– Какая прелесть! – расхохоталась блондинка. – У этой штуки есть название?
– Блинг-мо, – опередил Фриша бармен.
На языке гематров игрушка звалась иначе, но Фриш не стал уточнять. В конце концов, здесь Хиззац…
– Мне такую же!
– Сию минуту, госпожа.
– А мне… – юнец изучил столик Фриша в надежде обнаружить еще что-нибудь занятное, но кувшинчик с лимонадом его не вдохновил. – Мне пепельницу!
Он извлек из бездонного кармана «колоколов» вудунскую сигару. Средний класс, оценил Фриш. Когда юнец закурит, по запаху можно будет определить точнее.
– Вы не возражаете? – спохватилась блондинка.
Столы стояли близко, для разговора не требовалось повышать голос.
– Мне нравится запах сигарного табака, – успокоил ее Фриш. – Йотам Галеви, с Таммуза, к вашим услугам.
– Эрлия, с Октуберана.
– Крисп, – буркнул юнец. – Крисп Тиней.
Шероховатости были мелкими. Каждая сама по себе не имела особого значения, но они быстро накапливались. От Гиля Фриша не укрылась едва заметная пауза, запинка перед тем, как юнец назвал свою фамилию. Эрлия представилась только по имени, но для сексапильной туристки это нормально. В любом случае, вариант «мать и сын» гематр отбросил еще до формального знакомства. Брат и сестра? Нет сходства. Двоюродные? Вероятность меньше семи процентов. Любовники? Вероятность стремилась к нулю, при учете нюансов поведения блондинки.
Посещение университетского кафе в поздний час. Нарочитая развязность юнца. Естественность его спутницы. Головоломка оказалась посложнее «волшебного кубика», который бармен с поклоном водрузил на столик помпилианцев. Пепельницу он тоже не забыл – вместе с лучиной для прикуривания и секатором для обрезки сигар. Коротая время в ожидании Диего Пераля, мар Фриш был не прочь между делом разгадать эту маленькую загадку. Он не сомневался: все части мозаики встанут на место еще до того, как маэстро Пераль покинет фехтовальный зал.
– Сколько их тут всего?
Эрлия указывала на «блинг-мо» с пирожными. Сверху покоились четыре шарика: в глазури, сахарной пудре, шоколаде и кокосовой крошке.
– Пятнадцать, – ответил гематр.
– Что я наделала! Моя фигура!
Сокрушаясь вслух, блондинка взяла первое пирожное. Крисп щелкнул секатором, срезая кончик сигары, взмахнул в воздухе самовозгорающейся лучиной, дождался, пока она займется как следует, и прикурил. Он едва не обжегся, пытаясь загасить лучину, которая потухла бы сама, догорев до костяного черенка. Стало ясно: сигару юнец курит хорошо, если второй раз в жизни.
– Давно вы на Хиззаце, мар Галеви?
В том, что Эрлия знает, как правильно обращаться к гематрам, не было ничего удивительного. Ровным счетом ничего. Тем не менее, еще один кусочек мозаики встал на свое место в мозгу Фриша.
– Четвертый день.
– Как вам здешняя кухня?
– Все натуральное и дешевое. Много местной экзотики. Будьте осторожны с острыми блюдами.
– Спасибо, мар Галеви! Мы с Криспом только сегодня прилетели…
Крисп затянулся сигарой и закашлялся.
Спросить совета у более опытного туриста, а не у местного – это разумно. Женщины зачастую оказываются умнее, чем стараются выглядеть. Еще один фрагмент мозаики, отметил Фриш. Он наблюдал и анализировал. Юнец извлек коммуникатор, активировал сферу и углубился в поиск. Эрлия расправилась с первой четверкой пирожных и принялась вертеть в руках куб-трансформер, желая добраться до следующей порции. С хитрой конструкцией помпилианка справилась на удивление быстро – быстро для не-гематра. Она радостно захлопала в ладоши, когда куб стал раскрываться.
– До завтра, маэстро, – прозвучал в наушнике Фриша женский голос. – Привет супруге! Она у вас просто чудо!
– Это, случаем, не спортзал?
Юнец указывал на освещенные окна фехтовального зала. Окна были выставлены на «матовый флер»: рассмотреть, что происходит внутри, невозможно, но стекла пропускали свет в обе стороны на семьдесят процентов.
Случайностей не существует, подумал мар Фриш. Головоломка сложилась. Теперь он знал, кто перед ним. Вероятность – девяносто шесть и четыре десятых процента.
