Комната была пыльная и заброшенная, со множеством полок. По углам были свалены бочки. На полках громоздились узлы, бочонки и ящики. Сквозь запах пыли Аури уловила нотку улицы, пота и травы. Оглядевшись, она увидела под потолком окошко, а на полу под ним — битое стекло.
Место было опрятное, не считая россыпи листьев, занесенных сюда какой-то забытой бурей. Тут стояли мешки зерна и ячменной муки. Зимние яблоки. Провощенные тугие упаковки фиг и фиников.
Аури обошла комнату, держа руки за спиной. Она ступала легко, как танцовщица на барабане. Бочонки с патокой. Банки земляничного варенья. Несколько кабачков вывалились из своего мешка у самой двери. Аури шуганула их на место и потуже затянула мешок.
Наконец она наклонилась, чтобы получше рассмотреть нижнюю полку. Одинокий лист залетел и устроился на глиняном горшочке. Двигаясь аккуратно, Аури подняла листик, взяла горшочек и поставила на его место серебряную мисочку. И положила листик обратно в мисочку.
Она позволила себе окинуть комнату голодным взглядом, и не более того. Потом Аури направилась обратно, туда, откуда пришла. И, лишь вернувшись в знакомую тьму Сборника, она вздохнула свободно. И с нетерпением смахнула пыль со своего нового сокровища. Если верить картинке, в горшочке были оливки. Оливки чудесные!
Оливки отправились в Клад. Они выглядели немного одинокими у себя на полке. Однако одиночество все-таки гораздо лучше, чем ничего, кроме гулкой пустоты, соли и масла, полного ножей. Намного, намного лучше!
Потом Аури проверила, как дела в Порту. Льдисто-голубая бутылочка была немного не в своей тарелке. Она примостилась на самой нижней, самой левой полке у восточной стены. Аури мягко коснулась ее, изо всех сил стараясь подбодрить. А он любит бутылки. Может, это как раз подобающий дар?
Аури взяла бутылочку, покрутила в руках. Да нет. Не эта бутылочка. Суровая. Гравированная. Названная в честь кого-то другого.
А может, другую какую-нибудь бутылку? Да, это казалось почти правильным. Не совсем, но почти.
Она подумала про туалетный столик в Засвалке. Вчера он выглядел ровным и правильным. Но тогда она была вся растерзанная. Не в лучшей форме. Может, там есть какая-нибудь бутылочка, перепутавшаяся с остальными. Что-нибудь неправильное, потерянное или неуместное.
Ну, а даже если и нет, по крайней мере, будет с чего начать. И вот Аури взяла в руки теплое, приятное, увесистое Средоточие. И пошла кружным путем, тем, который чуточку дольше, чтобы показать ему Тамбур, и Вперед, и Просветное — оно ведь их еще не видело! — прежде, чем направиться в Подводы.
Она немного передохнула в Колечке, своей новой, идеально круглой гостиной. Средоточие королем восседало на бархатном кресле, а Аури удобно развалилась на томной кушетке, давая рукам отдых от такой сладкой боли — таскать Средоточие.
Но она была слишком занята, некогда было нежиться. Поэтому Аури снова взяла тяжелую шестерню и стала медленно подниматься по безымянной лестнице, не торопясь, чтобы Средоточие вволю насладилось странной и лукавой застенчивостью этого места. И поскольку оба они были вежливые, оба не обратили внимания на стеснительную дверь на лестничной площадке.
Вот и Засвалка. Аури пролезла сквозь стену и увидела, что комната точь-в-точь такая, какой она ее запомнила. Не идеально верная, как Колечко. Однако же ничего вызывающе искаженного тут не было. Ничего кривого, потерянного или кричаще неправильного. Теперь, когда туалетный столик был выправлен, Засвалка выглядела вполне довольной и могла спокойно предаться долгому и теплому зимнему сну.
Но все равно, не зря же она шла в такую даль! Поэтому Аури отворила платяной шкаф и заглянула внутрь. Потрогала ночной горшок. В чулан она тоже заглянула, вежливо кивнула стоявшим там метле и ведру.
И окинула взглядом туалетный столик. Там было несколько хорошеньких бутылочек. Одна особенно бросилась ей в глаза. Такая маленькая, светленькая. Сверкающая, как опал. Идеальная, с хитрой защелкой. Аури не нужно было ее открывать, чтобы увидеть, что внутри у нее дыхание. Драгоценная вещица.
