– А может, именно она и есть всего важнее в этом деле?
Клеонт промолчал.
Ганнибал продолжал беседу скорее для самого себя, нежели ради своего собеседника. Возможно, ему хотелось утвердиться в своем мнении. Этот Клеонт почти вдвое старше его самого. Его слово – не просто слово умного советника. Но и воина, побывавшего в различных переделках, и не с одной раной на теле.
Однако грек казался Ганнибалу слишком медлительным. Надо решить, что делать, и ответ необходим скорый. И без того провалялись под дурацкими сагунтскими стенами несколько месяцев. «Дурацкими!» – подчеркнул Ганнибал в сердцах.
Грек возразил:
– Это не так. Стены вовсе не дурацкие…
Ганнибал усмехнулся:
– Это потому, что строить их помогали греки?
– Отчасти. Но стены теперь прочнее, независимо от того – кто и когда их возводил.
– Значит, валяться здесь и впредь?! Под этими стенами?!
– Нет, – сказал степенный грек твердо, но почтительно. – Я вовсе этого не думаю, о великий! Если предпринимать что-либо решительное…
Ганнибал перебил:
– Не «если», а незамедлительно! Довольно мне выслушивать всякие стариковские советы. – Он помолчал. Понял, что зря обижает преданного ему человека. – Я хочу сказать, уважаемый Клеонт, что я сыт по горло советами. Советчиков много. А мне нужны действия, а не советы. Когда будут готовы твои машины?
– Мне нужна одна декада.
– Нет! – воскликнул Ганнибал. Он быстро направился к окну, выглянул наружу: все было тихо вокруг. – Я даю тебе, Клеонт, ровно пять дней, а на шестой назначаю штурм. Пять – и ни одним часом больше! Пойми меня: Рим во все концы шлет посольства, вербует сторонников везде, где попало, пытается воздействовать и на карфагенский Совет, который с удовольствием воспримет весть о моей неудаче. Римляне готовятся к большой войне. Они строят длинные корабли. Они выжимают из себя последние силы, они торопятся. А я вынужден сидеть сложа руки и наблюдать за этими сагунтцами. Как бы не так! Решено: через шесть дней штурм! Учти, Клеонт: стены будем бить со стороны моря. Будем бить там, где нас не ждут. Ты понял?
Клеонт кивнул. Ганнибал сверлил его взглядом, как сверлят на верфи дубовые доски, – настойчиво, долго.
– В душе не согласен со мной?
Клеонт молчал.
– Ясно: не согласен. Что ж? Я не могу убеждать каждого из семидесяти тысяч армейцев. Я приказываю!
– Слушаюсь! – сказал Клеонт и удалился, опустив голову.
Вошел Магон. На нем были новенькие доспехи, а на голове – великолепный афинский шлем.
– Ого! – сказал Ганнибал. – Чем не Марс?!
– Подарок, Ганнибал, подарок.
– Кто же так расщедрился? Позолоченный шлем?
Ганнибал подошел к брату, погладил шлем рукой. Затем снял его и надел на себя.
– Тесноват, – сказал он.
– Мне по мерке ковали.
– Надеюсь, не взятка?
Магон вспыхнул:
– Взбредет же тебе в голову! И кто даст взятку?
– Сагунтцы. Чтобы подольше не тревожили их.
– Отдай мне шлем. И знай: взяток не беру! А что до сагунтцев – они поносят и меня, и тебя, и всех нас, вместе взятых. Будут они взятки давать! Если хочешь знать правду – это подарок одного купца из Карфагена.
– Что же ему надо?
Магон махнул рукой:
– Подозреваю, что не прочь сосватать за меня свою дочь.
Ганнибал сказал:
– А что? Может, впору жениться? – Он засмеялся. – Знаешь – когда? Когда возьмем Сагунт, я тебя поставлю над войском в Иберии. Вот тогда и женись. И угомонись.
– Нет, – сказал Магон, шаря глазами по полкам в поисках сосуда с вином. – В Иберии ставь Гаедрубала. А мне…
– Не ищи, Магон. Пить запрещаю!
Магон надул губы. Опустился на скамью – доспехи явно мешали свободному движению.
– Этот шлем, – заметил Ганнибал, – слишком петушиный. Афиняне любят все театральное. Он слишком приметен в бою. Хорошая цель для лучников. А доспехи не по тебе.
Магон обидчиво помалкивал.
