Алексей Осадчук
ПРОЕКТ «РАБОТЯГА»
Моей ненаглядной супруге…
Глава 1
— Понимаете ли, Олег Иванович, наш банк не видит в вас потенциального плательщика, — клерк с фальшивым сочувствием смотрит в глаза. По круглой гладко выбритой щеке стекает капелька пота. Пухлые розовые губы делано растянуты в угодливой улыбке. Девственно белая ладошка, вероятно, ничего тяжелее вилки не державшая, то и дело поправляет широкий узел галстука. Наличие костяшек на кулачке не просматривается даже в сжатом состоянии.
— Я разве не аккуратен в платежах?
На счету всегда есть сумма, мы с женой называем ее «последним патроном», что бы ни случилось, эти деньги должны БЫТЬ. Первый день месяца — кровь из носа, но банк получит свое.
— Что вы! — пухлые ладошки взметнулись вверх. — Каждому бы клиенту такую пунктуальность.
— Так в чем же дело? — указательным пальцем дотрагиваюсь до переносицы, пытаясь поправить несуществующие очки.
Привычка. Очкам пришел конец две недели назад. Я в тот день упал в обморок. Впервые в своей жизни. Нет, я не болен. Врач сказал, истощение организма. Нервная система расшатана. Бессонница. Есть от чего. А то, что очки разбил… Жаль, конечно, но что поделаешь. Теперь приходиться постоянно щуриться. На покупку новых лишних денег нет. Все уходит на лечение дочери…
— Понимаете, ту сумму, что вы просите, плюс то, что вы уже нам должны, вам не вернуть. Даже имей вы еще три жизни в запасе… Недвижимости у вас уже больше нет. Родственников-поручителей тоже нет. Зарплата ниже среднего. Супруга, простите, безработная…
Пушистый клерк вдруг осекся и густо покраснел. Видимо, что-то недоброе промелькнуло в моих глазах. Я глубоко вздохнул, успокаиваясь… Отвел глаза.
Мне сейчас только не хватало сорваться и все испортить… Этот кредит для нас очень важен. Вернее, для моей дочери.
Все началось с еле слышимых шумов в сердце. Врач тогда успокаивал, мол, в три года это вполне допустимо. Перерастет. Не переросла… Кристине шесть, и ее, уже второе, сердце умирает… Родное сгорело буквально за год.
Деньги на пересадку собрали быстро. Продали квартиру и домик в деревне. Тихо, чтобы нас никто не видел, прыгали от счастья, когда узнали, что есть донорское сердце. Может быть, кто-то меня осудит. Ведь раз есть сердце, значит, чей-то ребенок умер. Тот, кто не сидел у кровати умирающей дочери, меня никогда не поймет. Мне вообще плевать на осуждение и мнение других людей. Главное, чтобы Кристина жила…
Операцию делали в Германии. Топ-клиника, врачи-профи. Доктор уверил, если сердце приживется — девочка будет жить долго и счастливо. И мы, со слезами счастья на глазах, поверили. На протяжении всего года наша вера постепенно росла, пускала корни. Криста окрепла, уже перестала задыхаться. Ногти не синели. Она у меня сильная! Доктора твердили, молодой организм победит болезнь… Но беда вернулась…
Хроническое отторжение… Как нам объяснили, проблема в крови.
Моему ребенку имплантировали полный протез сердца. С десятикилограммовым аккумулятором, который приходилось подзаряжать каждые двенадцать часов. Нам говорили, что это устройство — прорыв в медицине. Временная мера. Пока не найдется другое донорское сердце… Если найдется…
Мы ждали неделю, а потом к нам пришел доктор Клаус. Он объяснил, что мы находимся в так называемом «списке риска». Другими словами, нас внесли в «черный список»… Организм Кристины не принял первое донорское сердце, чем опустил нашу фамилию в самый конец очереди на трансплантацию.
