Вопрос был обращен к Ахиллу.
Бармокар тоже слышал что-то подобное. В самом деле, правда ли?
Ахилл – хитроумный грек – ответил вопросом на вопрос:
– А прафда, что нумидийцы зрут песок?
Пращники обменялись недоуменными взглядами. Гэд пожал плечами – вроде бы нет, нумидийцы не жрут песок.
– А-ха! – обрадовался грек. – Это вы снаете. Поцему ви ресили, что эти горные или снезные люди – насыфайте как хотите – зрут снег?
– Мы ничего не решили. Мы слыхали, – обиделся Бармокар.
– Вот скифы жрут конину, – сообщил грек на эллинском.
– А кто это такие?
– Народ. Там, далеко. – Грек посмотрел на небо, но на небе были сплошные черные тучи. – На востоке.
Разговор шел под скалой на узкой тропе, шагать по которой было так же просто, как по натянутому канату. Не туда ступил – лети в пропасть! А сколько воинов полетело в пропасть? Кто их сосчитает? Здесь только одно средство, если хочешь спасти свою душу, – плотнее прижимайся к скале и не засматривайся в черную пасть, готовую проглотить тебя.
А Бармокар думал не только, вернее, не столько о себе, сколько о Рутте. Говорят, несколько слонов уже там, в бездне ледяной, прожорливой. Говорят, вместе со слонами погибли и их погонщики. Как найти Рутту? Чем помочь ей?.. Это все равно что искать крохотную звезду на небе среди тысячи тысяч звезд.
– Думаешь? – участливо спросил Гэд. У него зуб не попадал на зуб.
– Думаю, Гано.
– О ней?
– О ней.
– Лучше о себе позаботься.
Не успел Гано Гэд произнести эти слова, как сверху посыпался снег – почти лавина. И вместе со снегом – камни, настоящие булыжники.
– Они! – закричал Ахилл.
– Нападение! – громыхнуло вокруг.
Что делать? С кем драться? Где же враг? Где-то наверху. А как достать его?
– Жмись к стене! – орет Гэд. – Прижимайся затылком!
Они лепятся к ледяной стене, а где-то впереди уже летят в пропасть и зовут на помощь маму. Прямо как малые дети. Здесь не то что мама, сам Ваалхаммон не поможет!
Гано Гэд пытается найти для ног более надежную опору и вдруг соскальзывает, будто хочет присесть на корточки. Солдатская котомка катится в одну сторону, галльская шерстяная шапка – в другую. Что это он вздумал?
И вот на глазах друзей, съежившихся от холода, Гано Гэд медленно сползает вниз по тропе, к самой пропасти. Он пытается уцепиться за что-нибудь. Но это у него не получается, и поначалу становится даже смешно: большой дядя беспомощно барахтается словно в речке – раскидывает руки, дрыгает ногами. И вдруг Гано Гэд начинает орать не своим голосом:
– Помогите-е-е!
А пращники стоят и не двигаются – не могут взять в толк: шутка это или?.. Вот тут и срывается с места Бармокар, падает на колени, скользит по льду, хватает Гэда за ногу и чудом оттаскивает к стене. А потом уж и другие пращники дружно подымают Гэда, ставят его на ноги.
– Живой? – спрашивают. И смеются. Точнее, гогочут.
Гано Гэд бледен, трясется, его бьет африканская лихорадка. Из носа течет кровь.
– Послушайте, – кричит один из пращников, – что же вы торчали, будто дохлые? Этот мог запросто сигануть в пропасть.
Гэда прошибает пот. Губы его шепчут невнятное…
– Что? – спрашивает Бармокар и сует ему в рот флягу с иберийским вином.
– Как это произошло? – спрашивает трясущийся Гэд.
– Лед же, – объясняет Бармокар.
А остальные жмутся друг к другу – самим худо, не до чужих бед.
– Я стоял, и земля вдруг ушла из-под меня, – шепчет Гэд. – Это очень коварная земля… Ты спас мне жизнь.
– Полно, – говорит Бармокар, – сам бы удержался…
– Я? – Гэд оглядывается на пропасть. – Я? Никогда! Я твой должник.
– Забудь про это…
– Нет, Бармокар, как можно забыть? Я стоял, и земля вдруг ускользнула. Я был беспомощен, как грудной младенец… Дай еще вина.
Глоток, еще глоток… Цвет возвращается к лицу Гано Гэда – розовеют губы, щеки, в глазах уже светится жизнь.
К нему пробирается сквозь толпу солдат – это грек Ахилл.
– Осторожно, – предупреждает его Бармокар.
