– Ты уверен? – спросил его Гхажш.
– Ни в чём я не уверен, – покачал головой Огхр. – Жуткое местечко. Но сквознячок небольшой есть. На факелы посмотри. Мы стоим, а огонь колышется. Пламя факелов, и верно, слегка отклонялось к выходу.
– Что делать будем? – спросил я.
– Возвращаться, – ответил Гхажш. – Для первого раза достаточно. Только найдём дверь на противоположной стороне и откроем её. Чтобы сквозняк побольше был. Раз уж дует, пусть дует посильнее. Безопаснее для нас будет. Найдём, откроем, и назад.
Мы немного не дошли до следующей двери. Она уже была видна. Такая же массивная, как и предыдущая. Огхр уже начал обгонять меня, на ходу доставая свою кривую железяку, но вдруг споткнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и рухнул навзничь, уронив факел. Я наклонился над ним, чтобы спросить, в чём дело, и почувствовал, как вдруг закружилась голова. Стремительно придвинулся к глазам камень пола, и я ткнулся носом в пыль, вдохнув её полный рот. Послышался звук ещё одного падения. Это где-то рядом свалился Гхажш.
«Эй! – хотел крикнуть я. – Гхай! На помощь!!!» И не знаю, крикнул ли. Во всяком случае, я своего голоса не услышал. Но зов мой не пропал втуне. Отклик пришёл почти сразу.
В нескольких дюймах от моего лица лежал череп. Запылённый, лысый, с щербиной в нижнем ряду зубов, весь он был какой-то обыденный. Остальных костей скелета рядом почему-то не было. Только пряди каштановых волос валялись рядом с ним. Череп подмигнул мне пустой глазницей левого глаза, выдул из пустоты, на месте носа, облачко коричневатой пыли и сказал насмешливо:
– Голлм!..
– Голлм?! – поразился я. – Почему Голлм? Ты хочешь сказать «Горлум»?
– Голлм! – возгордился череп. – Голлм!
– Ты лжёшь, – попытался я возмутиться. – Он умер, он упал в расщелину Ородруина и там сгорел вместе с Кольцом Власти.
– Голлм… – погрустнел мой странный собеседник. – Голлм… Бедный, бедный Смеагол…
– Смеагол? – я не ошибся, в голосе черепа, действительно, слышалась грусть. – Ты помнишь это имя?
– Смеагол… – задумчиво повторил череп. – Бедный, бедный, маленький Смеагол…
– А Деагол был плохой, – вдруг заявил он. – Плохой, мерзс-с-с-кий. Мерзс-с-с-кий, противный хоббитец. Он хотел забрать у Смеагола Прелес-с-с-ть. Мою Прелес-с-с-ть!
– Расскажи, – попросил я и затаил дыхание, страшась и желая услышать ответ.
– Прелес-с-с-ть! – волновался череп. – Моя Прелес-с-с-ть! Мне подарили! На День рождения! Моя Прелес-с-с-ть! Деагол! Мерзс-с-с-кий хоббит! Он сказал: «Отдай!» Сказал: «Подари мне! Зачем?! Зачем тебе?!» Так он сказал. Сказал: «Твой День рождения! Надо дарить подарки гостям!» И забрал. Забрал Мою Прелес-с-с-ть! Отнял. Моя Прелес-с-с-ть! Мне подарили! На День рождения! Мне!!!
– А дальше? – продолжал выпытывать я.
– Он ушёл… – пожаловался череп. – Отобрал Мою Прелес-с-с-ть и ушёл. Он был сильный. Сильнее меня. Он меня бил. Всегда. Забрал и ушёл. А я крикнул ему: «Задавись! Надень его и задавись!» А он смеялся. Они все смеялись. Мерзс-с-с-кие, противные хоббитцы. Они смеялись надо мной. Смеялись! На моём Дне рождения… «Жадюга! – так они мне кричали. – Жадюга, пожалел подарка Деаголу!» Жрали и пили на моём Дне рождения. И смеялись…
– А Деагол? – череп видно задумался о прошлом, и мне снова пришлось поторопить его.
