Джек точно не знал, зачем ему это понадобилось, но чувствовал, что это нужно. Когда он увидел перед собой простое надгробие с надписью «Джордж Кид Деметр», он вспомнил, как Дом говорил, что больно уж много стало похорон. И еще он вспомнил, как Кид говорил, что в его мире все люди — Черточки. Все хотели быть кем-то еще. Все злились и старались из кожи вон вылезти, стремясь к какой-то ускользающей цели, которая дала бы простой ответ и помогла получить самую величайшую награду: счастье.
Опустив голову, Джек думал о Кэролайн. Ему не суждено было узнать, что на самом деле было между ней и Кидом. И он понял, что в действительности это его не так уж волнует. Он знал все, что нужно было знать. Что бы ни сделала Кэролайн, он ее простил. В конце концов, она пыталась помочь Киду; она была достаточно добра и сильна, и Кид мог доверять ей, он смог сказать ей правду — по крайней мере, ту правду, о которой догадывался. Правда убила ее, Джек это теперь знал, и он подумал: «Вот что порой делает правда. Вот почему все притворяются. Вот почему все становятся Черточками. Потому что пытаются убежать от того, что их в конце концов обязательно разрушит».
Он понимал и еще одно, и это было для него очень важно. Кэролайн в итоге выбрала его. Роман с Кидом в Виргинии закончился, она должна была вернуться вместе с ним домой. Это была единственная правда, которая не убивала, единственное чувство, от которого не надо было бежать, — любовь. Кэролайн любила его, и он любил ее, и только эту правду ему нужно было знать. Только это в прошлом имело для него значение.
После сражения с Брайаном на балконе он узнал об Эмме. Оказалось, что она сохранила дневник. Его нашли после ее убийства, и в полиции Джеку разрешили прочесть то, что имело отношение к нему. Благодаря этому дневнику легли на место несколько последних кусочков головоломки. Он не представлял, насколько сильна ее болезненная страсть к нему. А страсть была жива все эти годы. Он не знал о ее нападках на Кэролайн, а когда узнал, ему стало больно. Эмма и Кид — какой ужасный, жестокий поворот судьбы. Эмма приехала в Нью-Йорк по делам компании и увидела Джека на улице, неподалеку от его дома. Чистая случайность. С ним вместе в тот день был Кид. Потом Кид и Эмма встретились в клубе — одном из тех заведений, которые Кид посещал регулярно. Она узнала его, и страсть к Джеку всколыхнулась с новой силой. Она решила увидеться с Кидом снова, соблазнить его и попытаться через него восстановить отношения с Джеком. Мало-помалу Кид в нее влюбился, и не на шутку. А она за это время успела собрать массу разных сведений. В ее дневнике Джек прочел о том, каким образом память о неразделенной любви с ним принесла ей столько горя. Ей нравилось жить с Кидом, но она не могла забыть о прошлом. Она тоже не могла избавиться от призраков. В конце концов она рассказала Киду о своем романе с Джеком, и это сразило парня наповал. Она записала в своем дневнике: «Он хотел стать Джеком Келлером, он влюбился в его жену, а теперь — в его любовницу и в каком-то смысле преуспел».
Джек не мог представить себе глубину страданий Кида. Ведь Кид понимал, что это он натравил Брайана на весь мир. Он осознавал, какое зло выпустил на волю. Но Джек совершенно ясно знал одно.
Настала пора покинуть мир Кида.
Может быть, как раз поэтому он пришел сюда. Чтобы попрощаться.
Джек посмотрел на Грейс, и она кивнула. Они ушли с кладбища и медленно, держась за руки, направились к причалу.
— Я пережила огласку, — сказала она.
— Я знал, что ты переживешь.
— В «Дейли ньюс» написали, что я оправдала себя. Была Убийцей, а стала Героиней.
— Все закончилось, Грейс. Все закончилось, и теперь это не важно.
— Знаешь, о чем я думаю?
— О чем?
— Я сомневаюсь, что можно оправдать себя. Я даже не знаю, есть ли что-то, в чем надо оправдываться. Надо просто делать то, что делаешь, и быть тем, кто ты есть.
Потом они шли молча, пока не показался причал парома.
— А что будет с нами? — спросила Грейс. — У нас тоже все закончилось?
Джек остановился.
— Не знаю. Я думаю… — Он улыбнулся. — Я не знаю, что думать, кроме того, что все теперь совершенно по-другому и мне просто нужно понять, что такое жизнь.
— И мне тоже, — сказала она. — Но мне бы хотелось видеться с тобой.
— И мне бы хотелось видеться с тобой, — сказал Джек.
— Что ж, в этом что-то есть, правда? — спросила Грейс.
Он взял ее за руку, и они продолжили путь. Паром подходил к причалу.
— Да, — сказал Джек. — В этом определенно что-то есть.
В последний раз в Италию Джек ездил с Кэролайн. Тогда он был молод, и будущее сулило ему самые радужные перспективы.
Теперь он вернулся сюда, и будущее выглядело немного туманно. Но одно не изменилось.
— Мне начинает нравиться эта долбаная штука, — признался Дом, похлопав по подлокотнику инвалидного кресла, в котором Джек катил его по узкому переулку Милана.
— Не привыкай. По идее, ты уже должен ножками топать.
— По идее, я должен быть мертвым.
— Если мы что и поняли про тебя, — сказал ему Джек, — так это то, что прикончить тебя не просто.
— Двадцать семь чертовых ножевых ран, — проворчал Дом. — Чтобы кто-то уцелел после двадцати семи ножевых ран! А тебе говорят: ножками топай.
— Вот не знал, что ты такой плакса, — заметил Джек, выдержал паузу и добавил: — Старик.
— Одни огорчения, — вздохнул Доминик Бертолини. — Всю жизнь от тебя одни огорчения.
Джек нашел ресторан, который разыскивал, и они вдвоем устроились за столиком в патио. Подошел хозяин, представился Джеку и принес им бутылку «Баролло» урожая девяносто седьмого года. Сказал, что вино превосходное.
Когда Джек и Дом снова остались одни, они подняли бокалы.
— За что хочешь выпить? — спросил Дом.
— Сначала ты скажи, — предложил Джек.
— Мне бы хотелось выпить за твою маму, — тихо проговорил Дом. — Думаю, ей бы здесь понравилось.
Они чокнулись, и Дом сказал:
— А теперь ты.
— Который час?
Дом озадаченно взглянул на часы и ответил:
— Четверть первого.
— Вот за это и выпьем, — сказал Джек Келлер. — За четверть первого.
Их бокалы снова звякнули, и Джек запрокинул голову и подставил лицо жаркому послеполуденному солнцу.
— Я радуюсь каждому новому дню.
