– Я не знаю, где их начальство, но думаю, здесь, подальше от опасности. Надо посмотреть на кораблях.
– Все осматривать не будем. Посмотри вправо – там к берегу тащат кабана. А нелюди пока что не ели при нас. Возможно, свинина для главных.
Кабан – это, конечно, преувеличение. Тощий поросенок с тупым выражением морды, висящий на жерди между двумя «человеками», такого прозвища не заслуживает. Итак, трупик поросенка несут к одному из больших челнов, а мы со Студентом шествуем сзади с крайне незаинтересованным видом. Ноги время от времени вязнут в когда-то древесной крошке, и хотя ветерок задувает неплохо, запах гнилья вокруг очень ощущается. Вместе с продотрядом мы беспрепятственно проходим весь путь до кораблика, который оказывается не так уж и мал – борта высятся над головами еще на полроста. Носильщики цепляют тушку к веревочной петле, а сами по свисающему с борта канату залезают наверх, а меня привлекает другое судно. В его борту, почти на уровне земли, сделана натуральная дверь, она полуоткрыта; по краям еще свежие следы обмазки жиром. Дверка явно не сейчас появилась, а значит, весь корабль был заранее рассчитан на использование на земле. Студент нежно шепчет:
– Это, наверное, командный пункт. Может быть, зайдем?
Вместо ответа я подаюсь назад, чтоб из двери сразу не быть увиденным. Легкие шаги, и в проеме появляется добрый молодец, не в пример всему виденному красочный и яркий. И одежда, и даже лицо сияют разнообразными оттенками. Он зевает и обращается в глубь судна на всеобщем языке:
– Эгей, хватит сидеть на этом месте. Сюда уже никто из дураков не забредет, а до мест работы далеко.
Из двери голос:
– Ну и займись этим. А у меня тут дело есть.
Толстяк делает еще пару шагов из двери и оглядывается. Сначала он проводит глазами по нам спокойно и ведет взор дальше, но вдруг вздергивает головой и вперяется в Студента крайне ошеломленный.
– А это еще кто? – пытается удивиться он, но нет, дядя! Свое ты уже отудивлялся. Я выхватываю свою пушку и не целясь – благо расстояние детское – вгоняю ему пулю в рот, очень некрасиво получается. Студент с винтовкой наготове кидается в проем, а я напоследок луплю зажигательными по соседним лодкам – пусть разбираются, что за гром при ясном небе. За дверью короткий коридор, тупиковая переборка. Куда? А, вот люк, и я влезаю в просторную каюту, и прижавшийся было к переборке Студент кидается назад и судя по звуку, запирает и защемляет чем-то дверь. А у меня в каюте стол с полусъеденным завтраком, другой – с простыней карты, около него худой и длинный явно человек из Северного Королевства ошеломленно поднимает тяжелый табурет, собираясь швырнуть в меня, но не как во врага, а скорее как во вдруг появившегося неизвестного мелкого, но противного зверька. Прыгаю вбок, и табурет рушит сзади какую-то этажерку. Следующая пуля идет в знакомую птицу, которая размахивает крыльями, но взлететь не может, комната не та. Одной пули, наверное, мало, и в падающую в нее еще трачу две. Из люка лезет Студент, я говорю:
– Проверь у той стенки! – а сам подскакиваю к худому и сую дуло в нос. – Я уртаз Алек! – кричу ему в ухо. – Кто и где еще на корабле, отвечай живо!
Пример птички, которая дохло разлеглась на полу, ясен, и худой торопливо бормочет:
– В соседней каюте У Хан, и наверху двое светлых…
– Веди, сволочь! Студент, наверх, а ты мне покажи, где У Хан!