– Спортзал, – подтвердил Гиль Фриш.
– Вы там бывали? – удивилась Эрлия.
Если бы существовал приз за натуральность поведения, блондинка получала бы его ежегодно. Сперва Фриш хотел сказать правду, которая ни в чем его не уличала, но, хорошенько взвесив ситуацию, соообщил:
– Я видел план университета.
Ответ полностью удовлетворил Эрлию: она хорошо представляла себе способности гематров. Блондинка улыбнулась Фришу – как раз в тот момент, когда наушник в левом ухе лже-бизнесмена озвучил тупой удар.
Так падает тело.
– Зал закрыт, приходите завтра.
Диего заблокировал тренерский кабинет и сунул ключ-карту в нагрудный карман. Сперва, еще до предупреждения о закрытии зала, он решил, что вернулась Джессика Штильнер. Мало ли? Забыла какую-то дамскую пустяковину… Повернув голову, он выяснил, что идея с Джессикой никуда не годится. Диего Пераль, случалось, на Хиззаце путал юношу с девушкой, но спутать гематрийку с чужим мужчиной, пусть даже рослым, как высокая Джессика, он не мог. Отсюда, с галереи, поздний визитер был плохо различим. Поверх перил маэстро имел возможность рассмотреть часть входной двери и притолоку над головой гостя, а между «кеглями» ограждения, искусно оформленными под настоящий мореный дуб, гость виделся фрагментами: плечо, рука, нога в спортивной обуви.
Фехтовальный чехол, сгруженный на пол.
– Если у вас есть вопрос, я сейчас спущусь.
Позже, бессонными ночами, Диего спрашивал себя: почему? Почему чувство опасности, развитое годами службы в армии до собачьего чутья, промолчало в этот момент?! Он спрашивал и не находил ответа. Кроме одного: Господь в неизреченной милости своей отмеряет каждому испытания по силе его. Встань в меру, грешник, и терпи молча. В любом случае, подходя к краю галереи, Диего наслаждался покоем, расслабленностью после утомительного занятия. Он оперся о перила, повернул лицо к человеку, стоящему в дверях, и понял, что покой – фикция.
– Добрый вечер, – сказал маэстро. – Здравствуйте, дон Фернан.
Дон Фернан, граф Эль-Карракес, сын маркиза де Кастельбро и брат доньи Энкарны, не ответил на приветствие. Продолжая держать Диего в поле зрения, он со спокойствием человека, знающего до мелочей, что произойдет в ближайшее время, аккуратно прикрыл за собой дверь. Сухо щелкнул язычок замка. Прикрыл, но не запер, отметил Диего. Словно подслушав мысли маэстро, дон Фернан поднял левую руку к пульту блокировки, размещенному на стене возле косяка – и, не коснувшись сенсоров, пожал плечами: а смысл? В такое время университет пуст. Мы никого не ждем. Разве здесь, в зале, кто-то собирается бежать? Прорываться в коридор, звать на помощь? Нет? Значит, побег на рывок исключен. Завершив беззвучный монолог, граф движением, говорящим о большой практике, расстегнул чехол. С тихим визгом, свойственным синтетической ткани, верхняя четверть откинулась назад и повисла на ремнях. Сверху Диего прекрасно видел, что из чехла торчат две рукояти.
Шпага, кивнул маэстро. Шпага и дага со шпажной чашкой. Судя по конструкции эфеса, шпага дона Фернана была длинной и тяжелой, с двулезвийным клинком – родная сестра рапиры Пераля.
Граф ошибся: в первую минуту Диего задумался именно о бегстве. Но выход на площадку между этажами запирался снаружи. Уборщица сделала это давным-давно. Открыть его изнутри, с галереи, можно было одним способом: выломав дверь. Строили корпус на совесть, взломщик рисковал остаться на исходных позициях с вывихом плеча и переломом ключицы. Тренерский кабинет? В глухой каморке отсутствовали окна. Иного выхода, кроме как на галерею, кабинет не имел. В противном случае Диего уже покинул бы зал, нимало не заботясь, что его сочтут трусом.
Увы, бегство исключалось. А принудить себя поднять шум, огласив безлюдный университет воплями «Помогите!» – нет, Диего Пераль не сумел бы закричать даже под страхом смерти. Пройдет меньше получаса, и он страстно, до скрежета зубовного, пожалеет о своей проклятой гордыне, но будет поздно.
