Но я ошибся. Повернувшись, я увидел, что его одежда чиста, без единой бабочки. Через запотевшее стекло его маски я разглядел испуганное, но уже не перекошенное ужасом лицо.
— Стойте… — простонал он. — Мы спасены. Мы уже за периметром. Прошу вас, не бегите!
Я оглянулся. Мы преодолели немалое расстояние. Прожекторы продолжали освещать высящиеся вдали машины гипотетиков. На равнине между нами и ними никто уже не шевелился.
Ветер заметал наши ноги поземкой, над нами сияли звезды. Мы стояли и дрожали в ожидании того, что из тьмы последует нападение или приползет оттуда хотя бы один выживший. Но ни того, ни другого не случилось.
Только фонари вдалеке начали гаснуть один за другим.
Мы нашли свое судно благодаря датчикам, вшитым в нашу одежду. Идти к нему пришлось далеко, но мы были так потрясены, что сперва у нас буквально отнялись языки. Потом Оскар сумел наладить голосовую связь с Вокс-Кором и коротко посовещался с менеджером и с военным командованием. Все произошедшее было зафиксировано и передано приборами наблюдения, и на Воксе пытались уже проанализировать увиденное.
— Возможно, наше появление привело к срабатыванию какого-то защитного рефлекса, — предположил Оскар.
Я не стал спорить. Но я не был уроженцем Вокса и не был обязан верить в расположенность гипотетиков к людям и искать оправдание этой бессмысленной бойне.
Наш летательный аппарат выглядел посреди антарктической равнины как нелепый осколок исчезнувшего ледника. Я спросил Оскара, сумеет ли он довести его до Вокса.
— Без сомнения. Я просто должен приказать ему доставить нас домой.
— Вы уверены? Вы весь в крови, Оскар.
Он осмотрел свой рваный комбинезон.
— Ничего страшного.
Пройдя через шлюзовую камеру, он избавился от одежд. Весь его торс оказался в мелких порезах, но неглубоких и не опасных для жизни. Он объяснил мне, где находится аптечка, и я обработал его раны средством, сразу остановившим кровотечение.
Несколько крохотных хрустальных бабочек — не то мертвых, не то уснувших — остались висеть на ткани его комбинезона. Оскар вынул из коробки для сухого пайка все содержимое, взял одну бабочку указательным и большим пальцем и опустил в коробку.
— Для анализа, — объяснил он.
Свою рваную одежду мы оставили в Антарктике, выбросив ее из люка шлюза.
— Вас они не тронули, — заключил Оскар, когда аппарат взмыл в воздух и лег на обратный курс.
В пустом салоне, где совсем недавно яблоку было негде упасть, было теперь очень неуютно. Воздух, мы сами, даже свежая одежда, которую мы натянули, — все провоняло сероводородом.
— Не тронули, — согласился я.
— Потому что узнали. — В его тоне слышалось некоторое недовольство.
— Что-то я не пойму… — отозвался я.
— Они узнали в вас Посвященного.
— Я понимаю во всем этом ничуть не больше вашего. Я не Айзек, во мне нет никакой биотехнологии гипотетиков.
— Вы и теперь будете отрицать очевидное, мистер Файндли? Человеческое тело преодолевает Арку Времени не так, как Арку Пространства. Мы знаем это на основании многолетних исследований. Вы сохранились не потому, что подверглись консервации, как замороженный овощ. Скорее всего, вас воссоздали по записанной информации. Человеческому глазу и человеческим приборам подобная реконструкция может показаться безупречной, но ОНИ знают, что вы — один из них.
Я слишком обессилел, чтобы спорить. Оскар ухватился за одно из немногих мыслимых объяснений случившегося: что гипотетики узнали меня и отсортировали, чтобы спасти от гибели. Он решил, что сам уцелел потому, что я был с ним рядом и помог ему. Иными словами, он вообразил, что его спасителем стал глупый неотесанный полубог.
Глава 15
САНДРА И БОУЗ
В полдень Сандра въехала на стоянку приемного отделения приюта. Над раскаленным асфальтом колебалось марево, густой воздух было трудно вдыхать. В общем, погода стала еще хуже, чем накануне, если такое вообще возможно. Охранник у входа — его звали Тэдди — нежился под маленьким вентилятором, но при виде Сандры вскочил.
