Телеведущий Леонтьев считает, будто Ходорковского посадили за попытку узурпировать власть, но это значит только, что Леонтьев живет в стране, где нельзя безнаказанно попытаться стать главой государства.
А телеведущий Караулов живет в стране, где нельзя безнаказанно устраивать «оранжевые» революции.
А адвокат Падва живет в стране, где нельзя добиться правосудия.
А прокурор Шохин живет в стране, где правосудия добиться можно, и правосудие заключается в совпадении приговора с позицией обвинения.
А Владимир Путин, наверное, живет в стране, где нельзя не слушаться Владимира Путина.
В конце концов, найдется ведь кто-нибудь, уверенный, будто Ходорковского посадили, потому что возвращаться плохая примета, а Ходорковский перед последним своим вылетом в Новосибирск вернулся из аэропорта в гостиницу переждать метель.
Это все только мифы. Ходорковский подобен форуму, на котором мы, люди, живущие в России, спорим о том, кто мы есть на самом деле. Половина утверждает, будто мы великая нация. Вторая половина утверждает, будто мы бесправные рабы. У этой второй половины зашит рот.
Конечно, такое положение дел несправедливо. И все же сталкивающиеся мифы о Ходорковском почти не имеют отношения к живому человеку Ходорковскому.
Ему сорок два года. Он сидит теперь в зоне за колючей проволокой. Ему тоже, наверное, интересно узнать, кто он и зачем он, и почему сидит. Но он единственный не способен всерьез вмешаться в спор о себе. Даже если он напишет из зоны письмо или статью, люди на воле всегда ведь могут подумать, будто это не он писал. Посреди громогласного спора о себе он — единственный, кто не может разорвать молчания и говорить прямо.
Он узник тишины.
ГЛАВА 13: ЗАКОННАЯ СИЛА
Во время своего заключения Ходорковский несколько раз выступал публично. Он говорил на судебном процессе в свою защиту, написал несколько открытых писем, дал несколько интервью. Он обвинял либералов в том, что либеральные реформы девяностых водворили в России свободу вопреки справедливости, и потому обесценили саму идею свободы. Он обвинял чиновников в том, что те используют власть ради личного обогащения. Наконец, выдвигаясь кандидатом в депутаты по Университетскому избирательному округу Москвы, Ходорковский в своем открытом письме по этому поводу употребил слово «путинщина», то есть обвинил самого президента в том, что тот выстроил и возглавляет коррумпированное государство, ущемляющее свободу и насаждающее несправедливость. Он настойчиво предлагал богатым поделиться сомнительно нажитой собственностью с бедными и таким образом легитимировать собственность и защитить собственность от чиновников, которые тем и сильны, что все в России не без греха, и каждый может быть лишен собственности и посажен в тюрьму и потому боится, и потому слушается и потому несвободен.
Ходорковский довольно много для узника выступал публично, но ни разу не был услышан и понят. Все его выступления тонули в море бесчисленных комментариев, производимых противниками, союзниками, чиновными болтунами, платными болтунами, бесплатными болтунами. Про каждое письмо Ходорковского принято было гадать, значит ли это очередное письмо, что Ходорковский сдается, или, наоборот, очередное письмо значит, что Ходорковский переходит в наступление. Принято было гадать еще, сам ли он писал и не под диктовку ли Кремля. Суть письма всякий раз терялась среди этих гаданий.
Ни одно из публичных выступлений не облегчило участи Ходорковского. Процесс шел своим чередом, как в романе писателя Франца Кафки. Наоборот, как правило, на публичные выступления Ходорковского власть отвечала репрессиями.
В августе 2005-го, когда Ходорковский опубликовал статью «Левый поворот», дал интервью газете «Ведомости» и выразил желание баллотироваться в депутаты, его перевели в общую камеру, а его друга Платона Лебедева не только перевели в общую камеру, но и посадили в карцер.
