– Так просто выходит? Не плюется и не ругается? И победителя не приходится оттаскивать за шиворот? Странно, вроде бы так яростно сражались… Смотри, никто не торопится подменять выбывшего! Это лучший гвордщик в Догеве, да?
Лён призадумался, и я получила тщательно сформулированный ответ:
– Да – среди присутствующих там.
– Лён, а ты не хочешь попытать молодецкую силушку? У тебя есть шанс произвести на меня впечатление, – предложила я нарочито кокетливым голоском.
– Бешшмышленно, – невразумительно проворчал Лён, вгрызаясь в мясо. – Я их вшех уше один раш в этом году победил, до весны больше не полежут… Рашве што на тренировках…
– Ну и глупые же у вас правила! Надо больше полагаться на удачу. У самого сильного противника есть слабое место. Вся соль в том, чтобы определить это место с первой попытки – второй может не быть. Если он вспыльчив – доведи его до белого каления, если хромает – побольше бегай, если у него болит зуб – целься в зуб. – Я смерила Лёна оценивающим взглядом, красноречиво задержавшись ниже пояса. – Есть, конечно, и общеизвестные места…
– Хорошо рассуждать о битве, сидя в кустах. Посмотрим, как ты справишься с настоящим противником, – посерьезнел вампир, на всякий случай закладывая ногу за ногу.
– С монстром?
– Да хотя бы с ним.
– Одна немаловажная деталь, Лён, – поправила я. – Для битвы с монстром нужен монстр.
– Думаешь, его не существует? – нахмурился вампир.
– Нет, я просто говорю, что сейчас его нет.
– Значит, ты можешь уехать с чистым сердцем? – рано обрадовался Лён.
– Могу, но не хочу. – Я бросила в рот последний кусочек мяса, потянулась и умиротворенно вздохнула. – Где еще я смогу отпраздновать такую Хорошую Ночь?
– А у вас разве нет ночных праздников?
– Почему, есть. Ночь Святого Слуки, или Кладоцветень. Но он в самом конце колосня, нескоро еще.
– И как вы его отмечаете? – Лён тоже доел баранину и воткнул пустой вертел в краешек бревна. Я последовала его примеру. – Не забыть бы их завтра забрать.
– По-разному. Прыгаем через костер, мажем дегтем чужие ворота. Ищем легендарную папороть-кветку, соревнуясь в этом с нечистой силой, которая якобы отводит людям глаза, заманивая в чащобы и буераки. А я уверена – подвыпивших искателей заводят в чащобу не лешие, а собственные ноги.
– Ну, ворота мазать я тебе не дам. А папоротника здесь навалом. Я знаю поляну с уймой этой дряни, – предложил Лён.
– Так чего же мы ждем? Пошли искать кветку! – Загорелась я, вскакивая. Мне хронически не везло на ночь Святого Слуки – то дождь пойдет, то ногу подверну или завтрашняя контрольная покоя не дает; почему бы не перенести ее на более подходящее время?
– Сейчас? – ужаснулся Повелитель.
– А когда? Днем? Или зимой, по сугробам с лопатой? Пойдем, пока луна светит!
Лён почему-то не горел желанием искать чудесную папороть-кветку. Его не соблазнила даже идея найти клад, открывающийся, по слухам, обладателю редкостной флоры. Нет, он не отказывался наотрез, но предлагал перенести поиски на утро, а лучше – вечер, напрочь игнорируя суточный ритм папоротника и не собираясь подлаживаться под оный.
– Но он же цветет только ночью! – настаивала я, на что вампир возражал, что нецветущий папоротник ничем не хуже, да и искать его гораздо легче.
– Хорошо, пойду одна, – решила я, и в настроении Лёна произошла решительная перемена. Ну конечно, он будет меня сопровождать. Государственная казна как никогда нуждается в кладе.
На этом его чудачества не прекратились. Сначала он галантно пропустил меня вперед, предоставив выбирать дорогу, а когда я, спохватившись, уточнила, туда ли мы идем, невозмутимо ответил, что нет. В качестве первопроходца он оказался еще хуже. Брел, словно в хвосте похоронной процессии. Изъявил желание отдохнуть на пеньке сомнительной чистоты. Остановила его только ночующая там гадюка, злобно зашипевшая при виде вампирьего зада. Подскочив на три локтя, Лён ненадолго взбодрился, и я поторопилась занять его беседой:
– Лён, а тебе не скучно разговаривать?
– Ничего подобного. При оживленном разговоре мысли совсем ненамного опережают слова. От речи их отличает полное отсутствие метафор, они всегда прямолинейны и однозначны, хоть и насыщены эмоциями. Словами же можно играть, как картами, – перетасовывать, сдавать, подкидывать… завораживать. Не-ет, я ни за что не лишил бы себя удовольствия выслушать интересного собеседника, – протянул вампир, улыбаясь своим мыслям.
«Уж кто-кто, а ты умеешь пользоваться словами», – не без злорадства подумала я.
– Должность обязывает, – сказал Лён так же непринужденно, словно я продолжала с ним разговаривать.
– Нет, Лён, ты невозможный! – возмутилась я. – При тебе даже подумать спокойно нельзя. И как тебя подданные терпят?
Даже зная, как проявляется телепатический дар Лёна, я не чувствовала непрошеного вторжения, пока не вспоминала о нем. Вспомнив, я могла без труда определить – «читает» меня Лён в данную минуту или нет. Но с какого момента и как давно он этим занимается – вычислить не удавалось.
Мы вышли к знакомому озерцу, теплом дохнувшему в наши лица. По черной воде бежала серебристая рябь, разбиваемая частыми всплесками – сидящие на берегу лягушки торопились укрыться в спасительных водах. Молчание показалась мне чересчур натянутым. Восстановив в памяти диалог, я припомнила, что последнее слово осталось за мной. И с опозданием догадалась, насколько одинок мой спутник. Кому захочется постоянно общаться с телепатом? Ведь любое разумное существо сначала подумает, а потом скажет. И не всегда то, что подумало. А сделает вообще третье. Вот и бегут к Повелителю, когда без него уж никак. Надоели ему, наверное, бесчисленные спорщики и жалобщики, которые, встречаясь с ним на улице, отводят глаза: «Приветствую Вас, Повелитель», и поскорее уходят от разговора, потому что у самого доброго, умного и воспитанного вампира на задворках сознания всегда копошится неприличная мысль. Потому-то и бродит Повелитель по догевским пустошам в гордом одиночестве, как унылое привидение, изредка являясь подданным и повергая их в благоговейный трепет. Я попробовала прочитать мысли Лёна. Безуспешно. Его блокаду не пробил бы и архимаг.
– Знаешь, есть такой анекдот: наведался знаменитый лекарь в хибару третьесортного знахаря и жалуется на боли в спине. Знахарь в шоке: «Как? Неужели вы не можете исцелить себя сами?» «Могу, – со вздохом отвечает знаменитость. – Но видите ли, я слишком дорого беру за свои услуги».
– Предлагаешь брать поменьше? – оживился Лён, вскидывая голову.
– Предлагаю брать вообще. Развел, понимаешь, дешевую благотворительность. Повесь ценники на свои услуги. Примирение спорщиков – 2 менок. Чтение мыслей – 4. Дельный совет – 7. Вызов на дом – отдельно 5 менок плюс харчи.
Он дико расхохотался, загнав в озеро самых храбрых лягушек.
– Знаешь, Вольха, проку мне с твоих мыслей… Первый раз сталкиваюсь с настолько непредсказуемым логическим мышлением, приходящим к совершенно противоположному выводу перед самым ответом. Ей-богу, легче понять тебя вслух!
– Лён, если ты вообще можешь меня понять, то я тебе завидую.
Вампир замер, предостерегающе подняв руку. Я послушно замолчала, гадая, что же могло его насторожить. Вепрь? Медведь? Или…
Не дав мне пофантазировать, Лён сморщил нос и чихнул.
– Будь здоров.
Он кивнул в знак признательности и чихнул еще раз.
– Это все, что ты хотел мне сказать?
– Ну, в общем… Чхи!
Чихал Лён высоко и тонко. Где-то невдалеке ехидно ухнул филин.
– Нажми на переносицу, – посоветовала я. – Поможет, если не аллергия.
– Значит, не поможет. – Лён аристократически потянул носом. – Кажется, все. А… а… Нет, точно все. Она где-то рядом.
– Кто?
– Да поляна. – Вампир боком протиснулся меж двух пушистых елочек, предупредительно раздвинув колючие лапы. – Ну, ищи свой клад.
Поляна горела, переливалась крошками живого серебра. Высокие резные листья щекотали ноги. Вихрившиеся в воздухе светлячки сплетали причудливое, мгновенно тающее кружево вокруг цветов на высоких голых стеблях. Бледный свет трех полупрозрачных лепестков выхватывал из темноты кончики молодых листьев, свернутых улиткой. Хрупкие тычиночные нити плавно покачивались под тяжестью продолговатых пыльников. Когда жуки, очарованные светом, пытались присесть на покатые лепестки, судорожно перебирая лапками и крыльями, облачка серебристой пыльцы выпархивали из чашечек цветков и плыли над полянкой, рассеиваясь и угасая.