— Доктор Коул! Послушайте, мне очень жаль, но у меня инструкция вас не впускать…
— Все в порядке, Тэдди. Позвоните доктору Конгриву и скажите, что я здесь и хотела бы с ним поговорить.
— Хорошо, мэм. Думаю, я могу это сделать. — Тэдди что-то сказал в трубку, подождал, сказал что-то еще, потом с улыбкой повернулся к Сандре. — Порядок. Вы уж не сердитесь. Доктор Конгрив приглашает вас к себе в кабинет. Говорит, вы можете идти прямо туда.
— Ничего, Тэдди, спасибо.
— Всегда пожалуйста. Хорошего вам дня, доктор Коул.
Конгрив встретил Сандру победной улыбкой. Она помнила, что должна исполнить роль — такую же, как в школьном спектакле «Отелло», когда ей доверили перевоплотиться в Дездемону: «Отец, я вижу — здесь мой долг двоится». Это ничего, что из нее не получилось актрисы.
— Простите, что побеспокоила вас, доктор Конгрив.
— Вы меня удивляете, доктор Коул. Я думал, что вы поняли, что вам надо отдохнуть от работы до конца недели.
— Я все понимаю. Просто захотелось попросить у вас прощения за свое поведение. Я решила сделать это лично.
— Вот как? Что заставило вас передумать?
— Понимаю, это выглядит странно, но у меня было время поразмыслить, можно сказать, покопаться в себе. На самом деле мне важна моя карьера здесь, в приюте. Я оглянулась назад и поняла, что вела себя неподобающим образом.
— В каком смысле?
— Я превысила свои полномочия, проявила излишний интерес к Оррину Матеру, а когда вы передали его другому врачу, разозлилась.
— Я вам объяснял, почему так поступил.
— Да, сэр, и теперь мне понятны ваши резоны.
— Что ж, я ценю ваш поступок. Он наверняка дался вам нелегко. А что вас, собственно, привлекло в этом пациенте, если не секрет? — Конгрив всплеснул руками и устремил на нее задумчивый взгляд, разыгрывая рассудительность.
— Сама не знаю. Он показался мне таким… Слабым? Уязвимым?
— Все наши пациенты уязвимы, иначе они бы сюда не попадали. Поэтому мы и оказываем им помощь.
— Я знаю.
— И именно поэтому мы не можем позволить себе роскошь слишком близкого общения с ними. Наилучший наш подарок тем, кто оказывается на нашем попечении, — абсолютная объективность. Это я и имел в виду, называя ваше поведение непрофессиональным. Вам понятно, к чему я веду?
— Да, сэр, понятно.
— Вам должно быть понятно и то, почему я отправил вас отдохнуть. Обычно, когда врач начинает распространять на пациента свои собственные тревоги, это значит, что он переутомлен или чем-то расстроен.
— Теперь я в полном порядке, доктор Конгрив.
— Хотелось бы верить. Не происходит ли в вашей жизни чего-то, что мешает работе?
— Ничего такого, с чем я бы не сумела справиться.
— Вы уверены? Если вам надо выговориться, я с радостью вас выслушаю.
Боже сохрани!
— Я вам очень признательна. Просто… — Она вздохнула. — Если честно, то это погода, и вообще. У меня сломался кондиционер, я уже давно не высыпаюсь. Да и работы порой бывает через край немножко, вы правы.
— Это может сказать о себе любой из нас. Что ж, я рад, что вы решили быть со мной откровенной. Вы действительно готовы вернуться к своим обязанностям?
— Да, сэр, совершенно готова.
— Не сказать, что у нас не найдется для вас дела… Как насчет того, чтобы поработать недели две в облегченном режиме? Например, понаблюдать за доктором Фейном? Уверен, ваш опыт будет для него неоценим.
— Я бы с радостью.
— Но, конечно, не касаясь дела Матера.
Она кивнула.
— Честно говоря, у нас возникли с этим кое-какие осложнения. Мне понадобится ваше официальное согласие на добровольную передачу дела Матера доктору Фейну. Как вы на это смотрите?
Она изобразила удивление.
— Это так необходимо?
