— Тогда ты знаешь первое пророчество?
— Да, — признался Фингин, проведя рукой по лысой голове.
— И ты думаешь, что оно обо мне?
Фингин остановился и взглянул на девушку. Она была по-настоящему красива. Теперь он видел это: в силе любви, которой его собственный магистраж пылал к этой девушке, не было ничего удивительного. Каждый в нее немного влюблялся. Во всяком случае, тот, кому довелось с ней встретиться. И хотя сердце юного друида выбрало Кейтлин, но даже он не мог противиться могучему очарованию Алеи. У нее голубые глаза и темные волосы. Благородная одежда цвета лазури и золота, которую соткали для нее сильваны. На плечах широкий белый плащ, напоминающий одеяние людей его сословия. И посох Фелима, делавший ее выше, а шаг — тверже.
Алеа тоже остановилась и, улыбаясь, ждала ответа.
— Да. Я думаю, что оно о тебе, — наконец проговорил юный друид.
— Ахум! Великая Мойра! Скажете вы мне, о чем речь, или нет? Это нечестно, да! Я не читал вашу книгу!
Их нагнал запыхавшийся Мьолльн. Он подпер руками бока, нахмурился и глядел сердито. Алеа взяла его за руку и села рядом с ним на поваленное дерево.
— В первом пророчестве говорится о моем рождении, Мьолльн.
— О твоем рождении? В прошлый раз ты говорила, что твоя мать была дамой из Сида, вот так! И что у тебя есть брат! Туатанн. Ахум.
— Так и есть, — подтвердила Алеа. — А в Энциклопедии Анали, которая была написана задолго до моего рождения, сказано, чем закончится эпоха Самильданаха.
— Эпоха Самильданаха? Это еще что? — удивился гном.
— Время, в которое мы сейчас живем, и то, когда жили наши родители… Время твоей жизни.
— Ну и что? — не унимался Мьолльн.
— А то, что в Энциклопедии Анали написано, что последним Самильданахом будет женщина, что она будет Дочерью Земли, рожденной от подземной женщины и земного мужчины.
— Человек и женщина-туатанн?
— Да. В пророчестве говорится, что однажды вечером двери Сида раскроются и оттуда выйдет женщина из племени туатаннов и что ее тело соединится с чистым человеком, живущим в Гаэлии. От этого союза родится девочка. Последний Самильданах. Мой брат Тагор рассказал, что моя мать именно так и родила меня. И что из-за своего предательства ей пришлось бежать из Сида.
— Так, значит, моя маленькая метательница камней, ты думаешь, что последний Самильданах — это ты?
Алеа не ответила. Только улыбнулась и снова повернулась к Фингину.
— Об этом говорили в Совете? — спросила она, вставая и подходя к друиду.
— Нет. Раз или два была упомянута Энциклопедия, но, похоже, мои братья не жалуют эту книгу. Да и никакие книги вообще.
— Но говорили ли о моем рождении?
— Нет.
— Так, значит, ты не знаешь, кто мой отец?
Теперь улыбнулся друид. Он не мог решить, смеется ли над ним Алеа или просто хитрит.
— А разве об этом уже давно все не догадались? — спросил он с усмешкой.
— Ахум, нет, я не догадался! — воскликнул Мьолльн.
Но Алеа будто не слышала.
— Ты думаешь, он сам знал, что он мой отец? — спросила она друида.
Фингин пожал плечами.
— Да о ком вы говорите, в конце концов?
Алеа еще на мгновение задержала взгляд на Фингине. И опять обернулась к волынщику:
— Мы говорим о Кароне Катфаде, сыне Катубатуоса, которому друиды дали имя Фелим, когда он был принят в Сай-Мину. Фелим был моим отцом.
Гном вытаращил глаза:
— Чего? Да этого быть не может! Ахум, вот уж нет!
Алеа снова двинулась в путь вместе с Фингином.
Гном долго стоял неподвижно, разинув рот, а потом бросился их догонять.
— Итак, первое пророчество исполнилось, — заговорила Алеа. — Моим отцом был человек, а матерью — женщина из туатаннов, и, похоже, я тот, кого вы называете Самильданахом. Ты прочел дальше?
— Нет, — ответил друид, и Алеа знала, что он говорит правду.
— Остается еще два пророчества.
