Мэтр Дашснок, со своей стороны, являл собой весьма странное зрелище.
Сначала на его гнусной физиономии при виде меня отразилось глубочайшее изумление. Можно каждый вечер поджидать эктоплазму, лезть из кожи вон, чтобы заманить ее в ловушку, и все же, увидев ее, невольно обомлеть. Вера редко бывает настолько глубокой, как кажется на первый взгляд.
Потом уродливая физиономия учителя осветилась восторгом и почти похорошела. Специалисты, не говоря уже о невеждах, уверяли, что мэтру Дашсноку никогда не запечатлеть призрака на светочувствительной пластинке своего аппарата — и вот этот призрак наконец к нему явился, причем призрак объемный, отчетливый, предупредительный, первоклассная эктоплазма, и вдобавок на редкость услужливая. Снимок должен был удаться на славу.
К тому же призрак, хлебнувший лишку, наверняка менее прозрачен, чем призрак с пустым желудком. Такая консистенция эктоплазмы позволит провести более глубокое исследование.
Но потом восторг учителя сменился беспокойством, тревогой, смятением, и, продолжая икать, я заметил, как на лице мэтра Дашснока проступает испуг.
Быть может, ему передался мой собственный страх. Но скорее всего его напугала моя икота.
Мэтр Дашснок, без сомнения, вычитал из книг, усвоил и запомнил множество столь же достоверных, сколь удивительных подробностей, касающихся призраков, эктоплазм, оборотней, гномов, домовых и прочей нечистой силы, и наверняка старался предугадать, каким будет первое появление ее представителя, которого он, если повезет, быть может, первым в мире запечатлеет на фотоснимке. Обосновавшись в Малвеноре, он, конечно же, заранее рисовал в своем воображении, как будут выглядеть некоторые типические эктоплазмы: Артур, закутанный в простыню, с черными провалами вместо глаз и традиционной цепью; Артур-скелет с прыгающими челюстями, которые издают соответствующий лязг; Артур образца елизаветинской эпохи с брыжами вокруг шеи и рапирой в сердце…
Но Артур в башмаках с загнутыми носами, Артур и костюме XV века, на сто лет опережающем ожидаемую программу, и, главное, Артур сотрясаемый икотой — такой Артур перечеркивал все возможные предвидения и повергал мэтра Дашснока в мучительное недоумение.
В начале нашего века, дорогие мои внуки, люди верили в здравый смысл и, желая следовать ему в повседневной жизни, тем более ждали его проявлений от призраков.
Чем сильнее я икал, тем больше искажались черты мэтра Дашснока. Такса продолжала надсаживаться лаем, а ее хозяина, столкнувшегося с загробным пьянством, охватывал незапланированный ужас. Выходит, все научные данные о призраках, собранные мэтром Дашсноком, оказались вздором? Неужели от него ускользнули важные особенности эктоплазм?
Наконец нервы мэтра Дашснока не выдержали, он забился под одеяло, и его жалобные вопли слились с визгом его собаки.
Нажать на грушу он забыл!
Я в полном смысле слова остолбенел. Что скажет Уинстон?
Выбора у меня не было. Нетвердой поступью добрел я до груши, схватил ее, снова встал перед объективом и, стиснув правой рукой мое подержанное бильбоке, другой нажал пусковой механизм, сначала инстинктивно зажмурившись.
Сквозь опушенные веки мои глаза ослепила белая молния. Я выпустил из рук грушу и дал деру, далее не позаботившись закрыть за собой дверь.
Вырвав свечу из рук Уинстона, я шепнул ему на бегу:
— Все вышло не так…
— То есть как это? Что это значит?
— Он так перепугался, что мне пришлось самому себя сфотографировать!
Дребезжащий голос мэтра Дашснока, взывающего о помощи, дал нам понять, что наш разговор слишком затянулся. И я предоставил Уинстону самому выпутываться как знает из сложившегося положения.
Скатываясь по первым ступеням лестницы так быстро, как только мог, чтобы при этом не задуть свечу, я вдруг услышал за своей спиной отчаянные вопли Уинстона:
— На помощь, мэтр Дашснок! Я видел Артура с громадной шпагой! Помогите! На помощь…
Крики Уинстона напомнили мне его просьбу и, продолжая спускаться по лестнице, я в свою очередь несколько раз прокричал: «У-ух! У-ух! У-ух!» настолько выразительно, что напугал самого себя и мое выступление закончилось полузадушенным стоном.
