Кости Авалона

— Мерлин?

— Именно Мерлин, кем бы он ни был. Но, по всей вероятности, он был друидом. Самым могущественным из всех. Он-то и открыл Артуру великую тайну небес… иными словами, преподнес ему Круглый стол.

— Но когда же здесь появился Артур, до или после Христа? Я хочу сказать, что у Мэлори…

— Мэлори писал сказки, но не историю. Не имеет значения, кто из них пришел раньше, зодиак удовлетворяет обеим версиям. Артур прибывает сюда, чтобы умереть в самой священной земле во всей Англии. Иисуса привозят сюда ребенком, чтобы он изучил таинства астрологии. Иосиф Аримафейский строит аббатство, чтобы оберегать и присматривать за великим зодиаком.

— Но потом аббатство разрушили…

— И наступило забвение. Если предположить, что тайна зодиака хранилась только аббатом и, может быть, еще одним или двумя монахами, которым он доверял, как себе самому… не теми ли двумя, которых казнили вместе с ним?

— Здесь. — Дадли оглянулся через плечо. — На этом самом месте, где мы сидим.

Я не мог не почувствовать предсмертные муки аббата Уайтинга. Его затащили сюда. Повесили. Затем, полумертвого, сняли с виселицы, чтобы четвертовать. Я посмотрел на Дадли, заметил, как напряглись мышцы его лица, и понял, что он думает не только об Уайтинге, но вспоминает и Мартина Литгоу. Оба они не обрели после смерти покоя.

— Думаю, можно допустить, — сказал я, — что Файк не входил в число монахов, Которым доверили тайну. Однако, имея намерения стать следующим настоятелем монастыря, он наверняка знал о существовании тайны. И пошел бы на что угодно, лишь бы раскрыть ее.

— Чтобы самому владеть ею?

— Чтобы самому владеть ею.

Дадли поднялся, озирая сверху город под пурпурно-серой лентой заката. Все лежало перед нами, как на ладони, начиная от обглоданного падальщиками скелета руин, что некогда были аббатством, и заканчивая Рыбьим холмом, на склоне которого покоилась Кейт Борроу.

— Ты полагаешь, что Файк пытал Уайтинга?

— Или поручил делать это другим. — Я встал, подошел к Дадли и тоже посмотрел вниз. — Я отдал бы все, чтобы доказать это.

— Даже если бы ты и смог… прошло больше двадцати лет. То были тяжелые времена. Зверства творились ежедневно. И паписты были хуже. Я бы не стал долго оплакивать смерть паписта. Да и кто обвинит Файка теперь? Что ему предъявить?

— Это подмочило бы его репутацию, — ответил я.

— Он ведь тогда был простым монахом?

— И что? Он из богатой семьи. Не так уж и трудно снискать благосклонность Томаса Кромвеля.

— Соблазнив его разговорами о тайне?

— Возможно, этого и не требовалось, — возразил я. Кромвель искал доказательства измены Уайтинга. А кто бы мог подтасовать улики лучше монаха из аббатства?

Я мысленно вернулся к той ночи, когда Нел Борроу поделилась со мной подозрениями в том, что Файк предал своего аббата, и затем…

Он совершил больше, чем предательство.

— Похоже на то, — сказал я, — что Кромвеля вполне устраивали улики, которые свидетельствовали о том, что Уайтинг прятал драгоценную чашу и хранил бумаги, порочащие короля.

— Файк надеялся выведать более важную тайну и сохранить ее для себя?

— Ты бы не воспользовался таким шансом?

— Сомневаюсь, что стал бы ради этого пытать старика.

— Он повесил ни в чем не повинную женщину, — сказал я, — и хочет повесить другую.

— А Литгоу? Литгоу тоже?..

— Кажется, я сказал достаточно.

Поворот ножа в свежей ране. И если бы понадобилось обвинение против Файка…

На несколько мгновений все смолкло. Даже вороны покинули башню. Дадли расслабил плечи, развернулся и посмотрел туда, куда должно было зайти незримое солнце, закрытое облаками.

— Здесь центр звездного круга?

— Нет. Пока я с этим не разобрался. Но я разберусь.

— Как, по-твоему, Леланд узнал об этом?

