Не то чтобы Лёнька не поверил, но решил — двух правд быть не может, кто-то врет. А так как он точно знал, что отец его на Нарвском фронте бьет белых, решил — все казаки врут, чтобы совесть свою успокоить. Значит, враги они, и бить их надо смертным боем. Только бы случай представился.
Отряды казаков мотались по степям, нападали на красных и вновь отступали, отвлекая на себя внимание, пока войска Деникина действовали на главных направлениях. Лёньку, несмотря на то, что рвался в бой, в рейды не пускали. Может, не доверяли, может, жалели мальца, но за все лето новобранец так и не побывал в настоящем бою.
Жизнь в Каленом была скучной и однообразной. Даже не верилось, что совсем рядом идут ожесточенные бон. Генерал Толстов, командующий казаками, ежедневно устраивал муштру и учения, лишь бы мужики не заскучали и не стали безобразничать.
— Солдат должен уставать, чтобы у него на озорство сил не хватало, — защищал командующего Зиновий. — С нашим братом ухо востро держать надо.
У Лёньки, конечно, сил не оставалось не только на озорство, но даже на еду, рука ложку не держала.
Поэтому, когда по стану объявили, что нужны добровольцы для операции настолько опасной, что провизии берут только в одну сторону, Лёнька сказал Зиновию:
— Если не возьмут в поход — тайком пойду!
— Да тебя тот же час изловят и отправят под расстрел как дезертира, — сказал Зиновий.
— Ну и где мне лучше погибнуть — в бою или у стенки?
Зиновий перекрестился:
— Молчи, дурень. Не поминай лихо, пока оно тихо. Ладно, скажу за тебя командиру, может, и возьмет.
Командир взял, да еще и похвалил при всех. Лёнька ликовал, хотя причины его радости никто не понял — чего веселиться, коли на смерть идешь? Но Лёнька собирался не умирать, а бежать к красным.
Готовились к походу основательно. Выстроили по каким-то планам целую деревню. Всю неделю перед походом учились неслышно передвигаться по этой деревне, снимать часовых и без шума брать штурмом избы. Почему-то больше внимания уделяли не избе с флагом, которую Лёнька принял за штаб, а другой избе, обитателей которой требовалось взять обязательно живыми.
По всему выходило, что казаки собираются штурмовать какой-то хорошо укрепленный гарнизон красных, но какой? Куда они пойдут — на Астрахань, которая за лето успела пару раз поменять хозяев, на Царицын или на Уральск?
Самого Лёньку пускали только в группу прикрытия. В рейд казаки брали минимум тяжелого вооружения — девять пулеметов и два орудия. Всего же в отряд, судя по подсчетам самого Лёньки, входило не менее тысячи человек. Командующим назначили полковника Бородина, подхорунжий Белоножкин единодушно был избран походным есаулом.
Зиновий в рейд не пошел — жестоко болела спина, он даже ходил с трудом. Накануне, утром, он приковылял к тачанкам, нашел Лёньку и сказал:
— Знаешь, куда идете?
— Нет, — Лёнька насторожился, до сих пор никто и словом не обмолвился о конечной цели.
— На верную гибель идете, — сказал Зиновий. — Бородин — хороший командир, и подхорунжий наш тоже хват, но поэтому их всегда только на верную гибель и отправляют, потому что привычные они. Под нули не лезь, сиди в тачанке при
Милентии, он пулеметчик не хуже меня. Но если, не дай боже, убьют его — держись ближе к подхорунжему. Его бог хранит, потому что последний из рода, но сам на войну вызвался и даже серьги не носит.
— А при чем здесь серьги?
— Обычай есть у казаков: если один сын у матери — носит серьгу в левом ухе. Если серьга в правом — последний мужик в роду. А уж если серьги в обоих ушах — то вообще последний из семьи, единственный продолжатель рода. Такого атаман или есаул беречь должны, в атаку отпускать самыми последними.
— А подхорунжий, что ли, такой?
— Я с Белоножкиным из одной станицы. Всю его семью красные вырезали. Помнишь, я про мешок овса говорил? Так вот — это Белоножкина семья была — отец, мать, брат-калека с женой и детьми, да самого Белоножкина жена беременная.
— Быть не может! — побледнел Лёнька.
— Кабы сам не видел — так и не говорил бы. Я опосля того случая и отправился подхорунжего искать, чтобы весть сообщить.
— А он?
— А он — как камень. Только серьги в уши вставлять не стал и мне запретил рассказывать про то. И с тех пор в самое пекло кидается — и хоть бы оцарапался. Бережет его ангел, как бог свят — бережет. Так что держись его.
С этими словами Зиновий обнял Лёньку и уковылял прочь, держась за поясницу.
Лёньке не понравились слова Зиновия. Он не верил, что красные способны на такие зверства. Почему все пытаются убедить его, что веселые и добрые красноармейцы, которые помогали им грузиться в вагон в Тихвине, которые гоняли всякую вороватую шелупонь, могут убивать беззащитных крестьян за мешок овса?
С другой стороны, почему каленовцы, простые мужики и бабы, не боялись казаков, были приветливы и вовсе не выглядели испуганными, хотя хозяйничали в поселке белые?
От всех этих вопросов голова шла кругом. В конце концов, Лёнька — обычный пролетарий, ему не нужно забивать голову политикой. Выбрал сторону — дерись против другой. Двух правд быть не может.
Отбросив сомнения, Лёнька улегся спать под кошмой. Как только стемнеет, отряд выдвинется в путь. Хочешь — не хочешь, а нужно выспаться перед походом.
Он закрыл глаза и стал мечтать, как улизнет из-под присмотра Милентия, как придет к красным и расскажет им о коварном плане белых, как восхитятся им красноармейцы и сразу примут в свои ряды. С этими сладкими мыслями Лёнька крепко заснул.
Колчак
— Александр Васильевич, к вам генерал Ряби- ков.
— Просите.
Павел Федорович Рябиков, генерал-майор, второй генерал-квартирмейстер Ставки и начальник штаба Восточного фронта, вошел в кабинет.
Павел Федорович перешел на сторону белого движения год назад, до этого сотрудничал с большевиками и даже преподавал в академии Генштаба. Он давно был признанным специалистом в теории агентурной разведки и сейчас преподавал в Омске молодым офицерам, хотя кадровый голод это никак не утоляло.
— Операция началась, господин адмирал, — сказал Рябиков коротко.
За этими словами скрывался едва ли не месяц напряженного планирования. Информация от агента Ясного, внедрившегося прямо в штаб Чепаева, начала поступать только с середины лета, хотя внедрился он еще по весне.
Поначалу планировалось, что Ясный сам убьет Чепаева и заберет талисман, но тогда доставка предмета в Омск значительно бы усложнилась. Поэтому штаб разработал дерзкую акцию с глубоким рейдом казаков вглубь красного тыла. Одним ударом решался целый ряд задач: добыча стратегического артефакта, лишение руководства целой группы большевистских войск, овладение важным плацдармом.
Вряд ли большевики ожидают нападения, так что главным козырем операции был элемент внезапности. Красные воевали крайне неэффективно, их сильной стороной было единое планирование операций по всем фронтам. И хотя их планы легко просчитывались, у белого движения не хватало кадров для масштабного планирования контрнаступления — все силы тратились на оборону.
Уничтожение штаба Чепаева открывало большие перспективы. Например, объединение с войсками Деникина, что позволило бы куда эффективнее координировать действия обоих фронтов. Еще — выход к районам с богатыми ресурсами, объединение с союзниками из Антанты. А если артефакт и впрямь окажется таким мощным, как о нем рассказывал «господин Иванов», вскоре можно будет вернуть те территории, которые Россия благодаря большевикам уже потеряла: пролетарии слишком легко признавали независимость национальных окраин и дарили суверенитет направо и налево.
— Время исполнения?
— Пять дней, начиная с первого сентября.
— Вы уверены в успехе, Павел Федорович?
— Всегда остаются какие-то мелочи, которые невозможно принять в расчет: погодные условия, внезапная смертность, глупость.
— Чья глупость?
— Без разницы, господин адмирал. Военная операция — это всегда взаимодействие двух сил, определенный порядок действий. А глупость — это хаос, который способен разрушить порядок. Именно поэтому мы отобрали для операции самых опытных бойцов. Но если среди красных общий уровень глупости будет выше, чем мы планировали, это тоже может испортить операцию. Умный враг — это предсказуемый враг, и нам остается лишь молиться, что наш враг — умный.
