– Ваше высочество, новоявленная принцесса – колдунья, воровка, изменщица и бастард.
И они верят. Сразу. Без инспекций, проверок, аудита, слежки, подслушки и видеонаблюдения…
…Ну и конечно, стая лебедей… (Вроде похоже на сказку Андерсена, но как бы по мотивам… Чтобы не сказать, что сюжет украден и переделан, теперь пишут так: по мотивам.) Лебеди, да, братья той самой Доброй Девушки – принцессы. Конечно, если бы это была восточная сказка, то эта стая крылатых джигитов быстренько порвала бы всех колдунов, дураков и прочих монстров, кто покушался на честь их сестры. А так они, эти лебеди, просто летали и курлыкали. Поскольку, когда были еще принцами и ступили на шаткий путь тотальной борьбы со вселенским злом, ведьма превратила их в обычных северных лебедей. Лебедь, конечно, птица красивая, но в хозяйстве бесполезная. Ни зарплаты, ни гвоздь забить, ни мусор вынести.
Словом, мы тупим в монитор, два взрослых человека, одна уже земную жизнь прошла до половины, вторая – неглупая барышня осьмнадцати лет (вообще-то на то время семнадцати, но «осьмнадцать» уж больно слово красивое). Короче, с напряжением смотрим. Обстановка нагнетается, просто мультик ужасов, причем чем дальше, тем ужаснее. И когда мы от страха уже хотим остановить поезд, наконец все разрешается: правда выплывает наружу, тайное становится явным, лебеди путем надевания им на шею крапивных сорочек превращаются обратно в принцев с коронами на головах, ну а принцессу практически в последний момент стаскивают с плахи буквально из-под занесенного опытным, но разнузданным палачом топора. Это вообще была та еще сцена. Он, значит, палач этот: ийеееех! Раззудись, плечо! Стал вертеть топором, чтобы показать свой профессионализм, а тут Принц как подбежал и шмырг! Девушку за юбку как потянул. Топор – да-даах! По пустой плахе. Ну а принцесса, представив все, что могло бы с ней сейчас случиться, перед тем как сознание потерять, как крикнет: «О, йоооо…»
– Представляю, что она чувствовала! – прокомментировала Лина.
– Думаю, что ни черта хорошего она не могла чувствовать, – стала я учить Лину жизни, параллельно не отрываясь от экрана. Поверь моему опыту, – внушала я Лине, – по крайней мере, чувства благодарности или тем более любви к этому принцу-полудурку после пережитого предательства уж точно не должна была.
А там, аккурат к Жмеринке, все вообще смешалось: королевство вслед за Принцем, попавшим под влияние злых сил, приковыляло в такой тупик, что все эти подданные его величества отбились от рук, всё вокруг пожгли и поразрушали. Кругом расцвело воровство и коррупция, дети перестали учиться и слушаться старших. Словом, хочешь не хочешь, а выбирайся из кризиса любой ценой и, что важно для истории, выясни сначала, кто виноват и что делать. Ну наконец, где-то поближе к Котовску, нашли все-таки крайних – злую колдунью и ее прыщавую дочечку-гота с гормональными перепадами настроения и мерзким нравом барышни пубертатного периода. Справедливость – а что поделать, финал же фильма, – конечно, восторжествовала, но никто этих двух интриганок на плаху не потащил, а, милосердия ради, просто выгнали обеих из королевства к их единокровной чертовой бабушке. «Наверняка старушенция будет рада», – подумал великодушный Принц и выгнал. И вслед им он (который свою невесту на плаху послал и велел ей голову отрубить, благородный чувак, чё!), так вот он старшей вслед назидательно молвил:
– Как вам не стыдно, госпожа колдунья!
И все.
И вот они, эти две ведьмы, ковыляют, как Наполеоново войско по сожженной совместно с населением территории (это у Принца была правильная тактика. Не спорю). Значит, идут они, а дочечка спрашивает:
– Мам, а что такое «как вам не стыдно»?
– А это заклинание такое… – ответила колдунья-мать.
Мы с моей дочкой одновременно покатились со смеху, напугав соседей по купе (мы в наушниках смотрели кино, так что эффект был внезапный и оглушительный), утерли холодный пот притворного ужаса со лбов… эммм… с челов своих…
Море. Пляж
Шестнадцатая станция Фонтана
…И вот они идут перед нами, эти две уточки, два пингвинчика, переваливаются, толстенькие такие, обе в шляпках, в безразмерных ярких трикотажных халатиках. И та, что потолще, говорит:
– Мы сейчас придём… пых-пых… Я разденуся… пых-пых… И вы увидите… Пых-пых… Скажете мне… пых-пых…
– Фух… Да, скажу… Когда придем… Фух… – отвечает тоже толстенькая, но поменьше.
