— И как там было, а, Неясыть?
— Отвратно. — Фесс надеялся, что это пресечёт дальнейшие расспросы.
Они медленно брели сквозь аркинские лабиринты, переходили горбатые мостики, выгнувшиеся над бесчисленными рукавами речной дельты; за их спинами всё громче и дальше разносилась какофония сражения: треск ломающегося оружия, звон сталкивающихся клинков, стоны и вопли; всё сливалось в единый, сплошной и ровный не то рокот, не то гул.
А с другой стороны тоже наплывал гром — но уже совсем другого боя. Там не сшибалась сталь, не ударяли друг в друга щиты; однако некромант слышал грохот обваливающихся камней, шипение проносящихся огненных шаров, треск лопающихся молний, звон разлетающихся ледяных игл — стихийная волшба во всём её разнообразии. Птенцы ли прибегли к ней или защитники Аркина, мастера Святой магии, решившие испробовать весь арсенал?
Ноги некроманта заплетались, он едва шагал. Этлау скорчил злую гримасу, поднырнул Фессу под бок, почти потащив его вперёд. Получилось куда быстрее.
— У нас нет времени на пасторальные прогулки, Неясыть. Нам надо успеть остановить салладорских змеёнышей.
— А Клешни?
— Их задержат. Пусть они займут припортовые кварталы, там всё равно ничего ценного.
«Кроме домов простых обывателей, которые скорее всего сровняют с землёй — огнём или магией», — подумал Фесс, но мысли текли как-то вяло, лениво, словно некромант знал, что они отвлекают его от чего-то куда более важного. Оставалось только вспомнить это «более важное»…
Центральная часть Святого города казалась совершенно вымершей. Ни огней, ни людей, ничего — словно Курия решила бросить свой оплот на произвол судьбы.
— Где же Его святейшество? — проговорил некромант.
— Я знаю, где он скрывается — если только не убрался отсюда, — отозвался Этлау, неутомимо таща Фесса вперёд, словно муравей гусеницу.
— Почему бреннерцы даже не попытались привести меня к нему, раз получили такие строгие приказы?
Этлау усмехнулся, сверкнув единственным глазом.
— Ты, Неясыть, своим превращанием едва не заставил меня самого подштанники намочить, что же говорить о бедных простых рубаках?
— Бедных? Простых? — Фесс постарался вложить в вопрос побольше сарказма.
— Именно. Бедных и простых. Ягнят в лоне Святой матери Церкви. Они так привыкли делать всё, как им говорят, что не способны взглянуть в глаза ничему новому.
— Я бы так не сказал, — проворчал некромант, вспоминая Вечный лес и четвёрку бреннерцев, едва не поставивших его на колени.
— Они выросли, зная, что Курия и Аркин всегда правы. Что слуги Спасителя не могут ошибаться, что все их поступки продиктованы свыше. Что нет иной правды, кроме Его слова. Когда ты… гм… изменился, они поняли, вернее, почувствовали — чтобы такое понять, нужно иметь чуть больше соображения, чем у них, — так вот, они почувствовали, что не имеют над тобой больше власти, что им с тобой не справиться, даже кинься они на тебя всем скопом. Вот и разбежались — не знают, что теперь с тобой делать, а новых приказов отдать некому, — закончил Этлау.
Нельзя сказать, что слова инквизитора показались Фессу особенно убедительными. Он слишком хорошо помнил дыхание Смерти, подступившей как никогда близко, именно в тот момент, когда он столкнулся в домене Вейде с посланной по его следу четвёркой охотников.
Скорее просто задумали что-то иное. Или понтифик решил сменить приоритеты, думал некромант. Или…
— Они проломили стену, — хладнокровно оповестил его Этлау, свободной рукой утирая пот. — Ворвались внутрь. Наших просто размётывают.
Фесс молчаливо признался себе, что уже давно, как и разжалованный отец-экзекутор, думает о защитниках Аркина как о «наших». Не стало «инквизиторов», «святых братьев», «серых». Только «наши». Несмотря на то что он, Фесс, совсем недавно натравливал на них костяных драконов и призывал на Аркин все мыслимые и немыслимые бедствия. Святая Церковь была его самым старым, страшным и последовательным врагом в Эвиале — если не считать Западной Тьмы, конечно.
— Кстати, а где Фейруз? — припомнил некромант.
— Фейруз… остался у понтифика. После того как меня схватили, больше беднягу не видел, — отозвался Этлау. — Не о том ты думаешь, Неясыть, как есть не о том.
— Но, если тебе удалось так просто накинуть удавку на мальчишку, бывшего со мной всё время, то…
— Думаешь, я такое же проделаю и с кем-то из птенцов? — Этлау бледно усмехнулся. — Спасибо за комплимент, Неясыть, но я не солгал тебе и в первый раз — я смог захомутать парня только потому, что он служил у нас. Быть может, он — не единственный, кого салладорские чада заслали к нам, но их я не знаю.
— А что, обязательно знать?
— Обязательно. Иначе заклинание не сработает.
— Ну что ж ты так, преподобный отец-экзекутор?
— Оставь свои смехушечки, Неясыть. Впрочем, оно и хорошо — раз язвишь, то пошёл на поправку. Когда сможешь сплести хоть что-нибудь?
Некромант прислушался к себе. Ноющая боль, пустота и бессилие внутри.
— Нет, ещё не сейчас, Этлау. Но будь уверен, я скажу, сразу скажу.
— Да уж, скажи, пожалуйста. Я на тебя рассчитываю. Мне в одиночку птенцов не удержать, да и тебе тоже. Если справимся, так только вдвоём.
— А где негаторы магии? — вспомнил Фесс. — Почему их не применили ни в порту, ни против салладорского выводка?
— Хороший вопрос! — хмыкнул бывший инквизитор. — Мой негатор у меня забрали, когда схватили. Другими может распоряжаться только понтифик. Но эти негаторы настроены давить обычную магию, как, например, твою. Однако вспомни — когда тебя вытаскивали с аркинского эшафота, прямо… гм… у меня из-под рук, никакие негаторы не остановили магию эликсиров, использованную твоими спасителями. Негаторы ничего не смогли сделать и против того голема, что перебил столько стражников. Их действие не абсолютно, Неясыть. Да и то вспомнить — тогда, в Эгесте, ты ведь сломил негатор бедняги Марка, да будет земля ему пухом. Поэтому из двух зол, как всегда, выбрали третью глупость: оставили магию и нашим, и вашим.
— А как надо было?
— На всю катушку, как говорят у вас, в Академии.