Тогда Ходорковский начал сухую голодовку. Это была очень странная голодовка. Три дня Ходорковский держал голодовку в тайне от всех. Он не написал начальнику тюрьмы заявление, что вот, дескать, голодает в знак протеста против заключения Платона Лебедева в карцер. И даже своему адвокату Ходорковский сказал, что голодает, только на четвертый день голодовки.
— Зачем же вы голодаете, если не объявили голодовку? — спросил адвокат Антон Дрель.
— Я голодаю для себя, — отвечал Ходорковский. — Я боюсь, что меня станут кормить принудительно и не дадут провести голодовку до конца.
Когда про голодовку стало известно на воле, голодовка Ходорковского немедленно превратилась в такой же предмет для спекуляций, как и открытые письма Ходорковского. Обсуждали в основном, действительно ли Ходорковский голодает и не пьет воды или это он только прикидывается. Официальные телеканалы объявили голодовку Ходорковского обманом, а тюремное начальство не пошло ни на какие уступки и продержало Платона Лебедева в карцере семь дней, как и намеревалось. Семь дней Ходорковский голодал и не пил воды.
На воле обсуждали, правда ли он не ест и не пьет.
Власть была непреклонна.
Эта голодовка стала первым сообщением, которое Ходорковскому удалось доставить из тюрьмы на волю так, чтоб сообщение было прочитано и понято. Сообщение расшифровывается следующим образом: «Если станешь умирать, власть не заметит, что ты умираешь.
Если скажешь власти, что умираешь, власть не поверит.
Власти наплевать, живешь ты или умираешь».
В ответ на эту голодовку, которую даже многие сторонники Ходорковского считали фальшивой, со всей страны посыпались вдруг Ходорковскому предложения баллотироваться в депутаты. Так последний раз было в конце восьмидесятых годов, когда опальному Ельцину вся страна предлагала баллотироваться.
Адвокат Антон Дрель утверждает, что на выдвижение Ходорковского по Университетскому округу Москвы, на создание предвыборного штаба, на шум в прессе и на начало предвыборной кампании не было потрачено ни копейки. Дрель говорит, что впервые за долгие годы политика в России показалась игрой, где на кон не обязательно ставить деньги, а можно ставить и судьбу.
И чем больнее проиграет Ходорковский выборы по Университетскому округу города Москвы, чем драматичней будет его судьба, тем более весомым политическим аргументом она станет.
Через пару недель после голодовки Ходорковского какой-то оперуполномоченный в тюрьме «Матросская Тишина» избил заключенного. И вся тюрьма объявила голодовку. Этой голодовкой заключенные не утверждали, что они ангелы. Они утверждали просто, что их нельзя бить. Не знаю, понятно ли я выражаюсь, но Ходорковский был у каждого из них внутри, как Джон Ячменное Зерно.
Четырнадцатого сентября в Московском городском суде началось рассмотрение кассационной жалобы по делу Михаила Ходорковского. Судебное разбирательство в первый же день было перенесено на неделю. Выяснилось, что адвокат Генрих Падва не просто возглавляет защиту Ходорковского, а является единственным адвокатом, с которым у Ходорковского заключено соглашение. И адвокат Падва заболел.
Разумеется, адвокаты Михаила Ходорковского были заинтересованы в затягивании процесса рассмотрения кассационной жалобы. Они много раз говорили, что заседание в Мосгорсуде по делу Ходорковского назначено слишком поспешно и защите не хватает времени подготовиться к процессу. Адвокаты говорили, что поспешность эта политическая и смысл ее в том, чтобы Михаил Ходорковский не успел зарегистрироваться кандидатом в депутаты по Университетскому округу Москвы. Заявление Ходорковского с просьбой зарегистрировать его кандидатом лежало у начальника тюрьмы и не отправлено было в избирком. Если бы процесс начался 14 сентября и закончился в несколько дней, и обвинительный приговор вступил бы в законную силу, заявление могло не быть отправлено вовсе, и Ходорковский не успел бы не только избраться в Думу, но даже и провести избирательную кампанию, хоть сколько-нибудь побыть политиком, хоть что-то сказать.
