Когда на востоке над незримым Шайме забрезжил рассвет, он вернулся на укрепленную виллу. Взобрался по склону, вошел в ворота, и стража его не окликнула. Ахкеймион брел по заросшему саду, не обращая внимания на рвущие одежду сучки и шипы, на жгучую крапиву. Он остановился у веранды, примыкавшей к
главным покоям, где его жена совокуплялась с человеком, которому он поклонялся.
Ахкеймион ждал Воина-Пророка.
С высохшего кедрового пня вспорхнула ласточка. Оранжевые бутоны бурачника дрожали от ветра на волосатых стеблях. Он задремал. И снова увидел Голготтерат.
— Акка? — ниоткуда прозвучал благословенный голос— У тебя ужасный вид.
Ахкеймион внезапно проснулся с мыслью: «Где она? Она нужна мне!»
— Она спит,— сказал Келлхус— Этой ночью ей сильно досталось... как и тебе.
Над ним стоял Воин-Пророк. Его светлые волосы и белое одеяние светились на утреннем солнце. Ахкеймион заморгал. Несмотря на бороду, сходство Келлхуса с Нау-Кайюти, его древним родичем, было потрясающим.
Почему-то вся ярость и решимость Ахкеймиона исчезли, как у ребенка при виде родителя.
— Почему? — прохрипел он.
Вначале Ахкеймион боялся, что Келлхус не поймет и подумает, будто он спрашивает об Эсменет, о его чудовищном решении использовать ее в качестве орудия для поиска Консульта.
— Смерть не придает смысла нашей жизни, Акка. То, как умер Ксинем...
— Нет! — вскричал Ахкеймион, вскочив на ноги.— Почему ты не исцелил его?
Поначалу Келлхус как будто испугался, но это впечатление быстро исчезло. В его глазах засветилось сочувствие, в улыбке, печальной и слабой,— понимание.
Уши Ахкеймиона наполнил такой гул, что он не услышал ответа Келлхуса, но понял, что все слова — ложь. Он буквально пошатнулся от внезапной силы этого откровения и был подхвачен могучими руками Келлхуса. Пророк схватил его за плечи, напряженно всматриваясь в глаза. Но почти эротическая близость обожания, окрашивавшая их общение, теперь исчезла. Прекрасное любимое лицо стало пустым, холодным и бессердечным.
«Как же так?»
Необъяснимым образом Ахкеймион понял, что действительно проснулся — возможно, впервые. Он больше не будет слабым ребенком под взором этого человека.
Ахкеймион отступил от него. Не испуганно, нет. Просто... безразлично.
— Что ты такое? Келлхус не дрогнул.
— Ты отодвигаешься от меня, Акка. Почему?
— Ты не пророк! Что ты такое?
Взгляд Воина-Пророка изменился так неуловимо, что человек, стоявший в двух-трех шагах от него, ничего бы не заметил. Но Ахкеймиону хватило этого, чтобы в ужасе отшатнуться. Лицо Келлхуса вмиг стало мертвым — абсолютно мертвым.
Затем ледяной, как сама зима, голос изрек: Я есть Истина.
— Истина? — Ахкеймион пытался взять себя в руки, но поток ужаса лился через него, разворачиваясь, как выпущенные наружу внутренности. Он пытался перевести дыхание, увидеть что-то за пламенеющим небом, услышать что-то сквозь гул мира.— Ис...
Железная рука сомкнулась у него на горле. Голова Ахкеймиона запрокинулась, лицо повернулось к солнцу, как у поднятой вверх тряпичной куклы,
— Смотри,— сказал мертвый голос. Без напряжения. Без тени жестокости в голосе. Пустой.
Солнце вонзало лучи в глаза Ахкеймиона, ослепляя даже сквозь веки.
— Смотри.— Келлхус говорил ровно и лишь пальцем поглаживал гортань жертвы так, что в горле Ахкеймиона заклокотала желчь.
— Не... могу...
Внезапно его бросили на землю. Поднимаясь на четвереньки, Ахкеймион начал шептать заклинание. Он знал свои возможности. Он еще способен уничтожить его.
Но голос не слушался.
— Значит ли это, что солнце пусто?
Ахкеймион замер, поднял лицо от травы и сухой земли, зажмурился и поглядел на нависшую над ним фигуру.
