Ворманн видел, как умоляюще смотрит она на отца и ждет от него хоть каких-нибудь слов в свою защиту.
Но старик молчал. И тогда девушка тяжело вздохнула и отправилась в дальнюю комнату.
— У вас осталось уже полторы минуты, — предупредил Ворманн.
— Полторы минуты на что? — послышался за спиной резкий голос. Это был Кэмпфер.
Ворманн чуть не застонал от досады и собрал всю свою волю, чтобы дать достойный отпор эсэсовцу.
— Вы как всегда к месту, майор, — начал он. — Я только что велел фрейлейн Куза собрать свои вещи и отправляться в гостиницу.
Кэмпфер открыл было рот, но не успел произнести ни слова. Его прервал исступленный крик профессора:
— Я запрещаю! Я не позволю вам забирать мою дочь!
Глаза майора сузились от ярости, и он ледяным взглядом смерил профессора. Даже Ворманн не ожидал от старика такой вспышки гнева.
— Это ты МНЕ запрещаешь, старый жид? — прохрипел он, медленно приближаясь к инвалидному креслу. — ТЫ запрещаешь? Так вот что я тебе скажу, и запомни это как следует: ты здесь ничего запретить не можешь. Абсолютно ничего!
Старик медленно склонил голову в молчаливом повиновении.
Удовлетворенный результатом и немного остывший, Кэмпфер бодро обратился к Ворманну:
— Проследите за тем, чтобы ее сейчас же здесь не было! От нее одни неприятности!
Ворманн стоял ошеломленный, в то время как Кэмпфер проскочил мимо него к двери и исчез так же внезапно, как появился.
Капитан растерянно посмотрел на профессора. Тот снова поднял голову и, казалось, ничему уже не возражал.
— Почему же вы ничего не сказали мне, перед тем как пришел майор? — спросил Ворманн. — Я думал, вы сами хотите, чтобы она покинула замок.
— Возможно. Но теперь я передумал.
— Да, я успел это заметить... Причем передумали самым провокационным образом и не в самый подходящий момент. Вы так со всеми себя ведете?
— Дорогой мой капитан, — начал Куза, понизив голос. — Вам не хуже моего известно, что мало кто обращает серьезное внимание на калеку. Когда люди видят тело и понимают, что оно разрушено болезнью или несчастным случаем, они автоматически переносят это впечатление и на разум. Большинство считает примерно так: «Если он не может передвигаться, значит, ничего интересного и сообщить не способен». Поэтому люди, подобные мне, много думают, и к ним нередко приходят разные мысли, которые можно научиться передавать и другим, так что они начинают считать, будто сами дошли до этого. Это просто своеобразный метод убеждения.
Когда Магда появилась в дверях с чемоданом в руке, Ворманн к своему огромному удивлению осознал, что и его тоже смогли «убедить», и с тайным восхищением вынужден был отдать должное уму профессора. Теперь ему стало ясно, кто организовывал эти частые походы в подвал и столовую. Хотя это не особенно огорчало его. Он и сам не хуже профессора понимал, что женщине в этом замке не место.
— Я оставлю вас в гостинице без охраны, — объяснил он Магде. — Но вы, конечно, понимаете, что если вы убежите, то вашему отцу от этого лучше не станет. Так что я полагаюсь на вашу честь и преданность своему родителю.
Он не стал добавлять, что среди солдат начнется целый бунт, если придется решать, кто же именно должен ее охранять. Для каждого из них это было бы двойной привилегией — находиться вне замка, да еще рядом с такой красивой женщиной. Это могло бы лишь сильнее разжечь вражду, уже возникшую между двумя воинскими контингентами. Поэтому у него не было другого выхода, как только полностью довериться ей.
Отец и дочь переглянулись.
— Не бойтесь, капитан, — сказала Магда, не сводя глаз с отца. — У меня и в мыслях не было убегать и оставлять его здесь одного.
Ворманн заметил, как профессор гневно сжал кулаки.
— Возьми лучше вот это, — сказал Куза, подавая ей одну из книг, которую он называл «Аль Азиф». Просмотри ее на досуге, а завтра мы все обсудим.
Но Магда лишь грустно улыбнулась.
— Ты же знаешь, папа, я не читаю по-арабски. — Она подняла другую рукопись, значительно тоньше первой. — Мне кажется, лучше взять это.
И вновь они обменялись многозначительными взглядами. Создавалось впечатление, будто отец и дочь зашли в какой-то тупик, и Ворманну показалось, что он догадывается о причине их спора.
Неожиданно Магда обошла стол и поцеловала отца в щеку. Она погладила его по редким седым волосам, потом выпрямилась и посмотрела Ворманну прямо в глаза.
— Позаботьтесь о моем отце, капитан. Я очень прошу вас. Кроме него, у меня никого нет.
Ворманн не успел обдумать ответ. Слова сами сорвались с языка:
— Не беспокоитесь. Я обо всем позабочусь. Он тут же проклял себя. Не надо было так говорить. Это шло вразрез и с тем, чему его учили как офицера, и противоречило его прусскому воспитанию. Но что-то в ее взгляде заставляло его делать именно так, как она просила. У него не было собственной дочери, но если бы была, то как бы ему хотелось, чтобы и она так же трогательно ухаживала за ним, как эта девушка за своим отцом.
Нет. Нечего и волноваться, что она может сбежать. Но что касается ее отца, то это очень хитрая бестия. За ним стоит приглядывать. И Ворманн пообещал себе впредь внимательнее относиться ко всему, что связано с этой парочкой, а самому профессору не очень-то верить на слово.
Рыжеволосый заставлял своего коня мчаться во весь опор по подножиям крутых холмов, направляясь на юго-восток, к перевалу Дину. Красоты зеленеющих вокруг гор оставляли его безучастным из-за страшной спешки. Когда солнце стало клониться к западу, холмы сделались еще круче и обступили дорогу со всех сторон, оставляя лишь узкую тропу шириной футов в десять. Только бы проскочить это ущелье — и он окажется на широком плато возле самого перевала. А оттуда уже путь будет легким, даже в темноте. Он хорошо знал эту дорогу. Рыжеволосый хотел уже поздравить себя с тем, что удалось избежать встреч с военными и полицией, как вдруг заметил впереди двух солдат. Они держали наготове винтовки с примкнутыми штыками. Остановив коня, он быстро принял решение, как будет лучше себя вести. Ему не хотелось задержки и лишних неприятностей, и он решил прикинуться робким ягненком.
