На полированном столе с полукруглыми следами от стаканов лежала раскрытая конторская книга. Альбин сунул в пальцы Корнелию скользкий карандаш.
– Ты это… распишись, значит, что не имеешь никаких претензий, что все по правилам. Не имеешь ведь?
Странно хмелея от предсмертного страха, но держась на ногах, Корнелий хрипло сказал:
– Ни малейших, шеф. Сервис на уровне. – И, не глядя, царапнул в книге.
– Ну и ладушки. Айда! Эй, эскулап, ты где там? – Альбин подтолкнул Корнелия за ширму.
Там стояла медицинская белая кушетка. А у окна – белый столик. Уронив голову на столик, сидел тощий рыжий парень в лиловом халате. Длинная шея его была неестественно вывернута, глаза прикрыты пленочными веками. На губах пузырьки. Рядом с рыжей башкой стояла пустая бутылка «Изумруда».
– Да ты что?! – гаркнул Альбин. Отпустил Корнелия, тряхнул «эскулапа» за плечи. Тот замычал, голова приподнялась и стукнулась. – Надрался, подлюга! – Альбин повернул к Корнелию плачущее лицо. – Вот скотина, смотри, что наделал! Всю бутылку. Это он с перепугу, сопляк! Трус поганый! Кого там берут в вашу школу! Вставай, с-с-с… – шипя от ярости, Альбин затряс практиканта снова, мотнул в сторону.
Тот открыл глаза, глотнул и сказал разборчиво и убедительно:
– Не могу я. Боюся! Не… ик… могу. – И опять деревянно стукнулся о белый пластик.
– Га-а-ад, – с панической ноткой выдохнул Альбин. Рванул снова «спецмедика» за плечи. Что-то блестящее слетело со столика, зазвенело о кафельный пол. Корнелий увидел на плитках никелированную штучку, похожую на пистолет-зажигалку. Рядом искрились осколки стекла и растекалась прозрачная лужица. Резко запахло черемухой.
Альбин приподнял и бросил практиканта мимо табурета.
– Не-е… – печально сказал тот.
Альбин сел на корточки, взял двумя пальцами «пистолет». Снова положил. Глянул снизу вверх на Корнелия. Сообщил горько:
– Шприц раскокал, паразит. И главное, ампулу… Что теперь делать?
Без всякой боязни и отвращения Корнелий сел на белую лежанку – ту, на которую полминуты назад смотрел со смертной тоской. Видимо, в таких случаях перепады чувств у человека непредсказуемы. Корнелий опять был почти спокоен. Мало того, краешком сознания он даже уловил что-то смешное в идиотизме этого положения.
– Дерьмовые у вас специалисты, инспектор. Кончайте как-нибудь эту волынку. – Ему и правда хотелось закончить поскорее. Сильно потянуло в сон. Лечь вот сейчас – и больше ничего не надо.
– Да как кончать? – плакался на корточках Альбин. – Посмотри на эту дохлую курицу!
– Сам-то не умеешь, что ли? – пренебрежительно сказал Корнелий. И от души, без притворства, зевнул.
– Ты что, офонарел? Чтоб я грех на душу брал! Мое это дело, что ли? У, рыжая!.. И ведь, алкоголик проклятый, заранее расписался в протоколе, будто все сделано.
– Вы что-то все тут торопитесь. Ты индекс снял с учета, этот дурак расписался.
– И не говори! – вздохнул Альбин вполне самокритично.
Спать хотелось неудержимо. И надоело все до чертиков.
– Давай, я сам! – Корнелий опять широко зевнул. – Покажи только, куда и как.
–«Как!» Ампулу-то мерзавец грохнул! Слышь, воняет!.. А ему, практиканту, лишь одну выдали, на раз. Это у штатных запас бывает, а не у салаг.
Альбин медленно распрямился и, поглядывая на шприц, старательно вытер пальцы грязным платком. Потом поднял практиканта, усадил на табурет, дал ему оплеуху и положил головой на столик.
– М-м… – сказал тот. – Не буду…
– Что ты не будешь, портянка? Зарезал без ножа… Видал гада? – Альбин опять с мольбой о сочувствии обратил взор к Корнелию.
– Видал… А мне-то что прикажешь делать? Имей в виду, вешаться я не буду. И в ваш электроящик прыгать живым тоже. – Мгновенный удар страха сорвал Корнелия с лежанки: мелькнула мысль, что Альбин вдруг нажмет кнопку, и под кушеткой разверзнется люк мгновенно действующего крематория.
Альбин не обратил на этот страх внимания. Сумрачно разъяснил:
– Теперь дело долгое. Если доложить все как есть – меня с работы коленом под зад и нащелкают на Машине столько шансиков, что вперед тебя отправлюсь в рай… Скажут: зачем индекс раньше срока снял, зачем практиканта брал на это дело? А если не докладывать, исполнителя не дадут, пока новый «клиент» не появится. А когда это будет? Может, завтра, а может, через год.
