Если бы не слабость на грани потери сознания, не пронзающая поминутно все члены огненная боль, заставляющая непроизвольно дергать штурвал, он снизился бы до предела и утюжил брюхом катера кроны деревьев, надеясь привлечь внимание Пита… Но и о таком способе лучше забыть. Один неосторожный маневр, и даже на скорости пять-десять километров в час «Рейнджер» станет для него гробом. Малыш ругал себя, обвинял в изнеженности и обзывал слюнтяем, но взять себя в руки это не помогло. Рик не знал, что люди, подвергшиеся на Тихой энергоинформационным ударам до него, вообще не приходили в сознание самостоятельно.
Он поднял катер, задрал пулеметы в небо и двинулся над лесом, стреляя короткими очередями и следя, не взмоет ли в воздух сигнальная ракета. Но Пит уже лежал под завалом у обрыва, а Рик, добравшись до строений наблюдательного пункта через два часа, прошел чуть в стороне и не увидел ни его, ни уткнувшийся в одинокое дерево скутер с одним помятым и одним разбитым саркофагом на нем. Прозрачная крышка реаниматора, висевшего справа, лопнула по всей длине, из отверстия текла тягучая белая жидкость, а индикаторы на приборном щитке горели тревожными красными огнями.
Рик посадил «Рейнджер» неподалеку от двухступенчатой башни наблюдательного пункта, ухитрившись при этом не задеть здание и не разбить катер; выбрался наружу и минуту стоял неподвижно, ожидая, пока рассеется затянувшая глаза темнота, разрезаемая вспышками молний острой боли в голове. Упирая в землю приклад винтовки, Малыш двинулся к маячившему впереди входу. Бронированные створки ворот раздвинуты в стороны, а открыть их не мог никто, кроме дошедших сюда людей Шарпа… Или Пита. В шлюзовой камере и ведущем в центральный зал коридоре горел свет, но киб-мастер станции не отзывался. На полу виднелись следы: несколько сухих листьев, засохшие отпечатки грязных ботинок… много следов, и все они вели в одну сторону. Ребята Стива вошли сюда, но обратно уже не вышли.
Рик призвал себя ко всей возможной осторожности, однако не знал, как это выполнить — усилий его воли хватало только на то, чтобы держаться на ногах. Тогда он просто пошел по коридору в центральный зал, и первое, что там увидел — десять неподвижных тел. Вот и сам Шарп на полу у главного терминала. А вон тот привалившийся к стене пожилой чернокожий мужик еще жив… Рик доковылял туда и осмотрел его. Глаза закатились, дыхание хриплое, из раскрытого рта на грудь стекала струйкой слюна. Малыш позвал киб-мастера чернокожего — тот не ответил, однако система жизнеобеспечения комбеза, судя по всему, работала. Да, человек жив, и все остальные, включая Шарпа, тоже оказались живы. И все — без сознания. Похоже, прямо во время сеанса связи группу накрыл удар направленного излучения, подобный тому, какой недавно испытал на себе Рик. Но сам-то он в сознании! Терял его, больно, слабость, но — в сознании… Малыш пожал плечами. Значит, Стива шарахнуло сильнее. Или же я оказался покрепче этих парней… Рик мотнул головой, отогнав последнюю мысль — какая разница? Надо найти передатчик.
Повсюду на полу валялись пустые пластиковые бутылки из-под воды, а в одном из трех кресел у пульта откинулся на подголовник маленький человечек лет сорока. Рик узнал его: бывший офицер ВКС и бывший заключенный, ныне профессиональный охотник по кличке Манки. Очевидно, он тоже время от времени приходил в себя, нашел воду, пытался поить остальных, пытался подать сигнал с пульта… Но у Манки не вышло, на орбите его никто не услышал, иначе уже прилетели бы. Значит, запустить передатчик отсюда нельзя.
Рик вышел наружу и поднялся по узкой металлической лесенке на плоскую крышу башни НП. Один из портов оказался открыт, платформа для установки техники выдвинута. На ней высилось устройство, похожее на средневековую корабельную пушку, задравшую дуло к небу. Пакетный гиперпередатчик «Почтовый Голубь». И еще где-то здесь же должен стоять маяк… В одном из закрытых портов?
Да «Почтовый Голубь» и есть маяк, догадался Рик. Остальные пристежки и навороты к нему где-то внизу… Линза, закрывавшая «жерло пушки», горела слабым голубоватым светом. Сейчас он передает в пространство: «Наземный наблюдательный пункт Службы охраны заповедников, законсервирован в таком-то году»… Обычная программа изолированной системы маяка. А на передачу произвольной программы как его настроить? Снизу его нельзя включить, потому что вся техника вышла из строя, но тогда его вообще нельзя включить, потому, что и вся сопутствующая аппаратура самого прибора, и киб-мастер, подключенный к нему, тоже мертвы… А-а-а, дьявол! Малыш в ярости пнул «станину пушки» ногой. Тонкий корпус неожиданно легко смялся от удара. Тихо, тихо, не психуй… Должен же быть способ?
