Я так не мог!
Рука слегка задержала стрелку.
— Ну что ты? — не сердито, а как-то жалобно крикнул Валерка. — Крути! Боишься?
Я подумал, что теперь всю жизнь он будет считать меня предателем. И снова нажал на стрелку (а часы били). Но тут пришла спасительная мысль.
— Бесполезно, — оказал я, устало обернувшись. — Потому что не успеть. Ну смотри: один круг — это один час. В сутки двадцать четыре часа. В году триста шестьдесят пять суток. А за пятьсот лет? Это больше четырех миллионов оборотов!
Наяву я ни за что не сосчитал бы так быстро: арифметику всегда еле тянул на тройку…
Часы ударили последний раз, и навалилась тишина.
Валерка и Братик были рядом, но я не радовался. Им было очень грустно, и я чувствовал себя виноватым. Надо было все же вертеть стрелки до конца. Всегда надо вертеть до конца.
— Тогда пусть возьмет меч, — вполголоса, но настойчиво сказал Братик.
— Какой меч? — спросил я.
— Он не тяжелый, — торопливо сказал Братик. — Только им надо убить железного змея. Это он держит нас в плену.
— Сможешь? — нерешительно и с надеждой опросил Валерка.
Начиналась совсем уже сказка. А у сказки свои правила. Я знал, что смогу. Убью железного змея, и все будет хорошо. Для Валерки и для Братика. А для меня?
— Только этот меч на старом кладбище, — виновато сказал Валерка.
— Подумаешь…
— Тогда пойдем?
— Пойдем.
Мне очень не хотелось идти. Я ни капельки не боялся ночного кладбища, но опять стало тоскливо. Сказка разворачивалась по своим законам, и я знал: скоро надо расставаться с Валеркой.
Можно было бы не ходить, придумать что-нибудь, отказаться. Я чувствовал, что он даже не обидится. Но я шел, потому что ни во сне, ни наяву дружбу не завоюешь предательством.
Лунные улицы были совсем непохожи на дневные. Афишные тумбы напоминали маленькие терема. От них падали очень черные тени. Каждый дом был загадочен, словно в нем пряталась целая приключенческая повесть. На углу, где раньше стоял газетный киоск, возвышалась трансформаторная будка, очень странная: на громадном, разлапистом пне — бревенчатая кособокая избушка. От нее тянулись провода. С пня прыгнул на асфальт крошечный гном с электрическим фонариком и юркнул в подворотню. Я не удивился.
Мы вышли на освещенное луной место. Кругом были травянистые холмики и серые продолговатые камни, похожие на обломки бетонных панелей. На камнях темнели буквы. Торчало несколько кривых крестов. Один крест — очень маленький, но на длинной ножке — ярко блестел. И вдруг я понял: это воткнутый в холмик меч с крестообразной рукоятью.
Валерка с Братиком остановились. Я шагнул к мечу. Витая рукоятка с перекладиной была на уровне моих плеч. Я ухватил ее двумя руками и потянул. Клинок легко-легко вышел из земли. На лезвии не осталось ни крошки чернозема. Лунный свет буквально стекал по сверкающему лезвию. Казалось, он начнет падать с острия тяжелыми, как ртуть, каплями.
Меч был удобный — рукоятка увесистая, а клинок легкий. Крути над головой, как хочешь. Я взмахнул им и…
Земля ушла из-под ног, словно пол рванувшегося автобуса. Пространство сдвинулось, перекосилось… и мы опять оказались в старом доме.
Шкаф из-под часов стоял на прежнем месте, но циферблата и маятника не было. Вместо них блестел за стеклом дверцы мой меч.
— Теперь бери смело, — сказал Валерка.
— Бери, — сказал Братик.
И я взял этот меч, хотя сердце бухало, как колокол.
— Ну, где ваш змей?
— Пойдем, — как-то скованно отозвался Валерка.
Я его понимал: ему неловко было, что не он идет на поединок. Но ведь он был не виноват, что у этой сказки такие законы.
Снова мы пошли по ночному городу. По краям улицы — стояли темные деревья. Идти было грустно.
— Знаешь, что… — сказал Валерка.
Я знал. Он хотел сказать, что остался бы, но не может. Обязательно ему надо туда, где не закончена битва, где он оставил свою трубу.