Ахилл показывает ступни: башмаки перевязаны толстой бечевкой.
– Теперь ноги не скользят, – говорит Ахилл. – Надо всем перевязать ноги. А в веревку продеть железные гвозди. Это ясно вам? – Он говорит на родном языке, который не очень понятен.
А по рядам уже передают приказ командующего: всем рубить ступеньки на ледяной тропе, расширять ее, чтобы кони и слоны могли пройти. Ледорубы, изготовленные дружественным галльским племенем, пошли из рук в руки. Лед этот по прочности можно вполне приравнять к железу. Он раскалывался под ударами, с треском в стороны летели колючие, жалящие, как финикийские стеклышки, кусочки. Однако все трудились без устали, всем хотелось, чтобы тропа стала пошире, чтобы проклятые пропасти перестали проглатывать людей, слонов и коней.
По рядам воинов понесся новый приказ командующего: усилий не жалеть, долбить лед безжалостно, остерегаться коварных горцев, а завтра, на рассвете, сам командующий покажет всему войску нечто, от чего у каждого воистину вырастут соколиные крылья. И еще прошел приятный слух: до перевала меньше десяти стадий.
Сотники командовали:
– Сил не жалеть! Желанная цель близка!
Ахилл вдруг сообщил недобрую новость: два слона с пятью погонщиками исчезли в пропасти.
– Когда? – У Бармокара упало сердце.
– Только что…
– Где это?
– Там. За ближайшим поворотом.
Не говоря ни слова, Бармокар двинулся со всей возможной поспешностью к ближайшему повороту.
– Куда он? – опешил Ахилл.
Гано Гэд сказал по-эллински:
– Оставь его. Он скоро вернется. Его друг – погонщик слонов.
– А если сотник спросит?
– Разве сотник может помочь падающему в пропасть?
– Едва ли…
– То-то и оно, Ахилл. Давай делать свое дело, а сотнику я все объясню сам.
К полуночи тропа превратилась в довольно сносную дорогу. Работа разгорячила воинов. Они даже пошучивали. Казалось, страх сменился уверенностью. Да и снег вроде бы перестал…
– Где же твой друг? – спрашивал Ахилл Гэда.
– Разве он не появился?
– Я что-то не вижу.
– В Риме повстречаемся с ним, – пошутил Гэд.
Бармокар появился далеко за полночь. Он потребовал ледоруб и с силой вонзил его в звенящий лед. Пращник работал довольно долго, а потом распрямил спину и сказал:
– Он жив-здоров.
– В таком случае… – Гэд протянул руку. – Твою флягу, дружище!
Ганнибал проспал на медвежьих шкурах ровно два часа. Проснувшись, не мешкая вылез из-под теплых одеял.
– Явились? – спросил он легковооруженного телохранителя.
– Они там, у костра, – был ответ.
Ганнибал сделал глубокий вдох, подставил лицо крупным, водянистым снежинкам, растер их по лицу.
– Ну вот, – сказал он, – я умылся.
Вокруг костра, ради которого не пожалели с полдюжины крупных деревьев, сидели Бомилькар, Бирикс, Наравас, Матос.
– Где Магон? – спросил Ганнибал.
– Я здесь, – ответил из темноты Магон.
– А Махарбал?
– Он горюет… – сказал ливиец Матос.
– По какому случаю? – Ганнибал насторожился.
– Не меньше полусотни коней свалились в пропасть.
– Так… – Ганнибал опустился на сосновый пень.
– Эти негодяи, – Матос показал рукою на горы, что теснились с левой стороны, – устроили снежный обвал.
– Только кони, Матос?
– Нет, и воины.
Ганнибал прошелся взглядом по горным вершинам: сквозь снежную пелену они казались серыми, а дальние и вовсе терялись, смешиваясь с плотной теменью.
– Бывает, – сказал Ганнибал.
Длинноносый Бомилькар, начальник легковооруженных, закашлялся, попросил теплой воды. И сказал, грея окоченевшие руки возле жаркого пламени:
– У меня тоже грустные вести… – и взглянул на командующего, словно спрашивал: «Продолжать ли?»
Ганнибал кивнул.
– Это же война, – проговорил Бомилькар. – Вести на войне бывают разные. Я кое-что тоже припас… Так вот: донесения свидетельствуют о больших потерях. Мы лишились половины слонов, трети конницы и, с помощью богов, быть может, сохраним всего половину войска. Я имею в виду и те потери, которые неизбежны при спуске в долину. Да будет всем известно, что спуск не менее опасен, чем подъем.