Она подняла повыше Средоточие и попыталась посмотреть сквозь круглое отверстие в самом центре него, всего такого центричного. Она надеялась углядеть что-то, чего не заметила прежде. Что-нибудь отпавшее или заплутавшееся. Ниточку какую-нибудь, за которую можно потянуть и что-то вытащить. Но нет. Как ни гляди, прямо или искоса, а с туалетным столиком все было хорошо, и он действительно был в порядке.
Бутылочка, сверкающая потаенным дыханием — это был бы царский подарок. Но нет. Взять ее было бы так же глупо и жестоко, как выдрать зуб ради того, чтобы выточить из него бусину и повесить на нитку.
Она вздохнула и пошла прочь. Вышла сквозь стену и принялась спускаться по безымянной лестнице. Может, стоит сходить поохотиться в Линн, это такое трубное место, и, наве…
И на тебе! На обратном пути лукавый камень вывернулся у нее из-под ноги. Аури задумчиво спускалась из Засвалки по безымянной лестнице, и тут одна каменная ступенька наклонилась и накренилась. И она вперед! Чуть не упала!
Аури вскрикнула, и среди ее испуга Средоточие рванулось прочь. Оно, вращаясь, вывалилось из ее руки и выплыло из облака ее золотистых волос. Оно было очень тяжелым, но казалось, что оно скорее летит, чем падает. Оно повернулось, кувырнулось и ударилось о седьмую ступеньку так сильно, что камень треснул, снова подскочило в воздух, вращаясь, пало ниц своим медным лицом и разбилось при падении.
О, что за звук оно издало — точно стенание разбитого колокола! Точно песнь умирающей арфы! Оно ударилось о камень — и сияющие осколки разлетелись прочь.
Аури каким-то чудом устояла на ногах. Упасть она не упала, но как же заледенело сердце у нее в груди! Она с размаху села на ступеньки. Она слишком онемела. Сердце стало холодное и белое как мел.
Она еще чувствовала его у себя в руках. Видела следы от его острых граней, вцелованные в ее кожу. Она поднялась на ноги и принялась деревянно спускаться вниз. Шаги ее были неловкими и неровными — бездумные ступеньки все пытались ее уронить, как слабоумный старичок снова и снова рассказывает один и тот же несмешной анекдот.
Она так и знала. Надо было с ним помягче, с миром-то. Она же знала, как все устроено. Она же знала, что, если не будешь ступать легко, как птичка, весь мир развалится и погребет тебя под собой. Словно карточный домик. Словно бутылка о камни. Словно запястье, крепко прижатое рукой с горячим дыханием, воняющим вином и похотью…
Заледеневшая до хрупкости, Аури остановилась на нижней ступеньке. Глаза ее были опущены, солнечные волосы окутывали ее покрывалом. Все было так неправильно, что хуже и не бывает. Она не могла заставить себя посмотреть дальше своих маленьких, перепачканных пылью ножек.
Но ничего другого не оставалось. И Аури подняла глаза и выглянула. Потом вгляделась. Она увидела осколки — и сердце перевернулось у нее в груди. Нет! Оно не разбилось. Оно разломалось. Разломалось оно!
Лицо Аури медленно расплылось в улыбке. Такой широкой, можно было подумать, будто она луну съела. Ну да! Средоточие разломалось, но ничего плохого тут нет. Хлеб ломается. Лед ломается. Голос ломается. Ну да, конечно, оно разломалось. Как же еще некто столь сосредоточенный на себе мог бы выпустить в мир все свои идеальные ответы? Некоторые вещи слишком правильны, чтобы оставаться такими как есть.
Средоточие распалось на три сияющих куска. Три зазубренных осколка, по три зубца на каждом. Оно перестало быть булавкой, вонзенной в сердце вещей. Оно сделалось тремя тройками.
Аури расплылась в улыбке еще шире. Ах! Ах! Ах! Ну да, конечно! Она ведь искала не вещь. Неудивительно, что все ее поиски обернулись ничем. Неудивительно, что все выглядело так неправильно. Это были три вещи. Он принес три, и ей, значит, тоже надо. Три идеальных тройки — вот будет ему подарок!
Аури насупила брови, обернулась и посмотрела назад, на лестницу Шестерня ударилась о седьмую ступеньку Средоточие разбило ее довольно жестоко. Значит, не семь! Еще одно, в чем она ошиблась. Не на седьмой день он придет. Он посетит ее сегодня!