– В бою человек должен чувствовать себя свободно. Ничто не должно сковывать его. Отдай доспехи и шлем какому-нибудь франту – иберийцы обожают позолоченные вещички.
Магон постучал себя в грудь рукояткой меча.
– Это, по-твоему, вещичка?
– А что же еще?
– Ты просто завидуешь.
– Возможно… – Ганнибал усмехнулся. – Но на стены Сагунта в этих доспехах бросаться не советую. Тем более в этом шлеме.
Магон снял шлем с головы, полюбовался им и покатил его по каменному полу. И зазвенел шлем пуще медного таза.
– Сними и доспехи, – посоветовал брат.
Магон снял доспехи и тоже покатил по полу.
– Если бы я знал, что нет в этой комнате любопытных ушей, – сказал Ганнибал, – кое-что сказал бы тебе.
– О Сагунте?
– Именно.
– Готовится штурм?
– Наверное.
– Когда?
– Ты услышишь сигнал.
– А все-таки когда?
Ганнибал строго взглянул на брата:
– Ты можешь его не услышать?
Магон пожал плечами.
– Непременно услышишь. Я позабочусь об этом.
Магон спросил:
– Ты только от меня скрываешь? Ведь у тебя только что был Клеонт. Он ничего не знает о штурме?
– Не знаю.
– А я знаю.
Ганнибал приложил палец к губам – знак полного молчания. Магон кивнул: дескать, понимаю.
– Подойди ко мне, Магон.
Магон повиновался.
– Сделай все, чтобы твое войско было готово к штурму. Сделай даже то, что невозможно. Учти: Сагунт – мой первый настоящий экзамен. Если меня подведет кто-либо – я не прощу этого никому. И в первую очередь – тебе. Ты должен показать себя с лучшей стороны. Оставь свои оргии, забудь о вине. А когда возьмем Сагунт – хоть захлебнись. Я тебя не упрекну. Ты слышишь, брат?
– Слышу.
– Ты хорошо меня понял?
– Да.
Голос Ганнибала стал строже, суше, грозней:
– Я никому не дам спуску. Я не пощажу себя. Не будет пощады и другим. Пуще своих врагов буду наказывать трусов и нерадивых. – Ганнибал до хруста в пальцах сжал кулак. – Я раздавлю каждого, кто не исполнит моего приказа. Каж-до-го!
Потом долго молчал.
Магон скрестил руки на груди, пошмыгал носом.
– О чем задумался, Магон?
– Просто так…
– А все-таки?
Магон стоял перед братом, словно виноватый.
– Я же говорю: просто так.
Ганнибал прищурился. Сказал сквозь зубы:
– Я вижу тебя насквозь. О чем ты думаешь?
– Сказать?
– Да.
– Откровенно?
– Да!
– Я думаю, – проговорил Магон, – какой же ты жестокий!
Ганнибал захохотал.
– Только и всего, брат? – спросил он сквозь смех.
Пиренеи уже в тылу
Ганнибал пересек реку Ибер тремя колоннами. Перед самым походом он выступил перед солдатскими сходками, Молодой полководец обязан был говорить. И он говорил.
О чем?
Первое. Рим объявил войну. Каждый ли понимает это? Поговаривают, что войны желал, точнее жаждал, сам Ганнибал. Ерунда! Сагунт в кознях Рима был всего поводом. Сагунт – римская заноза. Можно ли было терпеть ее, находясь на Пиренеях? Ганнибал спрашивал солдат: может ли обыкновенный человек – не сказочный богатырь, а человек – стерпеть занозу в заднице? Не сможет! Вот, стало быть, именно так и следует рассматривать Сагунт. Никак не больше и не меньше. Рим домогался войны и добился своего на свою голову…
Второе. Что это будет за война? Разумеется, каждый пытается ответить на этот вопрос по-своему. Было бы очень странно, если бы никого это не задевало, не заставляло думать. Больше того: даже страх иных новобранцев понятен. В самом деле: что такое Альпы, и можно ли идти через Альпы?.. Что можно сказать? Война не будет в великую тягость нашему войску. Ганнибал ручается головой. Он готов принести клятву перед богами.
Третье. Война, точнее, недолгий поход на Рим через Альпы принесет каждому участнику большое богатство. Все ли отдают себе в этом отчет? Рим должен быть и наверняка будет разорен, и его несметные богатства перейдут в руки Ганнибалова войска. Нужна клятва? Прекрасно! Ганнибал совершит паломничество в Гадес, где великое святилище. И там поклянется перед ликами всемогущих богов. Мало этого?..
