Его отчаяние сразу вернуло Магду к жизни. Она встрепенулась и стала подкатывать кресло к камину, который разгорался все ярче и ярче. Магда чувствовала страшную слабость после только что пережитого потрясения, но сейчас это имело уже второстепенное значение. «О господи, ну за что мне такое?! Почему я всегда оказываюсь на втором месте? Почему я вечно должна быть сильной? Ну хоть один — всего один раз...» — Ей так хотелось ощутить себя слабой, чтобы кто-то другой позаботился о ней, стал бы ухаживать, помогать... Усилием воли Магда подавила в себе эти мысли. Нельзя дочери думать так, когда отцу необходима ее помощь.
— Папа, вытяни руки вперед! У нас нет здесь горячей воды; придется согревать их только теплом огня.
При свете мерцающих углей она видела, что руки у отца стали мертвенно-бледными — такими же белыми, как у этого... как у этой твари! Теперь пальцы у отца выглядели ужасно: короткие, с уродливыми шишками на суставах и кривыми горбатыми ногтями. На подушечках виднелись светлые точки — маленькие шрамы, как от уколов — следы недавно залеченной гангрены. Это были чужие руки. А Магда так хорошо помнила времена, когда у отца были красивые подвижные руки с длинными сильными пальцами. Руки ученого. И музыканта. Они жили как бы отдельной собственной жизнью, всегда находя себе какое-нибудь занятие. Теперь эти руки напоминали ей высохшие конечности мумии — какая-то карикатура на жизнь.
Ей предстояло сейчас же согреть их, но делать это надо было постепенно. Дома, в Бухаресте, для этого всегда под рукой был горшок с горячей водой. Магда держала его на плите днем и ночью, особенно в холодное время года. Врачи называли это феноменом Ренно: любое неожиданное понижение температуры вызывало в руках сильные спазмы сосудов. Такое же действие оказывал и никотин, и папе пришлось отказаться от своих любимых сигар. Отца предупреждали, что если ткань его рук будет долго или часто находиться в таком состоянии — лишенная кислорода — то очень скоро она разрушится из-за гангрены. До сих пор ему везло. Когда один раз гангрена уже началась, участки пораженной ткани были настолько малы, что ему удалось вылечиться. Но так не могло продолжаться вечно.
Профессор вытянул руки к огню, и Магда начала осторожно вращать его кисти. Медленно, не спеша, насколько позволяли окостеневшие высохшие суставы. Девушка знала, что сейчас он еще ничего не чувствует — слишком сильно остыли и онемели все ткани. Но как только кровообращение начнет приходить в норму, в пальцах запульсирует нестерпимая боль, будто руки положили в огонь.
— Посмотри, что они с тобой натворили! — сердито сказала Магда, когда кожа стала менять белый цвет на синий.
Отец вопросительно посмотрел на нее.
— Бывало и хуже.
— Этого вообще не должно было произойти! Что они пытаются с нами сделать?
— Кто «они»?
— Нацисты! Мы для них — просто живые игрушки! Они тут ставят на нас свои опыты! Я не знаю, что здесь сейчас произошло... — все это выглядело вполне реально... — но это не могло быть реальностью! Они нас загипнотизировали, применили какой-то наркотик, потушили свет...
— Нет, Магда, все это было на самом деле, — как-то торжественно сказал отец. Голос его был тихим, и это только подтверждало то, что она прекрасно знала сама, но все же отчаянно хотела, чтобы отец развеял ее страшное убеждение. — Это так же реально, как и найденные запрещенные книги. Я знаю...
И тут он жутко заскрипел зубами — кровь понемногу возвращалась в его пальцы, и они стали пунцово-красными. Ткань, изголодавшаяся по кислороду, теперь наказывала его страшной болью. Магде так часто приходилось наблюдать это, что она почти чувствовала эту жгучую боль.
Когда же пульсация в пальцах стала понемногу стихать, он снова заговорил. Речь его была сбивчивой и взволнованной:
— Я говорил с ним на старославянском... Сказал, что мы не враги, и попросил оставить нас в покое... И он ушел.
На секунду профессор скорчился от новой боли, а потом пристально посмотрел на Магду. Глаза его блестели. Голос звучал очень тихо.
— Это он, Магда. Я знаю! Это ОН!
Магда ничего не ответила. Она тоже знала это.
