И убегает. И я даже знаю, как зовут его "дела". Это симпатичная блондинка по имени Таня. Сообщи-ли подруги. Когда ты навеки прикована к инвалидному креслу, всегда найдутся "доброжелатели".
- Прости, - говорят, они в глаза. - Я должен (должна) сообщить, что Валера...
Этих я прощать не собираюсь. И они выслушивают по телефону весьма ехидную отповедь.
А потом тебя выписывают. И привозят домой.
И ты понимаешь, что отныне весь мир для тебя ограничен стенами родного дома.
А вы хоть раз в жизни задумывались, как сложно в нашем мире инвалиду?!
Я не могу попасть на почту, я практически не могу пользоваться магазинами, у нас не существует ав-тобусов для больных людей...
Даже в поликлинику я попасть не смогу!
Потому что построена она была лет пятьдесят назад. И там даже не предусмотрено пандусов для ин-валидного кресла. Даже если я каким-то чудом преодолею пороги, мне останется только кусать губы возле регистратуры.
В институт я тоже не попадаю. Угадайте с трех раз, кто возьмет на работу медика-инвалида?
Правильно. Никто.
Но и смиряться я не собираюсь.
Родителям и так плохо. Плохо и моим двум братьям. Но они не раскисают. Старший, Дима, учит меня веб-дизайну.
- А что, Ян, дизайнер - клеевая профессия. И из дома выходить не надо. Будешь работать через сет-ку.
Младший, Тимофей, настойчиво убеждает меня стать программистом. Учиться можно заочно. Рабо-тать - тоже. Программный продукт - штука такая...
Все пользуются "вордом", но никому в доме не требуется Билли Гейтс.
И я тоже не сдаюсь.
Я улыбаюсь. Я храбро зубрю неизвестные доселе дисциплины. Осваиваю компьютерную графику.
И никто не видит, как я реву в подушку.
Единственное, что у меня остается из моей прошлой жизни - это скрипка.
Я играла на ней с детства. Но раньше даже не понимала, насколько это сильное выражение чувств.
Поняла только недавно. Когда осталась вечером одна. И хотелось завыть от невозможности шевель-нуть ногами.
Руки как-то сами раскрыли футляр, тронули смычок, я привычно прижалась щекой к гладкому дереву - и потерялась в музыке.
Больше мне ничего не было нужно.
Раньше я никогда не импровизировала. Играла по нотам. Да и не любила музыку.
А сейчас оно приходило само. Душа кричала, плакала и пыталась спрятаться хоть куда-нибудь от на-валившегося кошмара.
И пряталась. В музыку.
Я полюбила играть по вечерам, когда родители еще не пришли, а братья разбежались по своим клу-бам.
Играть?
Сложно было назвать это - игрой или музицированием.
Мне плевать было - хорошо я играю - или нет, что думают соседи, понравится моя музыка хоть кому-нибудь - или она свидетельствует о душевном расстройстве.
Скрипка не пела. Она кричала, рыдала, жаловалась, но в отличие от меня - не сдавалась. Никогда не сдавалась.
Темнело. За окном мягко выплывала луна. Падали редкие снежинки.
Через три дня Новый Год. Мой первый Новый Год в инвалидном кресле. Боюсь, что не последний.
И я потянулась за тем, что приносило хоть мимолетное облегчение. За скрипкой.
Я расстегнула футляр. Коснулась бархата внутри, мягко тронула пальцами ворсинки. Потом достала скрипку и подъехала к окну.
Хотелось выть. Как стая волков воет на луну в такие ночи. И я не стала себе отказывать.
Я резко опустила смычок - и струны зарыдали.
***
Сергей.
Скрипка кричала, рыдала и стонала. Она плакала, как раненный человек. И я наслаждался этой музы-кой. Что-то подобное звучит в душе каждого вампира. Дикое, безудержное, хищное, жестокое - и од-новременно трагичное. И человек там, в доме...
Ему - или ей, неважно, было плохо. И хотелось поделиться своей болью. Хоть с кем-нибудь.
Я стоял долго. Не меньше часа.
А потом решился.
Вампиры - не просто хищники.
Иногда мы отпускаем души на свободу. И это наше истинное предназначение.
Часто нас можно встретить в больницах, в хосписах... Там, где есть люди, впавшие в отчаяние. Не минутное, которое бывает у любого человека. Но отчаяние осознанное. Когдадействительно ничего нельзя исправить - и смерть становится лучшим выходом. Рак. Или травма, с которой нельзя жить, а можно только мучиться.
Тогда приходит кто-нибудь из нас.
И еще одна душа взлетает ввысь. К новому рождению.
А человека, который еще вчера кричал от боли, находят в своей кровати, словно уснувшим. И он (она?) улыбается. Спокойно, как в детстве.
Иногда смерть - единственный выход. И мы приносим ее с собой.
Спокойную, как река на закате. Ласковую, как прикосновение материнских рук. Тихую, как рассвет-ный туман. Уютную, как огонь, горящий в окнах родного дома.
И люди улыбаются.
Иногда лучшее, что можно дать им - это смерть.
Скрипка кричала.
Это не был рок или что-то современное, в этой музыке не было ничего классического, какие-то дикие сочетания аккордов, безумное сплетение нот, напоминающее ниагарский водопад. Такое же хаотичное и непредсказуемое. И так же то там, то здесь, как острые камни из воды, вырывались сдавленные ры-дания струн.
Я наслаждался.
Кто бы ни был этот человек - ему больно. И мне хотелось узнать, что и как.
Обычно вампиры не так любопытны. Тем более - я. Мне уже почти тысяча лет. И люди давно утрати-ли для меня новизну. Но что-то было в этой музыке, что царапнуло мое сердце. Что-то такое... вечное. Сродни мятущейся душе заблудившегося демона. Заблудившегося в себе? В веках? Неважно.
Безразлично.
Первый раз я услышал эту скрипку четыре дня назад. Я охотился. И моя жертва - весьма неаппетит-ный молодой человек в модных, словно наполовину спущенных штанах и наушниках от плеера свер-нул в этот проулок между двумя домами. Я тихо следовал за ним, намереваясь настигнуть его там, где будет чуть темнее. Но сопляку повезло.
