— Я приведу к тебе домой ту маленькую готицу и сниму на пленку, как ты при ней плачешь.
Кавуто сдулся.
— Извини. На меня как-то подействовало. Я только и могу что подначивать, лишь бы про все это не думать.
Ривера его понимал. Двадцать пять лет он был честным полицейским. Ни дайма не брал взяткой, не применял силу без необходимости, не оказывал особых услуг влиятельным лицам — оттого-то и был по-прежнему инспектором. Но вот случилась эта рыжая и ее диагноз на букву «в», и старый этот-самый, и яхта, набитая деньгами, и все равно про это никому не расскажешь. Двести тысяч долларов, которые забрали они с Кавуто, не были на самом деле взяткой — скорее, ну, как бы компенсацией за умственные нагрузки. Очень утомительно носить в себе секрет, о котором не только нельзя никому рассказывать, но если и расскажешь, тебе не поверят.
— Эй, а знаете, почему в Вырезке так много одноногих шлюх? — спросил мужик в пуховом спальнике, накинутом на плечи, как плащ.
Ривера и Кавуто повернулись к надежде на комическую разрядку напряженности, как цветочки к солнцу.
— Ебиццкие людоеды, — объяснил мужик в спальнике.
Совсем не смешно. Легавые двинулись дальше.
— Устами блаженных, — бросил Ривера через плечо.
— А где все? — спросила женщина в грязной оранжевой парке. — Вы что, ебучки, облаву опять устроили?
— Это не мы, — ответил Кавуто.
Они миновали очередь у стойки кафетерия. Молодой востролицый латинос в пасторском воротничке перехватил их взгляд над головами едоков и повел подбородком. Напарники обошли мармиты и двинулись в глубь Миссии. С отцом Хайме они уже встречались. В Вырезке случалось много убийств, а всего несколько здравомыслящих людей понимали, как в этом районе что устроено.
— Сюда, — сказал отец Хайме. Он провел их через кухоньку и судомойню в холодный цементный коридор, уводивший к душевым. Выбрал ключ из связки, болтавшейся на тросе у него на ремне, и открыл зеленую дверь с вентиляционной решеткой. — Приносить начали где-то неделю назад, но сегодня утром с вещами было уже человек пятьдесят. И все в панике.
Отец Хайме щелкнул выключателем и отошел. Ривера и Кавуто вошли в комнату, выкрашенную в солнечно-желтый и уставленную дредноутно-серыми металлическими стеллажами. На всех горизонтальных поверхностях были навалены кучи тряпья — и все в разной степени запорошены жирной серой пылью. Ривера взял утепленную нейлоновую куртку, подранную и заляпанную кровью.
— Я знаю эту куртку, инспектор. Ее хозяина зовут Уоррен. Сражался в Наме.
Ривера повертел ее, постаравшись не содрогнуться, когда разглядел, каким узором по ней идут разрезы.
Отец Хайме сказал:
— Я вижу этих ребят каждый день, на них всегда надето одно и то же. У них же нет гардеробов, из которых можно выбрать наряды. Если эта куртка здесь, значит, Уоррен либо мерзнет где-то без нее, либо с ним что-то случилось.
— И вы его самого не видели? — уточнил Кавуто.
— Его никто не видел. Про остальную одежду здесь я бы вам тоже мог порассказать. А то, что ее сюда приносят, значит, что ее повсюду навалом. У людей с улицы имущества немного, но они не берут того, что не могут унести. Тут собрано лишь то, что им ни к чему. В нашей столовой все ищут кого-нибудь из друзей или знакомых.
Ривера положил куртку и взял рабочие штаны — целые, но все тоже в пыли и с пятнами крови.
— Вы сказали, что можете определить, кому принадлежала одежда?
— Да, я так и сказал патрульному утром. Я знаю этих людей, Альфонс. Их больше нет.
Ривера улыбнулся про себя, когда священник назвал его по имени. Отец Хайме был лет на двадцать моложе, но все равно иногда разговаривал с ним, как с ребенком. Если к ним все время обращаются «отец», это ударяет в голову.
— Хорошо, все они бездомные. А еще что-то общего у них есть? Я в том смысле, что не болели ли?
— Болели? У всех на улице если не одно, так другое.
