проекциях показывающих кость и вводимую в нее спицу. Начинающий клинический ординатор в ортопедическом институте, я смотрел, как доцент делает остеосинтез отломков шейки бедра трехлопастным гвоздем Смит-Петерсена. Очень сложно. С десятком рентгенограмм во время операции, что, естественно, занимало время, не говоря уже об облучении. А больной под несовершенным эфирным наркозом. И операцию эту в клинике делал только доцент.
Вскоре я узнал, что это тема его докторской диссертации.
Я прочитал монографию А.В. Каплана, посвященную остеосинтезу при медиальных переломах. В ту пору мне еще и присниться не могло, что с Аркадием Владимировичем Капланом, выдающимся московским профессором-ортопедом, мы станем друзьями. Это в будущем. Но тогда я еще не знал и прошлого, не знал, что Аркадий Владимирович оперировал меня, находившегося в бессознательном состоянии после ранения, в военно-полевом госпитале. Но я уже точно знал, что остеосинтез шейки бедра необходимо упростить.
Не применить ли артиллерийский принцип стрельбы по закрытой позиции?
С этого я начал. Правой рукой, заводя ее за шею, я чесал левое ухо. Шаг за шагом, отбрасывая уже придуманное, я шел к цели. Наконец, в экспериментальной мастерской по моим чертежам сделали, можно сказать, примитивнейшее приспособление, построенное на принципе параллельных прямых. Это же так очевидно и просто! Как я сразу до этого не додумался? И главное – как до такого простого решения никто не додумался до меня?
Я показал это приспособление на клинической конференции. Даже всегда равнодушный и флегматичный профессор Елецкий высказал свое удовлетворение и заявил, что, как только в клинику поступит больной с медиальным переломом шейки бедра, я прооперирую его, пользуясь своим приспособлением. Короче, всеобщий восторг.
Нет, не всеобщий. Доцент не восторгался. После конференции он подошел ко мне.
– Ион, вы собираетесь доложить это на институтской конференции?
– Да.
– А вы знаете, что этим вы завалите мою докторскую диссертацию?
Я опешил. Мне это в голову не приходило. Я еще не имел представления о всех подводных течениях, мелях и рифах в научных морях.
– В таком случае я не стану докладывать.
– Спасибо. Подождите немного.
Ждать пришлось действительно не много. На следующей клинической конференции, то есть, через неделю, доцент положил на колени подушечку-думку и сказал, что он сейчас кое-что доложит. Затем он продемонстрировал приспособление, почти не отличающееся от моего. Почти, потому что доцент добавил еще одну абсолютно ненужную деталь.
Доклад доцента был встречен всеобщим смущенным молчанием. Я ни с кем не говорил по этому поводу, но мне показалось, что все испытали такое же чувство неловкости, какое испытал я. С доцентом я тоже не говорил по этому поводу. И вообще сомневался, стану ли я с ним разговаривать. Если бы он только заикнулся тогда, после моего доклада, я с дорогой душой отдал бы ему мое приспособление. Я ведь не собирался писать диссертации на эту тему. И вообще, какая тут диссертация? Всего лишь приспособление для введения спицы в шейку бедра.
Приспособление очень помогло мне в моей работе. Но уже после тридцатой или пятидесятой операции я так набил руку, что не нуждался даже в приспособлении. На основании приобретенного опыта я просто вводил в шейку бедра три спицы, по рентгенограмме определял, какая из них наиболее центральная, удалял две ненужных, а на оставшуюся надевал трехлопастной гвоздь, в центре которого есть канал для спицы, и уже по ней вбивал гвоздь.
Именно это я и собирался сделать сейчас, лишенный контроля экранов двух телевизоров.
Минут через пять вернулся молодой врач с поджатым хвостом.
– Босс сказал, чтобы ты начал операцию. А когда уже будет введена спица, я продолжу.
Я кивнул и велел ему мыться.
Профессор Конфорти рассказал мне, что врач в последнее мгновение догнал его на стоянке автомобилей и с возмущением пожаловался на этого сумасшедшего, который заставляет оперировать без телевизоров. Профессор рассмеялся и велел передать мне, что врач продолжит операцию после того, как я введу спицу.
Не знаю, когда и как разнеслась весть о том, что будут делать остеосинтез шейки бедра без контроля телевизоров, но в операционной собралась уйма народа. Пришли не только все ортопеды и хирурги, но даже урологи.
И тут я совершил то, что даже сегодня, более чем двадцать один год спустя, не могу себе простить. Я ввел не три, а только одну спицу. Почему? Что я хотел этим доказать? Мастерство врача, приехавшего из Советского Союза? Или это просто было недопустимое лихачество? Не знаю. Конечно, если бы спица была введена не центрально, я ввел бы другую. Но ведь это еще две рентгенограммы. Пусть облучение небольшое, но все-таки облучение. И большая продолжительность наркоза. Небольшой, но все же вред. А как же принцип 'Не вреди!'?
К счастью, к операционному столу подошел рентгеновский техник с двумя мокрыми снимками в руках и восторженно провозгласил:
– Буль!
Действительно, спица находилась точно в центре шейки бедра. В операционной раздались ненужные аплодисменты. А молодой врач, с сияющими над маской глазами, произнес:
– Од ло роити менатхим камоха!
'Од ло роити менатхим' – я понял: 'Еще не видел (не встречал) хирургов'. Но что такое 'камоха' – не имел представления. Я еще не знал, что в иврите существует связка, грамматическая форма, при которой 'как ты' ('кмо ата') произносятся одним словом 'камоха'.
И все-таки мне стыдно, что вместо трех спиц я ввел одну.
Молодой врач продолжил и закончил операцию. Он уже давно специалист-ортопед, пользующийся заслуженным уважением пациентов. Но ко мне он относится с пиететом, вызванным не тем, что я ему преподавал после той операции, а именно одной злополучной спицей.
Автор и рецензенты
Приспособление для остеосинтеза шейки бедра было не первым моим изобретением в медицине. Не случайно я написал 'в медицине'. Изобретал, будучи курсантом танкового училища. А одно изобретение той поры даже внедрили во всех танковых училищах страны, так как оно экономило снаряды. Но речь идет именно о моем первом медицинском изобретении.
В ту пору, лежа на скелетном вытяжении после очень тяжелой операции по поводу одного из ранений, я уже твердо знал, что буду врачом. Сестра ежедневно прибавляла груз, тянувший клеммы, вбитые в лодыжки, пока он не достиг двадцати двух килограммов. И хотя я весил шестьдесят восемь килограммов, груз стаскивал меня с постели. Приподняли и поставили на подставки корму кровати. Я уже лежал в какой-то мере вниз головой. Но подлый груз, явно нарушая законы физики, почему-то продолжал меня стаскивать. Время от времени я был вынужден подтягивать себя, что, разумеется, сопровождалось болью. Мне это не нравилось. Я лежал и размышлял, как бы заменить орудие пытки испанской инквизиции на что-нибудь более человечное. И додумался.
По моей просьбе из куска фанеры мне соорудили пюпитр. На нем я мог писать, рисовать и чертить, что я и сделал.
Перед отъездом в Израиль в течение трех дней я уничтожал мой бесценный архив, не имея права (и возможности) взять его с собой. Не могу понять, как бдительный пограничник, проверявший буквально каждую страницу книги, каждый слайд, каждую граммофонную пластинку и магнитофонную кассету, прозевал рисунки, чертежи на листах, вырванных из альбома для рисования, и лист машинописи,