Можно себе представить, какое живописное зрелище, наверное, являли взору Юпитера дрожащие в объятиях друг у друга мэтр Дашснок и Уинстон!
Но, пробегая по кухне, я вдруг почувствовал, что кто-то следует за мной — это оказалась такса!
Я остановился — такса перестала семенить. Я пустился дальше — она за мной.
Собака была мне здесь совершенно некстати. Если она побежит за мной до самой башни, она потом приведет туда других. Я попытался ее напугать. Но таксы призраков не боятся — они ведь не знают, что такое призрак. С той минуты, как Юпитер проснулся, он сразу учуял человека! И мои попытки нагнать на него страху привели только к тому, что пес устроил настоящий концерт, захлебываясь яростным лаем. Положение с каждой минутой ухудшалось.
И тут я увидел в буфетной ножку индейки, обглоданную почти до кости, и бросил ее собаке. Но, даже зажав в пасти кость, такса продолжала преследовать меня по пятам. На редкость любознательная собака!
А между тем до меня стали долетать тревожные звуки. Мы с Уинстоном и мэтром Дашсноком подняли на ноги весь замок.
Доконал меня голос леди Памелы, чья комната была отделена от кухни только столовой.
— Что случилось? Я слышала голос Артура! Я его узнала! Артур, где вы? Почему вы прячетесь? Артур! У-ух-у-ух!
Еще минута, и все бросятся к леди Памеле… Надо было срочно запереть куда-нибудь таксу или привязать ее… Но чем?
Я потерял голову. Шум приближался. В двух шагах от меня собака грызла кость, на которой обнаружила остатки лакомого мяса. Изменив тактику и шепча всякие ласковые слова, я незаметно подкрался к таксе, а потом бросился на нее и, по счастью, ухватил за ошейник. И сразу же запер разъяренную собаку, так и не выпустившую из пасти кость, в буфетной.
Поспешно унося ноги, я подумал, что Юпитер вскоре созовет обитателей замка в кухню, и мой ужин в кладовой снова придется отложить до лучших времен. Как тут было не отчаяться. Я умирал с голоду!
Искушение было слишком велико — надо захватить с собой хоть что-нибудь, чем можно заморить червячка. Я открыл буфетную, с трудом отнял кость у собаки и снова запер таксу под ее яростный визг.
Уже давно пора было укрыться на чердаке!
Там я с отчаяния принялся обгладывать кость. Хотя моя голова была отуманена пивными парами, у меня все-таки хватило здравого смысла, чтобы оценить всю опасность моего положения. Вот уже вторую ночь проводил я на почти пустой желудок в этой тюрьме, — для одних позолоченной, для других лишившейся даже своего серебра, — оспаривая пропитание у собаки и с минуты на минуту ожидая катастрофы. Сама дружба Уинстона — отнюдь, впрочем, не бескорыстная — была чревата еще дополнительной опасностью. Я был пленником замка и зависел от Уинстона! Как далеко еще до следующего воскресенья, когда я смогу убежать!
Раздираемый жестокими страхами, я улегся спать в короб из ивовых прутьев, который, как это ни смешно, внушал мне нелепое чувство безопасности.
Лорд Сесил охотится на призрака
Утром все, казалось, успокоилось, и я решил водворить бильбоке на его место, в шкатулку. При ярком свете дня портрет Артура и его пони, написанный предшественником Ван Дейка, выглядел совсем по-другому. Лицо мальчика казалось более веселым, взгляд пони более оживленным.
Немного приободрившись, я спустился ниже и уселся на облюбованную мной ступеньку, чтобы еще разок послушать, о чем говорится в кухне. Снова наступил час завтрака с его привычными звуками, с его аппетитными запахами.
— …Помои вынесешь попозже, Китти, — послышался громкий голос миссис Биггот.
— Но почему?
— Потому что двое ворот замка заперты до полудня, а ключи — в кармане у Джеймса.
— Чего ради, миссис Бигтот?
— Прихоть лорда Сесила. Его светлость вообразил, будто призрак, которого, пренебрегая страшной опасностью, благодаря своему таланту и учености сумел сфотографировать мэтр Дашснок, на самом деле — призрак во плоти и крови.