— Ты считаешь,— голос гремел, почти невыносимый для слуха,— что Бог не может быть таким отстраненным?
Ахкеймион опустил голову в колючую траву. Все кружилось, падало...
— Или я лгу, когда, будучи сонмом душ, выбираю ту душу, что способна привлечь наибольшее количество сердец?
Слезы сами ответили за него: «Не бей меня... пожалуйста, папочка, не надо, не бей...»
— А если мои цели уходят за пределы твоих, то это предательство? Если они поглощают твои?
Ахкеймион поднял трясущиеся руки к ушам. «Я буду хорошо себя вести! Честное слово!» Он упал на бок, рыдая на жесткой земле. Дорога такая долгая. Так много боли. Голод... Инрау... Ксинем мертв... Мертв.
«Из-за меня! Господи...»
Воин-Пророк сидел рядом, пока он плакал, и ласково держал его за руку. Воздетое к солнцу лицо с закрытыми глазами было бесстрастным.
— Завтра,— сказал Келлхус,— мы выступаем на Шайме.
Глава 13
ШАЙМЕ
Во время странствий меня пугает не то, что сколько людей имеют обычаи и убеждения, столь отличные от моих собственных. Меня пугает то, что они считают эти обычаи столь же естественными и очевидными, как я — свои.
Возвращение в то место, которого ты никогда не видел. Именно так бывает, когда мы понимаем нечто, но не можем высказать.
Весна, 4112 год Бивня, Атьерс
Взволнованные крики заставили Наутцеру выйти на открытую колоннаду, примыкавшую *к Библиотеке Основ высоко над западными стенами Атьерса. В погожие и солнечные дни там часто собирались студенты. Несколько молодых посвященных вместе с Мармианом, вольнослушателем из миссии в Освенте, стояли там, указывая пальцами в сторону темного пролива. Наутцера отодвинул их в сторону, перегнулся через каменную балюстраду. Его глаза устали, но он все же разглядел причину волнения: пятнадцать желтых галер вставали на якорь в узком проливе, покачиваясь на небесно-лазурных волнах менее чем в миле от крутых стен Атьерса. Матросы карабкались по вантам и спускали паруса с изображением длинного золотого Бивня* стоящего вертикально.
Атьерс наполнился суетой. Посвященные и офицеры выкрикивали команды. Солдаты гарнизона маршировали по узким коридорам к широким стенам и на башни. Наутцера и остальные члены Кворума собрались на высоком бастионе Коморант, откуда был хорошо виден флот непрошеных гостей. Выглядели они смехотворно: семь старцев — двое в ночных сорочках, один в запятнанном чернилами фартуке писца, а остальные, как Наутцера, в полном церемониальном облачении — размахивали дряхлыми руками и переругивались. Большинство склонялись к самому очевидному предположению: корабли собираются установить блокаду, чтобы не дать им отплыть в Шайме. Но чей это флот? Судя по цветам и эмблемам, это Тысяча Храмов... Неужели шрай-ские наглецы считают, что могут справиться с Гнозисом?
Симас предложил немедленно напасть.
— Как мы знаем,— кричал он,— Второй Армагеддон уже начался! Кому бы ни принадлежали эти галеры, их явно направляет Консульт! Мы всегда знали, что они попытаются сразу же уничтожить нас! А теперь, когда явился этот Воин-Пророк... Подумайте, братья мои! Как должен поступить Консульт? Они пойдут на любой риск, лишь бы не дать нам присоединиться к Священному воинству. Мы должны нанести удар!
Но Наутцера не судил столь поспешно.
— Действовать, ничего толком не зная,— прохрипел он,— это безумие, будь то война или нет!
Однако со спором покончило известие, что к гавани приближается баркас. Симаса заставили замолчать, как он ни упрямился. Кворум согласился, что следует хотя бы поговорить с пришельцами. Рабы быстро подали носилки для членов Кворума, и вскоре Наутцера смотрел на таинственные корабли сквозь тонкие занавески паланкина. Рабы почти бегом бежали по крутой дороге, ведущей от главных врат Атьерса к пристани в небольшой гавани около крепости.
Окруженные взволнованной толпой стражей и адептов, члены Кворума сошлись на древних камнях одного свободного от кораблей мола. Баркас подошел достаточно близко, чтобы они зашептались от изумления, но никто не понимал, что творится. Все го-
