем тут же обменяться нашими мыслями и чувствами». Все мои пациенты понимают и принимают такое объяснение.
Раскрытие фактов личного опыта психотерапевта
Некоторые психотерапевты опасаются, что, стоит им чуть приоткрыть дверь в свою личную жизнь, как пациент начнет ломиться туда. «А вы счастливы? Ваш брак достаточно успешен? А как складывается ваша социальная жизнь? А что у вас с сексом?»
Мой опыт говорит мне, что эти страхи беспочвенны. Хотя я прошу своих пациентов задавать мне вопросы, никто из них не требовал, чтобы я поделился слишком интимными деталями своей жизни. А если бы это случилось, я сделал бы акцент на «здесь и сейчас», то есть спросил бы пациента, с какой целью он настойчиво пытается поставить меня в неловкое положение. Повторюсь, что психотерапевт должен раскрываться перед пациентом лишь в терапевтических целях, а не потому, что так «надо» или «хочется».
Какие бы потрясающие результаты ни давало самораскрытие, это очень сложный процесс. Это станет понятно из анализа сеанса с Джеймсом, мужчиной 46 лет, чью историю я уже рассказывал в главе 3. Ему было 16, когда его брат погиб в автокатастрофе.
Джеймс задает трудный вопрос
Хотя мои основополагающие терапевтические принципы — это толерантность и безоговорочное приятие всего, у меня тоже есть свои предрассудки. Так, я терпеть не могу паранормальных явлений: не признаю лечение по ауре, обожествленных гуру, всевозможных целителей и пророков. Меня раздражают непроверенные лечебные программы различных диетологов и такие глупости, как астральные путешествия, магические кристаллы, энергетические каналы, видение на расстоянии, левитация, психокинез и полтергейст. Я не верю, что имеет смысл терапия прошлых жизней, и что пришельцы способствовали развитию древних цивилизаций, научили землян выращивать пшеницу и построили египетские пирамиды.
Однако я всегда считал, что смогу отбросить свои предрассудки и работать с любым пациентом, независимо от его убеждений. Но в тот день, когда порог моего кабинета переступил Джеймс с его страстью к паранормальным явлениям, я понял, что мою профессиональную нейтральность ждет суровое испытание.
Хотя Джеймс обратился за помощью не из-за своих паранормальных убеждений, связанные с ними моменты всплывали на каждом сеансе. Вот, например, сон, который приснился Джеймсу:
Я лечу по воздуху, хочу навестить своего отца в Мехико, кружу над городом, снижаюсь и заглядываю в окно его спальни. Я вижу, что он плачет, и мне даже не нужно спрашивать почему: я знаю, он плачет из-за меня, из-за того, что оставил меня, когда я был маленьким. Потом я оказываюсь на кладбище в Гуадалахаре, где похоронен мой брат. Почему-то я звоню самому себе на мобильный и слышу свое сообщение: «Я Джеймс Г… Мне больно. Пожалуйста, пришлите помощь».
Когда мы обсуждали этот сон, он горько отзывался о своем отце, который ушел из семьи, когда мальчик был маленьким. Джеймс даже не был уверен, жив ли отец сейчас: ему было известно только то, что он живет где-то в Мехико. Джеймс ни разу не слышал от отца ни одного ласкового слова, не получил ни одного подарка.
— Итак, — подвел я итог краткому обсуждению сна, — сон, по всей видимости, выражает вашу надежду, что отец подаст хоть малейший знак, что он о вас думает и сожалеет, что не смог быть вам хорошим отцом.
— Поговорим о сообщении, в котором вы просите о помощи, — продолжил я. — Вы часто рассказывали мне, что вам очень трудно попросить кого-либо вам помочь. На той недели вы признались, что я — единственный человек, которого вы когда-либо прямо попросили о помощи. Во сне вы более открыты в ситуации, когда вам нужна поддержка. Итак, отражает ли этот сон произошедшую в вас перемену? Говорит ли он что-либо о наших с вами отношениях? Нет ли параллели между тем, что вы получаете или хотите получить от меня, и тем, чего вы так отчаянно ждали от отца? Потом вы навещаете могилу брата. Какие мысли возникают у вас поэтому поводу? Ваша просьба о помощи как-то связана со смертью брата?
Джеймс согласился с тем, что моя забота о нем способствовала осознанию его потребности в том, чего он никогда не получал от отца. Согласился он и с тем, что наша терапия изменила его: теперь он более охотно делился своими проблемами с женой и с матерью.
Но затем он добавил:
— Вы предлагаете определенный взгляд на этот сон. Яне говорю, что он ошибочен или не имеет смысла. Но у меня есть другое, более убедительное объяснение. Я убежден: то, что вы называете сном, на самом деле вовсе не сон. Это всего лишь воспоминание о моем астральном путешествии к дому отца и к могиле брата.