Сонливости у Корнелия как не бывало. Зато от ярости зазвенело в голове. Корнелий вспомнил все отборные ругательства, уложил их в обойму и выпалил в белесую рожу старшего инспектора. А после этого залпа проорал:
– О своей шкуре заботишься! А мне так и гнить здесь? Делай свое дело, а издеваться не смей! Не имеете права!
Инспектор Альбин по-настоящему испугался:
– Ну, ты чего?.. Обожди орать-то. Тебе хуже, что ли? Куда торопишься? Живи.
– Это – жизнь?! – рявкнул Корнелий.
– А что… – Альбин виновато ухмыльнулся. – Ни забот, ни работ. Поят-кормят. Цвети, как георгин в палисаднике.
– Ты сейчас у меня расцветешь. – Корнелий прикинул, как удобнее вляпать по белесой морде.
– Ну-ну… – Альбин отступил. – Я при исполнении.
– Ага, я вижу. Исполняй дальше, а я, пожалуй, пойду домой, – вдруг устало решил Корнелий. – Я не виноват, что у вас тут шарашкина кухня.
– Иди-иди, – в тон ему отозвался Альбин. – А дальше что? Индекс твой аннулирован, сразу и загремишь как уголовник. За побег. И в федеральную тюрьму. А там в течение суток…
– Испугал!
– Просто объясняю. Здесь ты можешь теперь неизвестно сколько тянуть, а на воле – сразу каюк.
– А на кой черт мне тянуть! Каждый день ждать, что приведешь нового «специалиста»! – Корнелий кричал, но в душе уже поднялась невольная, непослушная ему радость, что это отодвинулось на какой-то срок. Что еще не сейчас. Глупая была радость, животная. Дальнейшее бытие не несло с собой ничего, кроме уныния и страха. И все-таки.
Тем не менее Корнелий сказал:
– Я сразу увидел, что ты дебил. К этому тебя должность обязывает. Но не думал, что в такой степени.
– Хватит лаяться-то, – попросил инспектор Альбин. – Без того тошно. Шел бы ты погулял. Я тут с этим кретином разберусь, а потом помозгуем, что делать.
Корнелий плюнул и вышел. Его сильно мутило – то ли от всего происшедшего, то ли просто от слабости и голода: ведь с позавчерашнего дня, кроме двух глотков компота, ничего во рту не было (если не считать «Изумруд»).
В камере он лицом вверх лег на койку и поплыл, поплыл.
И уснул.
Его разбудил Альбин. Сидел на краю постели, дергал за плечо.
– Что надо? – Корнелий проснулся сразу.
– Слышь, какое дело. Давай я пока приставлю тебя к ребятишкам. Тут, за стеной.
Голова была ясная, легкая. Корнелий вспомнил, что слышал не раз приглушенные ребячьи голоса. Только раньше это проскакивало мимо сознания. А теперь и фраза вспомнилась насчет обеда: «Возьмешь за стеной, у ребятишек»… Неужели сейчас есть детские тюрьмы?
Но эта мысль была не главной. Главная – вокруг «пока приставлю».
– Что значит «пока»? До той поры, когда с опытным доктором сговоришься?
Альбин отвел глаза.
–«Доктор» – это когда еще. А чего ты хотел? Все мы на этом свете «пока».
– Да ты философ.
– Станешь тут…
– А за стеной что? Колония для несовершеннолетних?
– Опомнись! В наше-то время… Просто заведение такое, вроде как интернат. Маленький…
– А почему при вашей фирме?
– Дак безындексные же ребятишки-то. Они все по нашему ведомству проходят.
– Как это… безындексные? Разве сейчас бывают такие?
– А ты думал! Эх вы… население. Живете на воле, а как в аквариуме, дальше своих стенок ни фига про жизнь не знаете.
– Ну так просвети. Хотя бы напоследок… – с ленивой язвительностью попросил Корнелий. – Откуда берутся безындексные младенцы в нашем стабильном и полностью благополучном обществе?
– Кабы оно полностью благополучным было, зачем корпус уланов и наши заведения?.. А пацаны эти… Скажем, завела себе некая вольная девица случайное дитя. и что дальше? Думаешь, она сразу тащит его на регистрацию? Она, стерва, или прячет, или сплавить старается в казенный детприемник. Причем день рождения не всегда сообщает. А месяц прошел – и прививать индекс уже нельзя… А пока не снесли «Деревянный пояс», трущобы эти, сколько там безындексных ребятишек болталось! Прямо в семьях! Им, жулью да алкоголикам, – до лампочки всякие правила индексикации. Вот и вылавливаем этих пацанов. В спецшколы…