— Не знаю, — вздохнул я. — И вряд ли мы уже об этом узнаем. Но для своего времени он лучше других умел подмечать топографические особенности земли. Он постоянно находился в разъездах. Общался с различными людьми — дворянами, йоменами[21], крестьянами. И имел доступ ко всем книгам монастырской библиотеки.

Благоговейный трепет, припомнил я. Благоговейный трепет.

— И Нел, и кузнец Монгер утверждали, что Леланд встречался с бывшими монахами аббатства. По словам Монгера, те немногие, кто мог бы знать тайну, давно покинули эти края… однако Леланд, возможно, кого-то нашел. Он побывал во многих местах.

Но между тем Леланд непременно должен был переговорить и с Кейт Борроу, которая была близким другом аббата Уайтинга. Вероятно, в расчете на то, что аббат, предчувствуя скорую смерть, поделился с Кейт, хотя бы частично, тайной зодиака.

Предположение не казалось таким уж невероятным.

Но что рассказала Леланду Кейт? Насколько я мог судить о ней, она никогда не предала бы доверие аббата.

— Джон…

— А?

— Кто-то идет.

Слышались голоса. Смех.

— Если это Файк, я… — Дадли был без оружия, но его рука машинально дернулась к тому месту, где обычно висел клинок, — …не имел пока случая встретиться с ним.

— Не спеши. Еще не время. — Я огляделся в поисках наиболее подходящего пути для спуска. — Он спросит, зачем мы здесь. Но ведь мы не хотим подавать ему повод подозревать, что нам что-то известно. Пока мы не будем готовы.

Теперь стало ясно, что голоса приближались со стороны Медвела, поэтому я показал Дадли на общую тропу. Если бы мы продолжили спуск тем путем, нас бы заметили, так что нам следовало двигаться поперек склона холма. Но лучше было бы спрятаться вблизи вершины и подождать немного. В густеющих сумерках мы присели за торфяной кочкой, что некогда была частью запутанных земляных укреплений, и я услышал голос сэра Эдмунда Файка.

Затем пыхтение, напряженные вздохи. Мужчины волокли что-то на вершину холма? Догадка освежила во мне образ Уайтинга, распластанного на плетне. Неудивительно, что тень старика еще бродила по городу. И останется там навсегда.

Напрягая силы, мужчины переговаривались между собой. Обрывки их разговора долетали до меня.

— …там?

— Слишком… в тени… от башни.

— …там тени нет.

— …будет видно.

Чьи-то шаги приближались к нам. Я прижался к земле, спрятав голову в траве. Дадли последовал моему примеру, но с явным неудовольствием: лорд Дадли склонял голову лишь перед единственной женщиной. Едва дыша, я поднял глаза и увидел в каких-нибудь пятнадцати шагах от себя блестящие кожаные сапоги.

— Ставь ее, — прозвучал голос над моей головой. — Ставь там!

Когда сапоги удалились, я рискнул приподнять голову и сквозь высокую траву увидел брата Стефания, сына Файка.

— Левее, — прокричал он. — Я сказал левее, болван!

На плоской площадке перед расколотой башней Святого Михаила двое мужчин поддерживали деревянные опоры виселицы.

Глава 47

МАЛАЯ МЕДВЕДИЦА

Наконец я уснул. Не раздеваясь, опустил голову на руку поперек стола в своей комнате, и немного спустя прежний сон начался вновь. Я брел по холмам, следуя за перезвоном далеких колоколов. Только на этот раз мои шаги вычерчивали на земле замысловатый рисунок — магический знак, с помощью которого отворяются двери к душе, и когда я взошел на дьявольский холм, все колокола загудели с его пустой башни. Только все они звонили теперь невпопад и так громко, что я рухнул на землю и, закрыв уши руками, катался по траве в жутких мучениях. Катался, пока не замер, не застыл в ступоре, в черной, Т-образной тени виселицы — и проснулся в муках самого страшного пробуждения.

Едкий запах талого сала ударил мне в нос. Роберт Дадли, со свечой на подносе, показался в дверях.

— Боже, Джон, да ты выглядишь как кусок собачьего дерьма недельной давности.

Подходя к окну, он произнес это жалобным тоном и открыл створку.

— Сколько ты спал?

— Пять… шесть?