— Понимаю… — сказал я и посмотрел на Братика. Вот Братик, пожалуй, остался бы. Если с Валеркой. Потому что ему важно одно: чтобы рядом был старший брат.
Без страха, даже без всякой тревоги я поднял навстречу сверкающий меч.
Улица становилась все темнее, превращалась в глухую аллею. Стволы и ветки смыкались, заслоняя лунный свет. А мы шли и шли.
А потом за поворотом ударили по глазам лучи, и мы увидели, что уже утро, почти день.
Мы стояли на большом пустыре, поросшем чахлой полынью. В полыни валялся белый конский череп. Костлявый старик таскал за собой на веревке костлявую козу: искал, где трава получше. На нас он посмотрел со злобой и опаской.
На краю пустыря желтел глинистый бугор с черной норой, похожей на подземный ход.
— Смотрите, — звонко сказал Братик. Из черной дыры выбиралось на свет смешное железное чудище. Этакий громыхающий Змей Горыныч. Туловище было похоже на ржавую цистерну с наростами из помятых рыцарских панцирей и кирас. Сзади волочился членистый хвост из металлических бочек, дырявых ведер и бидонов. Между ними я заметил несколько сломанных набедренников и налокотников от старинных лат. Скрежетали крылья из кровельных листов и автомобильных дверок. Голова щелкала челюстями, как медвежьим капканом. Вместо глаз у нее блестели треснувшие фары.
Я с любопытством следил за этой живой грудой металлолома. Она вдруг перестала грохотать, бесшумно поднялась в воздух и понеслась на меня с нарастающим реактивным свистам.
Без страха, даже без всякой тревоги я поднял навстречу сверкающий меч. Он прошел сквозь железную рухлядь, как сквозь бумагу. И тут же вокруг меня стали падать друг на друга гремящие обломки. Последним упало к моей ноге старое автомобильное колесо.
— Вот и все, — сказал я.
— Вот и все, — повторил Валерка.
Сухо пахло пылью и полынью.
Валерка и Братик стояли рядом. Они были рядом со мной, но уже как бы за стеклянной стенкой. Они думали не обо мне. Смотрели мимо, за горизонт.
«Может быть, останутся все-таки?» — подумал я, но вслух не спросил. Знал, что не останутся, и было горько.
Что-то пушистое задело ногу. На автомобильном колесе сидел и зевал рыжий котенок. А я и забыл про него! Я взял котенка на руки, и он, конечно, опять заурчал. Валерка и Братик смотрели на меня молча.
— Как же вы попадете домой? — спросил я.
— А, теперь это все равно, как. Пустяки, — с какой-то преувеличенной бодростью откликнулся Валерка. Он уложил поровнее на земле дверцу от самосвала, пристроил к ней железную стойку, а на нее прицепил автомобильный руль.
— Вот и машина, — сказал он. — Это ведь неважно… Пора.
Он и Братик встали на дверцу. Я понял, что сейчас они уйдут совсем. Было нечего сказать на прощание. Вернее, незачем было говорить. Валерка смотрел на меня виновато.
Братик вдруг поднялся на цыпочки и зашептал ему на ухо. Валерка неловко улыбнулся.
— Он опрашивает, можно ли взять с собой котенка.
— Конечно! — торопливо воскликнул я.
Невидимая стеклянная стенка на несколько секунд растаяла. Братик прыгнул с дверцы, подошел и торопливо взял в ладошки нашего рыжего найденыша. Тот даже не перестал урчать.
— Спасибо, — одними губами оказал Братик.
Потом они опять встали рядом, и «машина», приподнявшись над землей, заскользила к горизонту. И сразу стала таять…
— Может быть, еще вернутся? — сказал я себе вполголоса.
— Зачем? — скрипуче спросил подошедший старик. Я промолчал.
— Хулиганство одно на уме, — проворчал он.
У меня скребло в горле: не то от слез, не то от полыни. И болела рука. На тыльной стороне ладони алел глубокий порез. Видно, царапнуло обломком железного змея.
«Приложи подорожник, и все пройдет…» — вспомнил я. И пошел искать подорожник. Но его не было. За пустырем началась густая трава. Я брел по ней, и пушистые метелки ласково трогали колени. Я слизывал с руки капельки крови. Сон угасал, как гаснет киноэкран, когда на кадрах бывает затемнение…
