То, что Мохов увидел его беспокойство, было почему-то приятно Корнелию. А еще приятнее, что он сказал про Анду «золотой человек».
«Ой, Корнелий, Корнелий…»
Впрочем, большого беспокойства за ребят он не чувствовал. Ощущение безопасности и доверчивости пришло к нему в таверне «Проколотое колесо» сразу. Даже вопрос, когда и как случится переход, не очень волновал. И Корнелий сказал искренне:
– Почему же! Теория Кристалла меня очень интересует. Я слышал о ней еще в детстве. – Он едва не произнес, что в те годы был дружен с Петром, но опять шевельнулась виноватость. И он только добавил: – Тогда мне даже казалось, будто я в ней что-то понимаю.
Мохов кивнул:
– Начала теории довольно просты. В них разбирается даже мой сын, он пятый класс окончил. Вот смотрите…
Мохов шагнул к панели. В черной глубине большого экрана повис зеленоватый, реальный – хоть пощупай – кристалл. Он был похож на полупрозрачный, заостренный с обеих сторон карандаш.
– Представим, что у Вселенной именно такое строение…
Корнелий кивнул:
– Я представил… Но тогда вопрос: почему мы не видим этой стройности в натуре? Галактики – это лохматые спиральные образования…
– Ну, голубчик мой! Вы рассуждаете как мой давний оппонент доктор д'Эспозито. Он хотя и доктор, но полный… простите. Нельзя же представлять модели так буквально. На самом деле данные здесь плоскости Кристалла – это многомерные пространства…
– Да, я понимаю.
– Материальные субстанции возникают именно внутри этих пространств. Это во-первых… А кроме того, даже наука кристаллография утверждает, что в местах нарушения кристаллических структур часто появляются спиральные образования. Как аномалии.
– Следовательно, мы – крупицы одной из аномалий, – усмехнулся Корнелий.
– Мы – не знаю, – в тон ему ответил Мохов. – Но здешняя система якобы машинной власти – явно социальная аномалия.
– Почему «якобы»?
– Не будьте наивны. Вы всерьез полагаете, что, выпади миллионный шанс на премьер-министра, этот господин оказался бы на вашем месте? Машинная объективность – это сказки для оболванивания обывателя. Простите.
– Не за что. Я действительно обыватель до мозга костей, за что и плачу теперь по всем векселям… Однако вам не кажется, что данная модель Кристалла чересчур уж… простовата? Как быть, например, с бесконечностью Мироздания?
– Очень просто! – У Мохова появились нотки азартного лектора, он бросил пальцы на клавиши. Кристалл вытянулся, изогнулся, сомкнул концы и превратился в этакий граненый бублик.
Корнелий засмеялся.
– Ничего смешного, – слегка обиделся Мохов. – Классическое решение проблемы конечного и бесконечного… Гораздо сложнее другое. Никто не может обосновать теоретически принцип перехода с грани на грань. Почему вдруг соединяются пространства? Как?
– А если так? – Корнелий коснулся клавишей. Уж что-что, а играть на этих штуках он умел. Граненое кольцо послушно разорвалось, кристалл слегка перекрутился и соединил концы опять. – Если грань А мы соединим с гранью Бэ, грань Бэ с гранью Цэ и так далее, все плоскости сольются в одну, как в кольце Мёбиуса. И тогда…
– Хм… – Мохов глянул со снисходительной иронией. – Это ваше объяснение делает вам честь, однако идея не нова. Мы со Скицыным независимо друг от друга рассчитали этот вариант еще четыре года назад. Я даже дал термин «Мёбиус-вектор». Но…
Но Корнелию было уже не до того. Мысли кинулись назад, к тревоге. Кольцо Мёбиуса, школа, Цезарь…
– Михаил… Алексеевич. А что все-таки можно сделать для того мальчика? Для Цезаря Лота.
Мохов слегка досадливо пожал плечами:
– Петр же обещал. Соберем все сведения, он даст задание своим людям. Их, людей этих, конечно, мало. Но постараются найти, помочь… А вы свое дело сделали, ваша совесть может быть спокойна.
Совершенно искренне Корнелий вспылил:
– Меня в данном случае интересуют не терзания собственной совести, а судьба мальчишки!
– Господи, да я не хотел вас обидеть! Будут искать его. Возможно, Хранители свяжутся с командорской группой, задача-то прямо для них. Если эта полумифическая группа действительно все еще существует.
– Как вы сказали? Командорская?