Палец худого указывает на полускрытую за занавеской дверь, и я киваю, а Студент рывком поворачивает вконец оторопелого кащея к себе и рычит по-волчьи: «Веди!» – молодец, Стъюди, я даже не ожидал, что так умеешь!… Если там, за дверью действительно сидит матерый гоблин, то он наверняка уже изготовился к любым неожиданностям. Разбегаюсь и бью ногой в дверь, она не заперта и распахивается настежь. Я хватаю свободной рукой все ту же табуретку и швыряю в проем – и она напарывается на длинный меч, появившийся справа. Я не жду, пока тот, кто сидит в этой каюте, размахнется заново, и прыгаю вперед, ныряя так, чтобы перехватить руку. Но тот, кто стоял, видимо, решил первым выскочить из двери, и получается так, что он загораживает мне дорогу, а я влетаю ему головой в живот. Вместе катимся по дощатому полу, он поднимается на ноги первым и замахивается мечом – не упустил ведь! Я бью ногой по обломку табуретки, обломок бьет противника под ноги, и теперь уже он валится носом вперед, а я вскакиваю и рукояткой пистолета мечу по затылку, но попадаю в маковку. Волосы пружинят, и орк (конечно же, это орк!) не отключен до конца, поэтому я тут же хватаю ствол другой рукой и принимаюсь за дело, авось не погнется оружие. Орк пытается перекинуть меня через себя, затем всей своей тушей откидывается к стенке. У меня живот расползается по позвоночнику, ребра трещат, но хватки не ослабляю, и наконец гоблин обмякает. Скоренько бью его теперь уже в висок (для верности), а затем вяжу руки-ноги, а тем временем с палубы бухают три выстрела. В моей каюте бедлам, мы покалечили всю обстановку, но лестница в световой люк цела, и я вскарабкиваюсь по ней наверх. На палубе, слева направо: Студент с винтовкой наготове, эльф с простреленной головой, врастяжку лежащий с кинжалом в руке, трясущийся худой, и еще один эльф, злой и красивый. За бортом втихую собирается толпа нелюдей – они почему-то стоят и никаких действий не предпринимают, что меня нервирует. Студент поясняет:
– Это красавец им запретил. А ему запретил я, и он пока согласен.
– Хорошо. Эгей, эльф, – я перехожу на эйфель, – ты можешь сделать так, чтобы эта свора убралась и занялась своими делами? Я хочу поговорить с тобою. И учти – очень возможно, что наши интересы совпадут, с малыми поправками. Но для беседы нужна спокойная обстановка.
Ответ идет без задержки:
– Хорошо, они не будут ничего делать, пока я не захочу этого или не буду убит. Стэльен, распорядись!
Стэльен – это худой – поворачивается к борту и начинает выкрикивать незнакомые слова, и толпа под их аккомпанемент принимается рассасываться. Студент опять дает комментарий:
– Я плохо верю. С этим тоже вроде договорились обо всем хорошо. Даже о том, что сюда их птички скоро троих «пленных» доставят, как уславливались. И на тебе – с ножом кинулся.
– Ладно, посмотрим. Сейчас давайте-ка все вниз, холодно больно. И смотри, ты, чтоб без подвоха! – Эльф кивает. Веры у меня ему нет, если он и вправду молча и исподтишка может управлять своим войском, то ему ничего не стоит организовать свое освобождение. У меня надежда на то, что он не успеет сделать это до разговора, а там и не захочет. Снова каюта, в углу ворочается орк. Я приглядываюсь – да это точно Паханенок, он и есть, заматеревший, отъевшийся и набравшийся опыта.
– Итак, – обращаюсь я к эльфу, – сразу о деле. Ты командуешь этим отрядом. Значит, ты сила, подчиненная только тому, кто эти отряды создал. Почему ты пошел не как намечалось против людей Круглого царства, а на эльфов?
– Это месть. Месть нашего давно ушедшего рода потомкам тех, кто был нашими обидчиками. Конечно, сейчас осталось не больше десятка тех, кто предал нас в Первую Эпоху, а затем, заметая следы предательства, истребил выживших. Но я и мой последний собрат – он лежит там, наверху – не забыли ничего. Теперь мы воздадим за то зло, которое было совершено тысячи лет назад.
– Прекрасно. А потом, когда мщение таки свершиться?
– Потом это войско займется тем, для чего оно предназначено.
– И ты не боялся, что тот, кто создал его, накажет тебя за самовольство, да еще такое?
– Нет, я ему нужен. Без нас и без У Хана нельзя управлять этой кровожадной ордой.
– Так слушай, мститель. Я не собираюсь сейчас тебе мешать. У меня задача – уберечь от нападения наших уртазовских друзей. Так что пока мы будем просто присматривать за вами, а потом, когда месть будет исполнена, попробуем переиграть. Как там, «пленных» к нам еще не несут?
Эльф щелкает пальцами, и Стэльен убегает вверх. Студент интересуется:
– А ты сам разве не видишь, нет у тебя связи с твоими подручными?
