Кто же это? Откуда он? Сколько лет стоит здесь, что высматривает в заречных далях?
Казалось, до скульптуры ли? Но Корнелий не устоял перед любопытством. Тронул Цезаря за плечо и пошел ближе к бронзовому мальчику. Цезарь – следом.
Лицо мальчика оказалось задумчиво-сосредоточенным и славным. Корнелий подумал, что при жизни этот парнишка был, наверно, светловолосым и голубоглазым…
Цезарь нетерпеливо вздохнул рядом.
– Подожди, – попросил Корнелий. Было в этой скульптуре что-то напоминающее, не случайное. Намек какой-то? Может, мальчик похож на маленького Альбина Ксото? Нет, пожалуй. Но…
– Извините, но нам лучше пойти, – насупленно сказал Цезарь. – Локаторы…
– Сейчас. Цезарь, это кто? Ты не знаешь?
– Папа рассказывал, что это памятник. Будто давным-давно этот мальчик спас город, посадил на мель вражескую канонерку. Его хотели даже записать в Хранители, но кто-то заспорил.
– И не записали?
– Одни считают, что он Хранитель, другие и сейчас не согласны. Его звали Галиен Тукк. Разве вы не слыхали?
– Представь себе, нет… А почему кто-то не согласен?
– Говорят: разве один мальчик может спасти целый город? Говорят, неправда…
«Один мальчик может спасти целую страну. Если получится… Нет, пока рано об этом…»
– Наверно, может все-таки. Ведь Юхана-трубача причислили к Хранителям… Кстати, возьми свою монетку. Это же «оло», да? Когда теряется такой талисман, человеку бывает плохо, я видел…
Они посмотрели друг на друга, в глаза. Цезарь прочно зажал монетку в ладони. И сказал очень-очень серьезно:
– Спасибо. Но все-таки пойдемте в подземелье. От локаторов не спасет никакое «оло».
«Зачем мучаю мальчишку?» – опомнился Корнелий.
– Пойдем… Чезаре.
От форта остались фундаменты. Засыпанные, заросшие татарником. На скате плоского бугра, между каменным выступом и косо вросшей в землю гранитной плитой, Цезарь раздвинул могучие сорняки и показал черную щель…
Подземелье оказалось чем-то вроде сводчатого кирпичного погреба. Довольно сухого. Сверху, в пробоину свода, падал очень яркий луч. От него расходился отраженный рассеянный свет.
Первыми ощущениями были сладкая прохлада и защищенность. Корнелий оглянулся, присел на груду битого кирпича у стены. Цезарь стоял посреди погреба. Деловито поджимал то одну, то другую изжаленную ногу, дышал на ладони, проводил ими по волдырям и царапинам. Те исчезали, как смытые…
«И никаких шаровых молний… Однажды, наверно, у него зачесались бугорки – следы прививки, в детстве бывает такое. Он дохнул на ладонь и провел по ним…»
Цезарь посмотрел на Корнелия. Встал прямо. Серьезный и почему-то слегка виноватый. Некрасивый: с длинными руками, с большой головой, с чересчур крупными коленками на тонких ногах, с этой неисчезающей твердостью на скулах. Вот если бы одна улыбка – чтобы снять заколдованную угловатость и каменность!.. Но Цезарь смотрел без малейшей теплой искорки.
И Корнелий проговорил тоже с холодной ноткой:
– И что же ты думаешь делать дальше?
Цезарь знал, что делать дальше.
– Ночью я проберусь к дому. Возьму ранец с вещами и едой. Вам надо прожить здесь около недели. Тогда бросят искать, выключат локаторы. И вы уйдете туда, где ребята.
– А ты? – Он шевельнул плечом.
– Конечно, я буду с вами, пока вы здесь.
– Зачем?
– Пищу приносить и воду. Охранять. А как же еще?
«Малыш ты мой…» – подумал Корнелий, но сказал сухо:
– Это же не кино с приключениями.
– Да. Но вы меня спасли. Я тоже должен.
– Ну… ладно. А потом?
– Потом поеду в столицу. Искать маму и папу.
– Господи! Где ты их найдешь?
– Я… не знаю. – Цезарь вдруг плотно сжал губы. Дернулось тоненькое горло. – Но… надо же что-то делать! Я без них не могу.
Корнелий быстро подошел, взял Цезаря за маленькие холодные ладони. Тот не сопротивлялся. Только от пальцев словно шел слабый покалывающий ток.
– Чезаре… Чек… А если мы поедем в столицу вместе?