– Скажете мне. Пых-пых… Хорошо, не хорошо… Может, не хорошо… Может, не надо… Пых-пых… Не знаю…
– Конечно, будет хорошо… Фух…
– Ой, не знаю! Пых-пых… Я так долго колебалася. Пых-пых… Брать – не брать. Пых-пых… там были другие расцветки… были черные. Но с белым. Были темно-синие… пых-пых… Были коричневые… пых-пых…
– Ну что вы, зачем коричневое… Лето же… Коричневое, оно же притягивает все. Фух-фух…
– Не знаю… Вот и я им говорю, что вы мне суете коричневое. Лето же… Выбирала-выбирала. Уходила домой, приходила… так наморочила им голову. Пых-пых… Посмутрите. Скажете мне.
– Фух-фух… Посмотрю, да…
– Скажете мне, да – нет… Не знаю. Только правду… пых-пых… А то я не знаю…
– Скажу… Скажу… Фух-фух…
Наконец мы все спускаемся к пляжу. Дамы впереди, тяжело по ступенькам. Мы полегче, тормозим. Я тоже хочу посмотреть «да – нет».
Дамы выбирают шезлонги, кладут сумки.
Мадам Пых-пых колеблется, оглядывает немногочисленных людей на пляже, потом медленно выбирается из своего халата, не расстегивая молнии по всей длине. И оказывается в цельном купальнике – не знаю, не знаю, – в большом обтягивающем купальнике салатового и розового цветов.
И со сдержанной радостью и смущением:
– Ну? Как?
Ее приятельница мадам Фух-фух несколько огорошена. Она ожидала, конечно, она предполагала, но не такое. Чтоб ярко-розовое и ярко-салатовое.
Мы почти рядом и тоже забыли себя контролировать, застыли потрясенные: какой симпатичный яркий праздничный дирижабль! В игривой шляпочке.
– Эммм… ну что… очень… очень… живенько, – не теряется мадам Фух-фух.
Обе потихоньку – пых-пых, фух-фух – идут к морю.
Море – шшшшшшшшххххх! – аплодирует.
7 утра. Пружинистой походочкой, рассчитанной на зрителя, поигрывая плечами, на пляж пришел Он. Явился. Сурово по-орлиному огляделся: из красавиц пока только моя дочь Линочка. А он привык к зрительницам. К восхищенным или по крайней мере заинтересованным взглядам. Почти лысый, но по центру головы – нескошенная борозда. Его купальные плавки не смогли найти талию и разместились верхней резинкой где-то почти под грудью. Этакий красотун!
И вот он расстелил полотенце, кинул Линочке нарочито низким голосом: «Присмотрите за вещами, ага?» – и пошел к воде, тяжело впечатывая шаг в песок, медленно перенося плечи правое-левое, правое-левое, экономно двигая кулаками.
Терминатор, ну чистый Терминатор.
Он направляется к морю, но глаз его, заползший почти на висок – как у курицы, – следит за реакцией единственной пока на пляже красавицы. Красавица демонстративно утыкается в книгу. Я же – не представляющая для Терминатора интереса красавицына мама – продолжаю наблюдать. И когда он, картинно глядя вдаль, ме-е-едленно подходит к морю, вдруг неожиданная «набежавшая волна» бесцеремонно обдает его чуть ли не до макушки.
Терминатор как-то неуклюже, суетливо отпрыгивает на одной ноге и взвизгивает:
– Иии! Ой! мамочки!!!
Но тут же приходит в себя, оглядывается, убеждается, что красавица не наблюдает, успокаивается, опускает руки в воду, обшлепывает себя по-стариковски ладошками – руки, плечи, – поворачивается к морю спиной и точно так же, уверенно, твердо, – играя плечами и животом, движется назад, всем своим видом демонстрируя усталость – мол, поплавал вволю. Рыбкой красиво падает на свое полотенце и замирает, исподволь наблюдая за реакцией Линочки.
Линка шепчет мне, еле сдерживая смех:
– У него на полотенце… ой!!! хихихи! У него на полотенце котята!!!