– Он умер, – равнодушно сказал череп. – Он пошёл на берег реки, где деревья, надел кольцо и повесил сам себя. На своём поясе. Я видел. Я следил. Я забрал Мою Прелес-с-с-ть и убежал. От всех них убежал. От всех мерзс-с-с-ких, противных, жирных хоббитцев. И я запретил им всем смеяться. Навсегда. Они перестали. И тоже умерли…
– А ты?
– Я жил. Я долго жил. Моя Прелес-с-с-ть… – откуда-то из-под камня вынырнула чёрная полупрозрачная рука с перепонками между пальцев.
– Плавать удобно, – сообщил череп. – Сам придумал, Моя Прелес-с-с-ть…
– А Бильбо? – спросил я. – Бильбо Бэггинс? Ты его помнишь?
– Вор!!! – завопил вдруг череп, и в пустых глазницах багровыми комками заполыхало пламя. – Вор! Мерзс-с-с-кий вор! Ворюга! Украл Мою Прелес-с-с-ть! Бэггинс – вор! Мерзс-с-с-кий взломщик! Украл! Украл Прелес-с-с-ть! «Сдохни, мерзс-с-с-кий вор! Сдохни! – я кричал ему. – Сдохни!» А он не умер. Он убежал. Украл Мою Прелес-с-с-ть…
– Бэггинсы-воры… – череп захныкал. – Пусто… Пусто… Я пустой… Внутри пустой… Сгорело всё… Моя Прелес-с-с-ть… Колдун сказал: «Забери Прелес-с-с-ть! Подстереги маленького хоббитца в кустах! Когда будет один! Забери Прелес-с-с-ть! Снова будет твоя!»
– Колдун? – я весь обратился в слух. – Какой Колдун? Саруман? Или Саурон?
– Моя Прелес-с-с-ть… – череп не обратил внимания на мой возглас. – Предала… И колдун предал… Их двое было… Двое… Не один. Двое мерзс-с-с-ких хоббитцев… Они сказали: «Веди!» Не мог ослушаться. Моя Прелес-с-с-ть… Вёл… До самой горы вёл…
– Моя Прелес-с-с-ть! – вдруг снова гордо завопил череп. – Моя осталась. Навсегда! Моя!
И он перешёл на бессвязное бормотание, в котором если и можно было что-то разобрать, так только слова «Моя Прелес-с-с-ть!» Я пытался его расспрашивать. Я задавал ему вопросы, но он не отвечал и лишь продолжал однообразно, усыпляюще бормотать. Звуки бессмысленной речи обволакивали меня со всех сторон, проникали в уши, давили на разум и заставляли закрываться глаза.
– Магия, – подумал я, смежая тяжеленные веки. – Это магия…
– Магия? – рассмеялся кто-то внутри головы голосом Огхра. – Лучше догадайся, как это сделано, сразу вся магия исчезнет!
– Морок! – строго произнёс в голове другой голос, похожий на Гхажша. – Это морок. Он его зачаровал, заморочил. Поговорили, и заморочил. Это морок. Чары. Не магия.
Они заспорили внутри моей головы: морок это или, может быть, сон.
«Сон, – подумал я. – Сон. Я сейчас усну и умру во сне. А потом истлею, и мой череп будет рассказывать сказки тем, кто придёт вслед за нами». В том, что кто-то придёт, я не сомневался.
Разлеплять веки было мучительно больно.
Череп всё также бубнил что-то неразборчивое, пламя в глазницах приугасло и тлело лишь по краям, оставляя середину чёрной пустоте зрачков.
«Не смотри в глаза, утонешь, – эти слова я уже, кажется, слышал. – „Вставай, малой, вставай! Делай хоть что-нибудь!“ – это я тоже уже слышал.
