— Ну так я пойду? — спросил Богдан.
— Сиди, где сидишь, — сказалБелоножкин. — С тобой еще полковник расплатиться должен.
— Я передумал, мне эти деньги не нужны. Мне обещали жизнь, меня это вполне устраивает.
— Договор заключен с полковником, — повторил подхорунжий и снова поднес ко рту рупор. — Считаю до трех. Раз!
Богдан напрягся. Сейчас могло начаться его последнее приключение.
— Два!
И все-таки — откуда Лёнька подал сигнал? Дело уже пахло керосином. Надо понять, где пройдет линия огня. Эх, петух был бы сейчас очень кстати...
— Три!
Перетрусов понял, что Лёнька стоит за дверью и держит лошадь.
Петька
Петька не боялся тифа, говорил «Зараза к заразе не липнет» и время от времени заглядывал по вечерам в лазарет, к медсестре Маняше, где неминуемо задерживался до ночи.
Маняша отвечать Петьке взаимностью не торопилась. Знаки внимания принимала благосклонно, но чтобы там за ручку подержаться или поцеловаться «хошамо в шшочку» — ни-ни. Петька изнывал от любви и готов был часами сидеть и смотреть на миленькое личико Маняши в сестринском чепце.
Сегодня Петька не думал навещать зазнобу — ведь у Маняши ночное дежурство, а в это время к ней вообще бесполезно соваться, выгнала бы и несколько дней к себе не подпускала.
Но Петьке не спалось. Он думал: вот не завтра, так послезавтра уйдем в поход. Лазарет Чепай с собой тащить не будет, сказал — отправимся налегке, больных и раненых оставляем, демобилизация им пришла. Получается, больше никогда Петька Маняшу не увидит. И оттого на сердце сделалось так больно и тоскливо, что Петька решил — сейчас или никогда.
Он даже одеваться не стал, как был — в кальсонах и фуфайке, — так и выскочил на улицу, под дождь. Решил пойти пешком и сказать Маняше, что любит ее. Не каменная же она...
Петьке не удалось дойти до лазарета и увидеть мертвое тело любимой девушки, потому что, добежав до ворот, он услышал чью-то раздраженную тираду:
— Ты что меня, египетский хлопок, с ума свести хочешь? Ты что, думаешь, кроме твоего Пантелеева в мире больше Лёнек не осталось?!
Это был голос Юрки Очумелова. Опять, наверное, спорит со своим тупым напарником Елдыри- ным. Петька решил, что надо бы пропустить их мимо, не хотелось выглядеть перед сослуживцами полным дураком. Сейчас они пройдут и...
—Аргх! — раздалось во тьме, и Петька услышал, как что-то упало на землю.
Два раза. Разговор между Очумеловым и Елды- риным оборвался на полуслове.
Осторожно приоткрыв калитку, Петька выглянул на улицу. Он разглядел в нескольких десятках шагов от себя две незнакомые фигуры с белыми повязками на рукавах.
Дождь стих так же внезапно, как и начался. В просвете, образовавшемся в тучах, показалась луна.
Незнакомцы выпрямились и поволокли по грязи два каких-то мешка. До Петьки не сразу дошло, что они тащат. Мешками были мертвые Очумелов с Елдыриным.
Петька понял, отчего они с Чепаем вчера не смогли найти Ночкова. Предатель сбежал, а сейчас, видимо, вернулся со своими дружками из чрезвычайки. А что, если не вернулся, а так и остался здесь? Что, если новоприбывшие курсанты на самом деле не курсанты вовсе, а каратели и теперь режут старых чепаевцев по всей станице?!
Главное — не поднимать шума. Петька тихо прошел через двор, вывел из конюшни своего Чалого, поставил коня на крыльцо чепаевской избы. Чтобы лишний раз не привязывать, Петька вошел в дом с поводьями и зажал их дверью.
— Чепай, беда! — громко прошептал он и вдруг увидел, что Чепай не один. Кроме него в избе были Митяй из караула и какой-то незнакомый парень, совсем молодой, как бы тоже не из курсантов.
— Что случилось? — спросил Чепай. Он был встревожен и уже одет, несмотря на столь ранний час.
Петька метнулся к керосинке, затушил ее.
— Нас предали! Ночков своих чекистов привел!
Митяй и незнакомец переглянулись.
— Чекистов? Ночков белых привел, — сказал парень.
— Погоди, — перебил его Чепай. — Говори, Петька, что видел.
Петька торопливо рассказал. Митяй, услышав о смерти Очумелова и Елдырина, коротко выматерился. Незнакомец растерянно посмотрел на Петьку:
— Но они должны были начать позже! В пять утра! Перетрусов специально к ним Ночкова повез.
— Ты что, заодно с Перетрусовым? — посуровел Чепаев. — Я думал, ты шпион, а ты...
— Да нет же! — сказал незнакомец. — Я свой, наш, пролетарий! Все случайно получилось! Я помочь хотел!
— Помог, любись ты конем.
— Да погодите же! — незнакомец чуть не плакал. — Перетрусов сказал, что, если не сумеет выдать Ночкова за Чепаева, нужно из дома срочно уходить, потому что белые специально за Чепаем идут!
— Всем Чепай нужен, — усмехнулся Василий Иванович. — Просто нарасхват.
Тут незнакомец подпрыгнул на месте:
— Придумал! Конь!
Петька, Чепаев и Митяй посмотрели на «шпиона».
— Нужно коня привязать к другому дому, понятно? Чтобы его с улицы видно было.
Мысль была дельная. Отвлекающий маневр поручили незнакомцу и Митяю. Петька с Чепаем должны были открыть огонь по белым, когда они начнут штурм пустого дома.
— Не страшно, шпион? — спросил Чепаев, когда Митяй с незнакомцем осторожно выводили Чалого со двора.
— Страшно, — кивнул «шпион».
Лицо у него было абсолютно счастливое.
Чепаев
Василий Иванович никогда не думал, что станковый пулемет, поднятый на голубятню, когда- нибудь пригодится. Просто на всякий случай он каждый раз устанавливал «максима» на ключевую позицию. Как правило, пулемет стоял без дела, накрытый брезентом, пока дивизия не снималась с места и не занимала новый плацдарм.
Но вот — пригодился.
Голубятня возвышалась прямо на крыше штаба, днем с нее открывался отличный вид и простреливался весь центр станицы. Чепай с Петькой прекрасно понимали, что в темноте стрельба будет неэффективной, но выбирать было не из чего.
Главное — добраться туда раньше, чем белые закончат зачищать станицу.
Чепаев оглянулся. Все тихо, хвоста, вроде, нет.
Шли черным ходом — мимо колодца и овощной ямы к лестнице, ведущей на чердак. Из удушливого чердачного мрака можно было попасть на гремящую под ногами, обитую прохудившимся железом крышу, и вот она, голубятня.
— Чепай, а голуби?
— Тише! Пусть спокойно сидят, не враги.
Вот он, тайник. Чепай с Петькой осторожно выкатили «максим» из укрытия, сняли брезент, протерли оружие ветошью, проверили затвор, заправили ленту.
— Слышь, Чепай, а ведь совсем развиднелось. Я коня хорошо вижу.
— Подвинься, мне пристреляться нужно.
Чепай посмотрел в прорезь прицела. А ведь
и впрямь — развиднелось.
Внизу послышались шаги. Петька аккуратно выглянул наружу и тут же спрятался в тени голубятни:
— Отряд. Белые.
Эх, если бы тут была пара «льюисов», а не один «максим», который никак не развернуть под таким углом...Черт, да хватило бы пары гранат, чтобы накрыть вон того казачка в бурке; он, судя по всему, командир.
Отряд прошел по улице и оказался прямо на линии огня.
— Стреляй, Василий Иванович! Уйдут, проклятые.
— Сиди тихо! — прошипел Чепаев. — Они и так у меня на мушке.
Белые не могли решить, какой дом принадлежит Чепаеву, потом заметили лошадь на крыльце — и началось.
— Кто там за тебя отвечает? — спросил Петька, услышав неразборчивый крик из дома.
— Митяй, наверное. У мальчишки голос еще не переломался.
— Раз! — послышалось с улицы.
— Ну, с богом, — сказал Чепай и повесил на грудь льва. Поменяли глаза цвет или нет, Петька не разглядел — в голубятне было слишком темно.
— Два!
— Петька, смотри в оба. Как нас заметят, попытаются влезть.
— Не учи ученого!
— Три!
Лёнька
Дом был выстывший, пустой, хотя ушли из него, судя по всему, совсем недавно. Может, месяц назад, может, раньше.
Митяй открыл подпол, чтобы сигануть туда, когда в избу начнут стрелять. Лёнька стоял в темноте, у двери. Дверь до конца не закрывалась, поэтому, чтобы конь не ушел, Лёньке пришлось держать узду в руке.