— Я имею в виду — смертельно. Если знаете то есть? Очень болели. Рак? СПИД? — Когда своих жертв уничтожал старый вампир, выяснялось, что почти у всех было какое-то смертельное заболевание, и они бы вскоре умерли и сами.
— Нет. Никакой связи между ними, кроме того, что все жили на улице, а теперь никого из них больше нет.
Кавуто скривился и отвернулся. Пошарил в одежде, перекладывая ее с места на место, словно искал затерявшийся носок.
— Послушайте, отец, вы не могли бы составить список тех, кому принадлежит вся эта одежда? И добавить все, что можете сказать об этих людях? Тогда я смогу начать поиски по тюрьмам и больницам.
— Я только их уличные клички знаю.
— Годится. Вы уж постарайтесь. Все, что вспомните. — Ривера протянул ему карточку. — Если случится что-то еще, звоните мне сразу же, договорились? Прямо мне. Когда что-то происходит, вызов патруля — просто лишнее звено в следствии.
— Конечно, конечно. — Отец Хайме убрал карточку в карман. — А что, по-вашему, происходит?
Ривера глянул на своего напарника, который не отрывал взгляда от пары чьих-то ботинок.
— Я уверен, какое-то объяснение всему этому есть. Мне не известны никакие программы массового отселения бездомных из города, но такое уже бывало. Нам не всегда сообщают.
Отец Хайме посмотрел на Риверу, как это умеют только священники — быстро и пронзительно. Инспектор всегда представлял такие глаза по другую сторону решетки исповедальни.
— Мы здесь раздаем от четырех до пяти сотен завтраков в день, инспектор.
— Я знаю, отец. Это замечательная работа.
— А сегодня подали сто десять. И всё. Вот эти люди у стойки — все на сегодня.
— Мы сделаем что сможем, отец.
Они вышли через столовую, стараясь не встречаться ни с кем взглядами. В машине Кавуто сказал:
— Эту одежду изодрали когтями.
— Я знаю.
— Они не только на больных охотятся.
— Да, — кивнул Ривера. — Они забирают всех на улице. Моя догадка — всех, кого поймают в одиночку.
— Кое-кто в кафетерии что-то видел. Я по глазам определил. Надо бы вернуться и поговорить с некоторыми без священника и добровольцев.
— Да не стоит, по-моему, а? — Ривера вычеркивал какие-то номера у себя в блокноте.
— С газетчиками-то они поговорят как пить дать. — Кавуто пристроился к вагону фуникулера на Пауэлл-стрит, вздохнул и на несколько кварталов смирился со скоростью девятнадцатого века, пока они поднимались на Ноб-хилл.
— Ну, для начала напечатают как забавную дурь, чего только люди на улице ни болтают, потом кто-нибудь неизбежно заметит окровавленную одежду — и пиши пропало. — Ривера добавил еще какую-то цифру и что-то накорябал с росчерком.
— Не обязательно снова на нас повесят, — с надеждой в голосе произнес Кавуто. — Ну, то есть мы ж тут не виноваты.
— Не имеет значения, если нас обвинят, — сказал Ривера. — Ответственность-то наша.
— Так ты что хочешь сказать?
— Я говорю, что нам придется оборонять Город от орды котов-вампиров.
— Ну вот, ты это вслух сказал. Теперь это реально, — сказал Кавуто с легким подвывом.
— Я позвоню этому парнишке, Вону, проверю, готова ли моя куртка с ультрафиолетом.
— Вот так вот просто?
— Ага, — ответил Ривера. — Если верить данным отца Хайме, они съели где-то три четверти бездомного населения Вырезки за, скажем, неделю. Допустим, в Городе около трех тысяч бездомных — в проекции это получается уже двадцать две сотни жертв. Кто-нибудь да заметит.
— Ты вот это подсчитывал?
— Нет, я пытался прикинуть, хватит ли нам денег открыть книжную лавку.
Таков был их план. Уйти в отставку пораньше, а потом торговать редкими книгами в старомодной затейливой лавочке где-нибудь на Русском холме. Научиться в гольф играть.
— Не хватит, — продолжил Ривера. Начал было набирать номер Пса Фу, но тут его телефон зачирикал сам. Раньше он таких звуков не издавал.
— Что это за хуйня? — спросил Кавуто.
— Текстовое сообщение, — ответил Ривера.
— Ты умеешь тексты отправлять?
— Нет. Едем в Чайнатаун.