— Ты их читала? — с любопытством спросил Фингин.
— Да. Но меня интересуют не сами эти пророчества. А то, для чего они и как были написаны. А главное, что мне с ними делать.
— Они исполнились? — спросил друид.
— Не совсем. Пока нет. Но должна ли я поступить так, чтобы это произошло? Или я должна следовать своему чутью?
— Возможно, одно другому не противоречит. Быть может, они исполнятся по мере того, как ты будешь следовать той дорогой, которую выбрала, — предположил Фингин.
Алеа кивнула. Она и сама так думала. Но было страшно чувствовать себя всего лишь орудием пророчества, написанного так давно. Значит, у нее нет выбора? Значит, это и есть Мойра? Предначертанная судьба, которой нельзя избежать? Она взглянула на Фингина. Он не спросил ее, о чем говорилось в двух других пророчествах. И однако, он сгорал от желания узнать это. Но он относится к ней с уважением. И подождет.
— Как я могу быть свободной в той жизни, которую я веду? — спросила она, глядя молодому друиду прямо в глаза.
— Иногда быть свободным значит не уклоняться от своих обязанностей.
— О чем ты говоришь? — воскликнул Мьолльн, который перестал понимать смысл их беседы. — Вы разговариваете, как школяры из Мон-Томба!
— Что будет, если ты перестанешь дышать? — спросил Фингин у Мьолльна.
Тот нахмурил брови:
— Я задохнусь и умру, а как же!
— Правильно. Значит, дышать — это обязанность всякого живого существа, правда?
— Конечно, — согласился Мьолльн.
— Значит, жить — это выполнять некоторые обязанности. То же самое и со свободой.
— А-а, — протянул гном и поморщился.
— Но у нас с вами обязанности посложнее, чем просто дышать. Мы можем от них отказаться, но можем и принять их. И я думаю, что для того, чтобы стать свободными, мы должны их принять. Согласиться с тем, что это не столько обязанность, сколько необходимость.
Гном покачал головой, по-прежнему не понимая. Алеа подошла к друиду.
— И что это, по-твоему, за обязанности? — спросила она.
— Это зависит от того, что сказано в пророчествах.
— Разве без них нельзя понять, что нам нужно?
Друид не знал, что ответить. Алеа улыбнулась.
— Я уверена, что одно из пророчеств состоит в том, чтобы ответить на этот вопрос, — заключила она.
Гном воздел руки к небу в знак того, что он ничего не понял, но на этот раз никто не решился ему объяснить. Фингин и сам не был уверен, что понял.
Имала и Тайброн шли много дней, пока не набрели в долине Лома на уютный уголок, богатый дичью. Тихая долина, простиравшаяся к югу до Синена, а на севере защищенная Борселианским лесом, была вдали от селений и дыбунов.
В первый же день волки загнали барана, заблудившегося в холмах Лома, и утолили голод на берегу реки. В этом плодородном краю трава еще оставалась зеленой и стелилась шелковым ковром, на котором с удовольствием растянулись звери.
После полудня, хорошенько переварив пищу под осенним солнцем, они принялись исследовать местность и метить границу земель, где им предстояло жить и охотиться, терлись о ветки и почву, чтобы оставить свой запах — грозное предупреждение другим волкам. Долгие часы они бегали по долине, выискивая свою дичь, свою воду, обегая свои холмы… А потом вдруг услышали вой чужого.
Имала подалась вперед и повернулась туда, откуда раздавался зов. Она нюхала воздух и тут увидела, что Тайброн побежал на север, задрав хвост. Она бросилась следом за ним, и вскоре они увидели чужака. На скале сидел молодой одинокий самец, бурый с серыми и черными пятнами, кривой на один глаз, — вероятно, бежал из стаи после жестокой драки.
Ни секунды не медля, Тайброн бросился к молодому волку, чтобы прогнать его. Тот ждал до последнего мгновения, потом убежал. Он бежал быстро и без труда ушел от серого волка. Тайброн рысью вернулся к Имале, которая ждала в отдалении, но когда поравнялся с ней, то увидел, что бурый волк снова сидит на скале.
На этот раз за ним кинулась Имала, И снова одноглазый дождался последней секунды, чтобы убежать. Когда Имала замедляла бег, он поступал так же. Но стоило ей побежать быстрее, как он тоже припускал.