Да, он есть; а ты неизлечимый кретин, друг Малыш. Вот же, красная прозрачная крышка с надписью на универсальном, понятная даже дебилу: «Резервный контур. Аварийный пуск. Только сигнал SOS». Внизу, на корпусе, та же надпись на десяти наиболее распространенных национальных языках… Будь паинькой, открой крышечку.
Сорвав пломбу, Рик откинул крышку и перевел переключатель в положение «активировать». Линза засветилась ярче, в ее глубине начали проскальзывать яркие всполохи, напоминающие вспышки бесшумных электрических разрядов. Все.
Малыш внезапно почувствовал страшную усталость. Все сделано, он сделал, что мог, оставалось ждать. Еле волоча ноги, запинаясь, он стал спускаться по лестнице вниз.
Я пришел в себя от того, что начал захлебываться жидкой грязью, которая медленными ручейками стекала прямо на лицо с кучи земли, придавившей грудь. Грязь затекала в нос и приоткрытый рот. Я закашлялся и повернул голову в сторону, открыл глаза и тотчас зажмурил левый — в него попала хорошая порция противной липкой жижи.
— Прости, командир, — виновато сказал Суслик. — Я не успел захлопнуть колпак, а когда тебя завалило, это оказалось уже невозможным. Хорошо, что ты пришел в себя. Еще немного, и тебя затянет целиком. Шевелиться можешь?
Я лежал на спине, почти полностью погребенный под слоем земли и мелких камней, снаружи оставалась только голова выше подбородка и кисть вытянутой в сторону правой руки. Левую руку, протянутую вдоль туловища, намертво придавило к земле. Грудь и шею зажало словно в тисках, и дышать было невероятно тяжело. Ног я почти не чувствовал — на них лежал особенно толстый слой почвы. Я попробовал поворочать верхней частью туловища и головой, пытаясь освободить хотя бы шею.
— Одна из тварей подходила к тебе, — сообщил Суслик. — Айтумайран — или рэдвольф, назови как хочешь.
— Что?!.. — От неожиданности услышанного я с такой силой рванулся вперед, пытаясь сесть, что с груди свалилась часть земли, а по завалу на полметра вверх пошла широкая трещина и дышать стало легче. — Что ты сказал? Один из монстров был здесь?
— Он подошел к тебе, долго стоял, но трогать не стал. Наклонился, обнюхал голову и ушел. Это произошло около часа назад. А всего ты лежишь без сознания более двух часов, и тебя все больше затягивает грязь. Я пытался привести тебя в чувство, но…
— Ладно, не извиняйся. Что с саркофагами?
— Не знаю. Камера у тебя на груди завалена, камера коммуникатора, пока ты так лежишь, скутер не видит. Камера шлема ничего не показывает. Очевидно, шлем сорвало со скутера и завалило землей. Связь с кибами ребят потерял сразу, когда машину отбросило. Наверное, она просто оказалась слишком далеко от меня. Жуткие помехи.
Трещину, образовавшуюся от моего рывка, быстро заливало жидким илом, сверху с завала на меня текли новые потоки грязи, дождь хлестал вовсю. Нет, я не хочу, чтобы меня похоронило заживо! И еще меньше у меня было желания ждать, пока дружище Айтумайран передумает, вернется сюда и откусит мне голову.
Я начал размеренно двигать плечами, одновременно пытаясь освободить правую руку. Мне удалось согнуть ее в локте. Повернулся, насколько сумел, влево, и выдернул всю руку вверх. Теперь, оказавшись на воле, она могла скидывать землю и камни с груди и левого плеча — чего же вам еще? Через пятнадцать минут я освободил левую руку настолько, что вытащил и ее, раскопал до конца грудь, освободил живот и сел. Прежде чем приняться за ноги, я прокопал дырку возле правого бедра и с облегчением достал из кобуры пистолет. Каждую секунду, пока я работал, ожидая возможного возвращения монстра или появления нового, мне было очень не по себе. Пистолет — слабая защита против него, а в том, что он непременно нападет теперь, когда я в сознании, я не сомневался, но не желал умирать без боя. Пусть он меня убьет, но я успею понаделать дырок в его шкуре. В добрые намеренья такого чудовища я не в силах был верить, несмотря на то, что один раз он и оставил меня в покое. А если он просто не любит убивать живые существа, пока они в беспамятстве и ничего не чувствуют? Не ощущает кайфа, так сказать…