– Но вас же моментально схватят! – Цезарь выдернул ладони.
– Извини, я не сказал тебе. У меня нет индекса. Не стало. Как у тебя.
У Цезаря по-ребячьи мягко округлился рот. И в глазах – изумление, недоверие. А потом понимание: «Да, правда…» Он сказал с жалобной усмешкой:
– Значит, я зря отключил уловитель у сержанта.
– А ты уверен, что отключил его?
– Да, – вздохнул Цезарь. Помолчал и вдруг спросил еле слышно, словно преодолевая себя: – А вы… сами его сняли? Индекс.
– Нет… Впрочем, это особый разговор. – Корнелий посмотрел на щетинистую прическу Цезаря и проговорил осторожно: – Ведь если я спрошу, как ты убрал индекс у себя, ты, наверно, тоже не скажешь.
Цезарь опустил голову, прошептал:
– Я не имею права.
«И не надо, малыш. Пока – не надо…»
Корнелий уже поднял руку, чтобы провести ладонью по его торчащим волосам. Но тут поехали вниз брюки – под тяжестью пистолетов. Корнелий чертыхнулся, подхватил слабый пояс. Выложил на кирпичи «С-2», «дум-дум», запасную обойму, ключ… Столько железа…
Цезарь вдруг попросил:
– Можно я посмотрю пистолет?
«Ребенок все-таки», – обрадованно подумал Корнелий. Он вынул из «С-2» обойму, рывком затвора выбросил на пол патрон из ствола. Цезарь взял пистолет двумя руками. Покачал.
– Тяжелый… У папы тоже был, но не такой, а маленький.
Он сел на корточки, положил пистолет на колени. Вскинул глаза.
– Сколько всего люди напридумывали, чтобы убивать друг друга. Да? Смотрите, даже красиво. – Он провел пальцем по пластмассовому узору на рукоятке.
– Что поделаешь! – сказал Корнелий.
– А вы… правда выстрелили бы в того сержанта? Если бы он сопротивлялся?
Глядя поверх головы Цезаря, Корнелий сказал тихо и честно:
– Да.
– Я понимаю. Вас ведь тоже хотели недавно убить.
– Ты будто стараешься оправдать меня. Дело не во мне, Чек.
– Простите… Я понимаю, что вы меня спасали.
– Уланы убили моего… лучшего друга. За то, что он помогал таким, как ты и я… – Корнелию очень захотелось, чтобы Чек понял его тоску и бесстрашие.
Цезарь медленно встал. Но пистолет не отдал, держал у груди. В мальчишечьих руках длинный «С-2» казался большим, как автомат. После долгого и скованного молчания Цезарь проговорил:
– Раз мы оба безындексные, может быть, пойдем отсюда на солнышко? В кустах нас все равно не увидят. А здесь как-то… – Он зябко повел плечами.
Измученный недавней жарой, Корнелий не пошел опять на солнце. Устроился в проеме входа, ведущего в подземный каземат. А Цезарь – в пяти шагах, на крошечной лужайке среди желтой акации и татарника. Сел на валун, уперся пистолетным стволом в колено, ладони и подбородок положил на рукоять. Покосился на Корнелия, объяснил смущенно:
– С оружием спокойнее, хоть и с пустым…
«Все-таки еще совсем дитя…»
Корнелий сказал:
– Мы тут как на необитаемом острове.
– Да… Только у Робинзона была пища и вода, а нам придется пожить здесь до ночи без всего…
– Хотя бы до сумерек. Потом я знаю, куда идти. Там покормят и помогут.
– Ваши друзья?
Корнелий промолчал. Друзья ли? Не будет ли он с Цезарем обузой? И в гибели Петра не сочтут ли виноватым его, Корнелия?
Цезарь это молчание понял по-своему:
– Вы, наверно, обижаетесь на меня…
– За что, Чек?!
– Я не сказал, как у меня пропал индекс.
– Ну и не говори. Мы многого еще не сказали друг другу. Придет время – скажем.
– Нет, я никогда не смогу. Если папа не разрешит. Я дал ему слово никому ни за что не говорить, как это случилось.
– И поэтому молчал на всех допросах?
– Да.
– Правильно. Если люди узнают, что ты сумел это сделать с собой, они поймут, что ты можешь убирать индексы и у других.
– Папа так и говорил. Но я все равно ни с кем такого не сделал бы! Это же все равно что убить человека!
– Ну, не совсем, – улыбнулся Корнелий и выбрался из щели. – Мы-то с тобой еще живы и помирать не собираемся.
