Истории капитана Абрахама перетекали одна в другую, но никто особенно не слушал.
Порядок на судне налаживался. Плотники уже заменили сломанный стол, и палубные с машинистами опять сидели по отдельности. Главный стюард командовал в своем буфете, а два официанта-китайца в свежих куртках церемонно разносили еду.
В салоне, как правило, разговаривают немного, но тут было тише обычного; другой разницы вы бы не заметили. А капитан Абрахам продолжал свои рассказы. В конце концов он исчерпал их запас, и, поскольку примеру его никто не последовал, он, за неимением лучшего, принялся описывать Белиз (остальные, даже капитан Эдвардес, этого города не видели).
- Вам туда заходить не случалось, капитан? Нет? Местечко неплохое, в сухой сезон. Не Шанхай, конечно, - тихий городок. Но вид красивый, когда входишь в гавань, то есть если вам, как мне, по вкусу такие старые городки: он выглядывает из-за пальм и олеандров, вдали горы в дымке, а море испещрено островками и рифами, похожими... похожими...
Фраза повисла в воздухе, он не мог придумать, на что еще они были похожи, кроме как на островки и рифы, но никого это, по-видимому, не волновало.
Это идея, подумал Дик. А что если он выпустит китайца, когда придут в Белиз? Шансов у китайца было бы немного, но мог бы и уйти. По крайней мере, постарался бы. При мысли о том, как он проберется ночью в лазарет и выпустит арестанта, по телу Дика разлилось приятное тепло: он представил себе безмолвную благодарность Ао Лина. Представил, как встретится с ним, может быть, через несколько лет посреди страшной заварухи, в центральном Китае, и когда, кажется, все пропало, Ао Лин узнаёт его и тоже спасает ему жизнь (потому что китайцы ничего не забывают).
- Местность там болотистая, - непреклонно продолжал капитан Абрахам, большинство домов стоит на сваях красного дерева. Они все деревянные, с жалюзи, эти дома, и стоят на ходулях из красного дерева. Когда-то торговля красным деревом процветала, это был оживленный маленький порт, потому что главный местный продукт - красное дерево. Валили его негры в лесах, где белому не выжить, и сплавляли по реке. Но я слышал, красное дерево теперь не в чести. Торговля сократилась вдесятеро. Нищета страшная. Теперь сами эти негры приплывают по реке - их больше, чем бревен. Вот странное дело! Какой-то модник в Европе говорит: "Хватит с меня тяжелого красного дерева", - не имея в виду ничего дурного. А результат? Не успеешь оглянуться плывут по реке эти негры, мертвые! А я лично люблю пообедать за хорошим столом красного дерева.
Дик вообразил, как китаец ночью выскальзывает из своей темницы; наутро - крики, переполох. Изможденные негры с тамтамами охотятся за ним, чтобы получить премию. Китаец отчаянно шлепает по болоту, на него кидаются змеи, он спотыкается о корни, все глубже уходит в джунгли, а вокруг неотвратимо сжимается полицейское кольцо... Картина была не менее увлекательная, чем рассказ капитана.
- ...Белиз, понимаете, столичный город. Там есть больница. На северной стороне, через реку от Дома правительства - тюрьма и казармы.
Вдруг темноволосый механик оттолкнул свой стул и уронил голову на руки.
- Мы тонем, я знаю, мы тонем! - закричал он во весь голос.
Наступила жуткая тишина, нарушаемая лишь его рыданиями. Потом Сутер и третий механик взяли его под руки и вывели, а за ними пошел доктор Франгсон.
- ...Единственные кирпичные здания на южном берегу, насколько мне известно, - продолжал капитан Абрахам, слегка повысив голос, - церковь Святого Иоанна и методистская церковь. На северном берегу их, конечно, больше.
Тут его взгляд упал на стол практикантов, и он опять запнулся. Все трое практикантов безмолвно плакали - по их лицам текли слезы. Ни один из них, казалось, не чувствовал, что плачет, - каждый пытался привлечь внимание к остальным двоим, показывал, в каком они состоянии, что им надо помочь. Каждый, по-видимому, думал, что сам он в норме.
Увидев это, мистер Бакстон тоже вдруг расплакался.
Тут как раз вернулся доктор Франгсон и попотчевал всех бромом - и здоровых, и больных. Всех до одного.
Но взгляд капитана Абрахама прикован был не к плачущим Беннету или Филлипсу, а к третьему юноше, потому что на нем красовались собственные капитана Абрахама золотые часы.
Капитан Абрахам похлопал себя по жилетному карману. Только теперь он заметил, что часов нет.
4
Спустилась ночь, и все, кто был свободен от вахты, получив по второй порции брома, отправились спать.
Капитан Эдвардес впервые за эти дни разделся и надел пижаму; потом закурил трубку и повалился на койку. "Архимед" по-прежнему шел с креном; к счастью, нижняя часть койки была у стены, иначе бы на ней не удержаться.
Капитан Абрахам правильно почувствовал, что Эдвардес смертельно обеспокоен будущим. Но в некотором смысле он беспокоился не столько за себя, сколько за владельцев. Он надеялся, что они не выставят себя дураками. За последние двадцать лет между владельцами и флотом сложились очень добрые отношения, и он надеялся, что владельцы их не испортят. Если расследование, основываясь на неоспоримых фактах, покажет, что он как капитан судна не проявил должного мастерства, что ж, пусть его уволят. Но сразу, и коллеги отнесутся к этому с уважением. Если же, наоборот, будет установлено, что серьезных промахов он не допустил, пусть так и скажут и немедленно восстановят его в должности. Без уверток. Без перевода на шесть месяцев в каботажный флот - якобы для поправки здоровья, пока они там будут раздумывать. Уж лучше несправедливое увольнение.
Капитан Эдвардес отлично понимал, к какому вердикту может их привести необузданное правосудие. Они могут оштрафовать его за то, что направил судно в опасную зону, и наградить золотыми часами за то, что сумел его сохранить. Ну, может, он того и заслуживает. Но выглядеть это будет не очень красиво. В глазах флота, да и остального мира.
Наградные золотые часы. Он представлял себе эту сцену. Ему придется произнести речь. При мысли о том, как он произнесет речь перед этими шишками, валлийская кровь капитана забегала живее. Но пока что он смог придумать только одну фразу:
