В 1938 г. Аршинов был арестован по обвинению в создании «Анархистского центра». НКВД сочло членами этой организации и других известных бывших анархистов Е. Ярчука, С. Дыбеца (дослужившегося до начальника Главного управления автотракторной промышленности НКТП СССР) и А. Аникста (зампредседателя Госплана РСФСР). На суде Аршинов, Ярчук и анархистка М. Петросова отказались от показаний, выбитых и вымученных у них следствием. Это не спасло их{860}.
Посещала ли Махно мысль о возвращении на родину? Рассказывая об отношении батько к красным «генералам», французская анархистка Ида Метт писала: «Махно относился к ним с профессиональным уважением, мне даже показалось, что в его сознании непроизвольно возникли мысли о том, что и он мог бы быть генералом Красной Армии. Тем не менее, сам он никогда об этом не говорил. Наоборот, сказал мне, что если бы и смог вернуться в Россию, то ему бы пришлось серьезно изучать военное искусство. Это признание можно расценивать и как высказанную вслух мечту. Я уверена, если бы он вернулся в Россию, не прошло бы и 2-х дней, как он бы поругался с вышестоящим начальством, так как всегда был честным человеком и не мог бы смириться с социальной несправедливостью».{861}
Могло бы сложиться и совсем иначе. Французская анархистка И. Метт вспоминала: «Я думаю, самым существенным в нем было то, что он всегда оставался украинским крестьянином. Его никак нельзя было бы назвать беспечным человеком, в глубине души он и был эдаким бережливым крестьянином, превосходно знавшим жизнь деревни и заботы ее обитателей… Я вспоминаю, как однажды Нестор Махно рассказывал мне о своей мечте. Было это осенью 1927 года. Мы гуляли в Венсенском лесу. Может быть, красота природы настроила его на поэтический лад, и он сочинил этот свой “рассказ-мечту”. Молодой Михненко (настоящая фамилия Махно) возвращается в родную деревню Гуляйполе, начинает работать, ведет спокойную, правильную жизнь, женится на молодой крестьянке. У него добрая лошадь и хорошая упряжь. Вечером вместе с женой он возвращается в деревню после удачного дня, проведенного на базаре, где они продавали плоды урожая. В городе они купили много подарков… Махно так увлекся рассказом, что совершенно забыл, что сейчас он в Париже, что у него нет ни земли, ни дома, ни молодой жены. В то время они с женой жили порознь, множество раз сходились и расходились снова, пытались начать совместную жизнь»{862}.
Идиллия крестьянской жизни — мечта многих из тех, кто прожил бурную и тяжелую жизнь. Но жизнь реальных крестьян была не легче, радостей в ней было меньше, чем тягот. История дала ему шанс выбора, и крестьянин Махно вышел из безвестности. «Рассказ-мечта» — сентиментальность на закате жизни. Но Махно не изменился — назавтра он снова резко спорил с противниками по поводу того, как лучше действовать в будущей революции, писал мемуары, чтобы оставить свой опыт новому поколению революционеров.
С 1929 г. Махно все реже принимал участие в общественной деятельности. Организм сдавал позиции. «Что касается Махно, то он болеет, его называют “живой труп“, и он появляется только для того, чтобы получить вспомоществование в Комитете помощи»{863}, — докладывал полицейский информатор. В 1927 г. он разошелся с Г. Кузьменко, но она продолжала помогать Махно в быту. Французский историк А. Скирда пишет: «Французские товарищи, видя материальные трудности и подорванное здоровье Махно, опубликовали в апреле 1929 г. в газете “Ле Либертэр” обращение “За долговременную солидарность в пользу Махно”, в форме регулярного сбора средств по подписке, который позволил бы выплачивать небольшую пенсию инвалиду, прозванному тогда злыми языками “живым трупом”. Был создан специальный комитет, секретарем которого назначен Надо. В газете “Ле Либертэр” регулярно публиковался отчет. Так, на 20 июня 1929 г. собрано 7180 франков, из которых 3300 выплачено Махно, по 250 франков в неделю, что составляло скромную, но обеспечивавшую минимум, сумму. Комитет совершил грубую оплошность: только на оплату марок и отправку писем было истрачено 3880 фр.! Тем не менее, выплаты пенсии регулярно осуществлялись на протяжении более одного года, до съезда французской анархистской федерации в 1930 году, на котором поменялось большинство, и противники “Платформы” взяли верх над ее сторонниками. Махно, хорошо известный как страстный “организационщик”, направил открытое письмо съезду, в котором подверг суровой критике “антиплатформистов”, назвав их “хаотическими элементами”»: «Во многих странах движение внутренне и внешне дезорганизовано и находится в разжиженном состоянии. Мы должны над этим подумать и вместе преодолеть эти трудности. Съезд в своих резолюциях должен подняться над детским лепетом тех, кто задерживает развитие нашего движения». Разумеется, такое отношение не прибавило ему симпатий со стороны нового большинства. С июля 1930 г. они объявили, что «Ле Либертэр» «прекращает заниматься сбором средств; тем, кто желает продолжить, предлагалось адресовать пожертвования непосредственно Махно по адресу Н. Михненко, ул. Дидро № 146 в Венсенне»{864}. Небольшие пожертвования товарищей помогали ему сводить концы с концами, потому что здоровье подводило не старое, но изношенное и израненное тело.
3. Политическое завещание Махно
«Предательство» Аршинова стало тяжелым ударом для Махно. Личные отношения со старым товарищем были разорваны, «платформизм», защите которого Махно посвятил несколько лет, дискредитирован. Эту битву батько проиграл. Но и те годы были прожиты не зря. Кризис радикального анархо-коммунизма позволил анархистской теории сделать еще один шаг вперед.
После поражения «платформистов» журнал «Дело труда» перешел в руки анархо-синдикалистов. Немного «подувшись» на критиков «Платформы», Махно постепенно наладил отношения с былыми противниками. В. Волин редактировал его мемуары, И. Метт из группы Волина помогала ему как переводчик, тексты Махно печатал антиплатформистский журнал «Пробуждение». Попытки создать конструктивную программу анархистов тоже не были оставлены — теперь лидерство перешло к анархо-синдикалистам с их теорией «переходного периода». Их программа была более демократической, чем отягощенная «военщиной» «Платформа».
Теоретик анархо-синдикалистов и фактический редактор «Дела труда» Г. Максимов в это время интенсивно изучал и опыт Российской революции, и теоретические работы Бакунина, подзабытые анархистами. В 1932 г. он опубликовал краткое изложение своих взглядов под названием «Мое социальное кредо», а в 1934 г. — «Беседы с Бакуниным о революции» — актуальный сборник цитат классика со своими комментариями. Это был своеобразный итог споров анархистов о своей конструктивной программе, учитывавший и споры вокруг «Платформы».
Г. Максимов выделяет три направления эволюции к анархии и коммунизму после революции: самоорганизация в производственные союзы, которые в лице коллективов возьмут в свои руки производство; создание кооперативных обществ потребителей, которые приведут к потребительскому коммунизму; территориальное самоуправление — конфедерация людей{865}. Эта сетевая организация, в которой личность оказывается на пересечении равноправных объединений производителей, потребителей и жителей граждан, актуальна и как проект развития общества в XXI веке.
Г. Максимов обращает внимание на то, что «несмотря на свои внутренние противоречия и все утверждения марксистских экономистов, капитализм в его современном империалистическом облике направляется к ликвидации неорганизованного рыночного соревнования и к аккуратному измерению рыночных возможностей. Более того, он доказал свою способность установить, выражаясь большевистским термином, “плановую экономику”, основанную на вычислении производительных сил, равно как и на “рационализации производства”»{866}.