Я помню боль и слезы в глазах Светы, моей жены. Ее взгляд говорил: «Неужели это все?» Бледные губы автоматически подсчитывают число экстрасистол достаточно громко тикающего протеза в груди Кристины. Нас предупреждали: пациенты, перенесшие подобные хирургические операции, подвержены психопатологическому синдрому. Но в нашем случае Кристина абсолютно нормально воспринимала легкую вибрацию и тиканье протеза. Еще пыталась шутить, мол, у нее бомба в груди. А вот Света «заразилась». Не проходило и получаса, чтобы она не проверила зарядку аккумулятора, соединение проводов. Она почти не спала по ночам, слушая биение механического сердца. И уже под утро, когда появлялся медперсонал, под шум телевизора, она забывалась в беспокойном сне, положив ладонь на грудь дочери.
Закончив объяснения, доктор Клаус не спешил уходить. Неужели есть надежда? Мы оба подобрались, словно две гиены, готовые к прыжку. Он начал говорить. С каждым словом взгляд жены прояснялся. Оказалось, в одной из лабораторий Японии два года назад в ходе удачного эксперимента было выращено настоящее живое сердце и, что очень важно, именно в этой клинике в Германии, именно доктором Клаусом, успешно имплантировано. За основу бралось ДНК пациента, в нашем случае — идеальный выход.
Японцы совершили чудо. Именно то чудо, в котором мы нуждались… Доктор еще долго говорил, расписывая весь процесс. А мы умиленно слушали его, уже представляя, как выздоровеет наша малышка…
На землю мы опустились, когда пошла речь о деньгах. Доктор Клаус уже связывался с японцами. От стадии «зародыша» до полноценного органа процесс длился примерно два месяца, плюс-минус неделя. Суммируя цену за услуги лаборатории, пересылку, операцию, а также срок пребывания здесь в клинике, ну и налоги, куда без них, выходила сумма в двести двадцать тысяч евро. И это с учетом скидок, как от японской лаборатории, так и от берлинской клиники. Кстати, позднее ознакомившись с прайс-листом, я обнаружил, что немцы и японцы делили прибыль практически пополам. Выходило, что вырастить сердце стоило самую малость дороже, чем его имплантировать.
Были ли мы в шоке, услышав цену? Честно скажу — нет. Мы были счастливы. Когда герр Клаус ушел, деликатно давая нам время на обдумывание, мы крепко обнялись и расплакались. В тот момент не хотелось ломать голову, где достать столько денег. Нет. Мы думали о другом. Наша девочка будет жить! Не с куском железа в груди, тикающим, словно замедленная бомба. Не прикованная к постели, а с настоящим живым сердцем! Она будет жить!
Мы подписали контракт с немцами о полном больничном содержании. Японцам были отосланы образцы ДНК, но процесс они согласились запустить только после денежного перевода в тридцать пять тысяч евро. Хотели пятьдесят, но немцы помогли договориться. Итак, как только на счет лаборатории поступят средства, сердце начнет расти…
Подписав все бумаги и попрощавшись с семьей, я вылетел на родину. Окрыленный надеждой.
Света осталась в Германии в клинике. Денег у нас осталось ровно на три недели содержания. Надо было спешить…
— Олег Иванович! Олег Иванович! Что с вами? Вам плохо? — плюшевый клерк несмело коснулся моей руки.
Я вздрогнул от неожиданности. Клерк, по-женски отдернул пухлую руку.
— А?.. Что?
— Мне показалось, что вам нехорошо.
— Э-хех… — я прищурился, вчитываясь в табличку на столе, — Антон Семенович, если бы вы знали, как мне нехорошо… Ну да ладно.
Вставая со стула, я хлопнул ладонями по коленям.
— Пойду я.
— Всего вам доброго, — промямлил клерк мне в спину.
Выходя из кабинета, обратил внимание на разноцветный рекламный постер. Прищурился. Улыбающиеся лица, средневековые наряды. Читать не стал. Не до того.
Уже на выходе из банка, когда придерживал дверь, пропуская вперед полную женщину, услышал свое имя.
— Олег Иванович! Олег Иванович!
— А-а-а, Виталий Андреевич! Здравствуйте.
Шантарский Виталий Андреевич, директор банка, стоял на пороге своего кабинета и приветливо улыбался. Породистое лицо, седина на висках, дорогой костюм и туфли. Все говорило о том, что этот сорокапятилетний мужчина, атлетического, несмотря на возраст, телосложения вполне доволен своей жизнью.
Я вздохнул. Надо вернуться. Вдруг Шантарский поможет…
После короткого приветствия Виталий Андреевич распахнул двери, пропуская меня в кабинет:
