— Нет, Марусенька, это не дельфины, — менторским тоном поправил девочку Бунин. — Белухи родственны нарвалам, которых называют морскими единорогами. Белухи достигают шести метров в длину и веса в две тонны. Очень интересен голосовой аппарат белух…
— Кстати, про единорогов, — бесцеремонно прервал лекцию Бунина Илюмжинов. Плечом оттерев ученого, он заглянул девочке в лицо. — Марусенька, а тебе случайно не попадалась фигурка единорога? Красивая такая, серебряная?
Бунин фыркнул, недовольный таким бесцеремонным поведением калмыка, но тут на палубе появилась Алферова, и ученый поспешил к ней.
Гумилева интересовал совсем другой вопрос.
— Почему ты в этом? — спросил он, с удивлением заметив на лице дочери темные солнцезащитные очки.
В разговор вмешалась Марго:
— Маруся за ужином пожаловалась, что у нее глазки болят, чешутся. Я решила дать ей свои очки, чтобы полярное солнце не раздражало их.
— Папа, я похожа на Терминатора! — гордо заявила девочка.
— Это кто тебе такое сказал? — притворно нахмурился Гумилев, еле сдерживая смех.
— Дядя Арсений!
— Ох и дождется у меня этот дядя Арсений! Но глаза твои я должен посмотреть. Вдруг что-то серьезное…
С этими словами Андрей аккуратно снял с Маруси очки — и замер, пораженный. Один глаз дочери был ярко-синего, другой — изумрудно-зеленого цвета.
— Это что?… Что это такое… — беспомощно посмотрел на Марго Андрей. — Ты видела, что у Маруси с глазками? Или эта твоя гетерохромия заразна?
— Ну-ка, ну-ка… — Илюмжинов посмотрел в лицо девочке, и впервые с того момента, как он сообщил Гумилеву о пропаже фигурки, на его лице зажглась привычная белозубая улыбка. — Ах вот это кто у нас… Хм… Ну, слава Будде Шакьямуни и тринадцати божествам Ямантаки!
— Кирсан, что происходит? — повернул к калмыку удивленное лицо Андрей. — Ты что-то знаешь?
— Теперь — все! — улыбка Илюмжинова стала такой широкой, что, казалось, затмила ярко сверкающий лед, вставший на пути «России». — Маруся, девочка моя… Хочешь… М-м-м… О! Давай меняться?
— Меня-я-яться? — удивленно протянула девочка. — Давай!
— Я подарю тебе вон ту белуху, самую большую, а ты дашь дяде Кирсану серебряную лошадку. Договорились?
— Лошадку? Рогатую? — переспросила Маруся.
— Ага. Ну, ты согласна?
— И белуха поедет со мной в Москву?
— Конечно.
— Ой, но я обещала лошадку дяде Степе…
— А дядя Степа разве может подарить тебе белуху?
— Ну ладно…
Илюмжинов отскочил в сторону и закричал:
— Коля! Лебедев! Иди сюда.
Штатный оператор экспедиции Николай, крепкий парень в красной полярной куртке, в этот момент снимал арктические виды. Сняв с плеча камеру, он подошел к Кирсану.
— Слушаю вас.
— Сними, пожалуйста, белух, Марусю и ее папу. Запиши ролик на диск и отдай мне.
— Да, но у меня по плану…
— Я очень хорошо заплачу.
Андрей ничего не понял, но каким-то шестым чувством ощутил, что единорог Илюмжинова связан с теми загадочными событиями, что случились в Сингапуре. Индус с разноцветными глазами, железный паук, попытка похитить Марусю, ящерка. А дальше была Москва, исчезновение Евы, поддельные сообщения из тайги. Покушение, предупреждение старушки-ведьмы о двуличной женщине с разноцветными глазами. Марго, забывшая надеть линзы…
Тряхнув головой, Гумилев отогнал наваждение, покрепче прижал к себе девочку. Понаблюдав за тем, как оператор навел объектив на фыркающих белух и включил камеру, он с усмешкой сказал:
— Хитер ты, дядя Кирсан. Только вот что: никакого обмена не будет, если ты не расскажешь мне, что это за фигурка. Ясно тебе?
— Андрей, — Илюмжинов мягко взял Гумилева за рукав. — Древние говорили: во многих знаниях много печали.
— Я настаиваю!
— Ну, если настаиваешь… Хорошо. Только не сейчас, позже, без свидетелей.
— Обещаешь?
— Клянусь, — очень серьезно ответил Илюмжинов.
— Вот, готово, — оператор протянул ему диск.
— Держи, — обратился Кирсан к Марусе. Девочка вытащила из кармана фигурку, взяла диск, несколько мгновений как бы взвешивала в руках оба этих предмета, потом со вздохом отдала единорога. Андрей с облегчением увидел, как буквально на глазах ее радужки поменяли цвет на привычный.
— Папа, Марго, пойдемте смотреть мою белуху на компьютере! — она потянула отца и няню за собой к трапу.
— Вечером я зайду к тебе! — пообещал Андрей Илюмжинову, покидая палубу.
«Россия» вошла в сплошное ледовое поле за два часа до полуночи. Ход ледокола сразу изменился. Теперь могучее судно ощутимо подрагивало.
— Это хорошо, что сейчас лето и идти нам только до Франца-Иосифа, — объяснила за чаем Андрею и Марго Алферова. — Раньше летняя граница льдов была несколько южнее, а теперь она отодвинулась к самым островам. А вот севернее архипелага встречается уже матерый, многолетний лед. Там «Россию» затрясло бы как в лихорадке…
Вечернего разговора с Илюмжиновым у Андрея не получилось по весьма прозаической причине: ледокол подошел к острову Земля Вильчека, крупнейшему в архипелаге. Незаходящее арктическое солнце освещало дикие прибрежные скалы, зеленеющую тундру, ледники на далеких горах, выкрасив все в нежно-розовый цвет. Галечная отмель в километре от ледокола темнела от туш сивучей — гиганты облюбовали берег для своего лежбища. В воздухе стоял неумолчный птичий крик; кайры, моевки и белые чайки вились над утесами живым облаком.
Здесь, по утвержденному еще в Москве графику движения экспедиции, станция «Земля-2» должна была быть выгружена из чрева «России». Гумилев с капитанского мостика следил за процессом.
Огромные створы, закрывавшие трюм ледокола, разъехались в стороны, и гидравлические подъемники подняли наверх тридцатиметровую серебристую фасолину станции. Еще через несколько минут мощные лебедки опустили ее на воду, и «Земля-2» закачалась у борта «России». Экипаж во главе с Алферовой перешел на станцию и занялся тестированием основных систем и механизмов. На это отводилось три с половиной часа, после чего члены экспедиции должны были покинуть ледокол и занять каюты на «Земле-2». В четыре часа утра начинался второй этап похода к полюсу.
Несмотря на поздний час, никто не спал. Большинство участников экспедиции переправились на берег и, собравшись там под охраной матросов ледокола, вооруженных карабинами, наблюдали за помигивающей огнями станцией. Андрей присоединился к ним, когда «Земля-2», включив водометы, совершила пробное плавание вдоль береговой кромки.
Он застал коллег внимательно слушавшими Чилингарова. Полярник делился с неофитами арктическим опытом. Писатель Журавлев-Синицын неотступно следовал за ним, записывая все в блокнот.
— Этот остров получил свое название в 1873 году в честь австрийского банкира Ганса Вильчека, финансировавшего экспедицию. Среднемесячная температура июля составляет здесь плюс один градус по Цельсию, поэтому вы можете видеть на свободных от снега участках зеленые растения, как в обычной, материковой тундре. Но за весь год тут регистрируется всего восемнадцать дней с плюсовой температурой. В остальное время на острове царят морозы и дуют сильные ветра.
— Ой, медведики! Умка и его мама! — прервал лекцию восторженный голосок Маруси.
Люди завертели головами и вскоре заметили на склоне холма двух желто-белых полярных медведей.
— Никому не расходиться! — посерьезнел Чилингаров. Он дал знак боцману, руководившему матросами, быть наготове и обратился к Марусе: — Запомни, малышка — увидишь таких вот умок, кричи громко, беги быстро, желательно под защиту дядей с ружьями.
— А что, это так опасно? — хлопая накладными ресницами, спросила спутница Журавлева-Синицына.
— Девушка, полярный медведь — самый опасный зверь на свете. Крупнейший наземный хищник, человека он убивает одним ударом. Умный, свирепый, любопытный, он — настоящий бич зимовок и арктических станций. Не дай Бог никому встретиться с ним один на один во льдах… Все, господа, со станции сигналят — тестирование завершено, нам пора двигаться к месту погрузки.