– Не слышали старую легенду о Командоре? Он причислен к Хранителям, хотя не все это признают. Жил когда-то человек, командор флота, капитан каперского фрегата, он сделал целью своей жизни спасать и хранить от бед детей с особыми, порой необъяснимыми талантами и свойствами. Командор считал, что дети эти – люди будущего, когда каждый человек овладеет множеством чудесных способностей. Вплоть до полета без крыльев и чтения мыслей… Сказка, не лишенная, видимо, реальной основы. И логики…
– Сказка, – вздохнул Корнелий. – Впрочем, кто знает. Вы считаете, что Цезарь – один из таких детей?
– Его странная история с исчезновением индекса. Не чудо ли?
«Где-то он теперь?» – подумал Корнелий. Но разговор продолжать не стал. Мохов мог заподозрить его в нытье и недоверии.
– Так вот, о Мёбиус-векторе… – неожиданно громко вдруг сказал Мохов и отвернулся к панели. И без паузы, не глядя назад, ровным голосом произнес: – Иди сюда, паршивец, уши надеру…
Корнелий изумился, а у двери несмело хихикнули.
Прислонившись к косяку, стоял гибкий русоголовый взлохмаченный мальчишка. В белой майке – перемазанной, порванной, выпущенной на мятые шорты из пятнистой, похожей на маскировочную, ткани. Он мотал на палец оттянутый подол майки и переступал длинными, кофейного цвета ногами. На курносом лице была независимо-дурашливая улыбка, а в светло-синих глазах нерешительность. Он встретился этими глазами с Корнелием и мельком сказал «здрасьте».
– Иди, иди, – повторил Мохов. – Люди тут изводятся, а он…
Мальчишка потер ногу об ногу, шагнул к машине. Крутнул головой, спасая уши от пальцев Мохова. Пальцы неуверенно зашевелились в воздухе. Видимо, на словах Михаил Алексеевич был решительнее, нежели в практике воспитания.
Мальчишка расставил ноги циркулем, поддернул на боках майку, сунул руки в тесные карманы. Склонил набок лохматую голову.
– А трактовка граней здесь принципиально не та. Число их бесконечно, значит, они должны быть вплотную друг к дружке… – Он выдернул руку, профессионально пробежался пальцами по рядам клавишей. Граненое кольцо в глубине экрана потеряло свою ребристость, превратилось в круглую баранку. Лишь приглядевшись, можно было рассмотреть на нем частые, как на трикотажной материи, рубчики. Мальчик сказал со скромной назидательностью: – Во… Грани вплотную, рядышком, значит, их соединение может случиться совсем легко, от одного маленького чиха. Только надо выяснить точно, от какого. Может, просто от желания…
– Великолепный научный термин «чих»! – взвинтился Мохов. – Небось опять с Мишенькой Скицыным занимались несусветным трепом!..
Только сейчас Корнелий понял, что за сердитостью Мохов прячет громадное облегчение. Что во время всех прежних разговоров седой костлявый человек с бледно-синими глазами испытывал беспрерывную томительную тревогу вот за этого растрепанного пацана. За сына. За негодного бродягу Витьку.
– Не, это я сам придумал, – скромно похвастался Витька. – Скицын, наоборот, спорит. Как, говорит, тогда быть с Мёбиус-вектором… Видишь, он признал твой вектор… Говорит, ребро-то все равно по прямой не пересечешь, для перехода получается расстояние, равное одному витку, плюс-минус линия между точками. А виток, говорят, равен бесконечности…
– Наконец-то он сказал умную вещь…
Витька опять хихикнул:
– А в масштабах кристалла что бесконечность, что ноль– все одинаково. Они сливаются…
– Неучи! – гаркнул Мохов. – Ты – понятно! Но этот твой Скицын!.. А еще кричал, что я дилетант!
– Не-а… Не кричал он такого. Он…
– Ты мне зубы не заговаривай! Где тебя носило?!
– Я же сказал: может, приду, а может, нет.
– Все знают, что, если ты сказал «может», значит, придешь! А ты шастаешь! Опять куда-то влип?
– Да не-е… Я вышел в парке у обрыва, а там театр. Ну, знаешь, простая эстрада и на ней играет кто хочет. Так интересно. Начинается, будто спектакль, а потом все как по правде… Они «Короля Артура» ставили, я загляделся. А на них вдруг уланы! И на зрителей! И за мной: «Безында!» Ух, я драпал…
