длиннее, не будет достигнут необходимый эффект, не будет устранен симптом «выдвижного ящика». Если связка окажется чуть короче, коленный сустав будет тугоподвижным, болезненным и так же подвергнется деформации, как и не оперированный сустав с порванной крестовидной связкой.

Коллеги объясняли хорошие исходы после моих операций по поводу разрыва крестовидной связки везением. Иногда, правда, говорили, что интуитивно я точно определяю длину созданной мною связки. Почему-то не хотели верить, что удачи связаны с хорошей зрительной памятью. Я прочно запомнил взаимоотношения всех компонентов коленного сустава не только во время операций, но и при вскрытиях.

Имея рентгеновскую установку с электронно-лучевыми преобразователями, можно обойтись без везения, без интуиции и даже без памяти. Во время операции надо просто под контролем телевизионного экрана придать суставной щели оперируемого сустава точно такую же величину, как на другом, здоровом суставе, и после этого зафиксировать свободный конец вновь образованной связки. Эту идею я высказываю впервые по простой причине: в Киеве у меня не было рентгеновского аппарата с электронно-лучевым преобразователем, в Израиле у меня не было пациентов с разрывом крестовидной связки. Если какой-нибудь грамотный ортопед случайно прочтет эти строки, я разрешаю ему присвоить себе идею и, набрав статистически достоверное количество наблюдений, опубликовать оригинальную статью.

Итак, закончено вступление, необходимое для представления, за что я получил курительную трубку, а главное – для продолжения этой истории.

Однажды пришел ко мне главный хирург киевского горздравотдела. Если я не ошибаюсь, это произошло в 1965-ом или в 1966-м году. С доктором Варфоломеевым, отличным человеком и хорошим врачом, мы были в приятельских отношениях.

– У меня к тебе большая просьба, – сказал он. – Я прошу тебя прооперировать восемнадцатилетнего парня с разрывом крестовидных связок.

– Если я правильно понимаю, парень не живет в районе обслуживания нашей больницы.

– Ты понимаешь правильно. Парень даже не живет в Киеве. Он живет в Москве. Именно в Москве его отцу, очень большому военачальнику, порекомендовали обратиться к тебе. Так что это не я сделал тебе подлость.

– Исключено. Я обслуживаю только пациентов, живущих в районе нашей больницы.

– Только? А спортсмены из Еревана?

– Они были госпитализированы во врачебно-физкультурном диспансере. Я только оперировал.

– А твои друзья из Гагры? Может быть, продолжить перечень?

– Так это же с твоего разрешения или даже по твоему приказу.

– Ладно. Сделай одолжение лично мне.

– При одном условии. Ты дашь мне отличного наркотизатора.

– Нет проблем. Я тебе дам не отличного наркотизатора, а лучшего в Киеве.

Пациент оказался воспитанным скромным юношей, исключением в среде, в которой он рос. Вечером накануне операции позвонил доктор Варфоломеев:

– Завтра в восемь утра у тебя будет лучший киевский анестезиолог, доктор Марк Тверской.

Не родственник ли Моти Тверского, – подумал я. Впрочем, если он даже просто похож на своего однофамильца, это меня вполне устраивает.

Действительно, в восемь часов утра пришел… Но кто? Мальчишка! Красивый юный сефардский еврей. И это лучший киевский анестезиолог? Ну, погоди, Варфоломеев! Дорого тебе обойдется этот розыгрыш! Деваться уже было некуда. Анестезиолог попросил меня рассказать ему вкратце основные этапы операции. Я кипел, стараясь не выдать своих чувств, стараясь не обострить обстановку. Лучший анестезиолог! Не мог прочитать в ортопедическом руководстве ход операции! Я был так зол, что даже не подумал о несправедливости своего требования. Анестезиолог, если ему это необходимо, о ходе операции справляется у хирурга. Достаточно у него своих учебников и руководств.

Марк Тверской внимательно выслушал меня и сказал:

– Спасибо. Можете мыться.

Я мыл руки, и, казалось, вода кипит на них, до такой степени гнева я был доведен розыгрышем этого подлеца Варфоломеева. Этого я ему не прощу!

Ассистентка тоже мылась молча, понимая мое настроение.

Через десять минут мы вошли в операционную. Тишина. Не может быть! Пациент спит. Трубка, к которой присоединен шланг наркотизационного аппарата, введена в трахею. Марк Тверской сидит на своем месте так, словно ничего не совершил. Нет, не сделал, а именно совершил!

Никогда до этого мне не приходилось оперировать в таких идеальных условиях. Незадолго до конца операции доктор Тверской спросил, сколько минут мне еще осталось работать. Я ответил, что примерно восемь минут.

Операция окончена. Черепичкой накладываю салфетки на зашитую рану. В этот момент за простыней, отгораживающей голову пациента, раздался его голос:

– Ион Лазаревич, когда будет операция?

Я обалдел. Такого наркоза я еще не видел. Даже не представлял себе. Такого наркоза просто не может быть! Это же не анестезиолог, а фокусник. Расцелую Варфоломеева!

Доктора Тверского я пригласил к нам домой пообедать. За обедом, естественно, мы слегка выпили. Я рассыпался в комплиментах. Марк грустно посмотрел на меня.

– Хорошо вам. Вы уже знамениты. К вам из Москвы присылают больных на операции. А что ждет меня? У меня нет будущего.

– У вас есть будущее. В Израиле.

Марк с недоумением посмотрел на меня и не проронил ни слова.

Прошло одиннадцать или двенадцать лет. Мы уже около месяца были гражданами Израиля. По Закону о возвращении евреи здесь становятся гражданами, ступив на землю, завещанную нам Всевышним. Мой друг доктор Захар Коган пригласил нас на брит-мила, на обрезание своего младшего внука. Впервые в жизни мы присутствовали на таком торжестве. Я не представлял себе, что по этому поводу роскошный банкетный зал может быть заполнен таким количеством гостей. Более трех сотен.

Торжество уже было в полном разгаре, когда в зал вошел доктор Марк Тверской. Он подошел к нашему столику, поднял бокал с вином, попросил у притихшей аудитории внимания и начал:

– Главный хирург Киевского горздравотдела приказал мне обеспечить наркоз во время операции, которую будет делать доктор Деген. Больной из Москвы. Сын большого военачальника. У меня поджилки тряслись. Не из-за больного. Я был наслышан, что доктор Деген – страшный человек, инвалид Отечественной войны, что любое начальство он может послать куда угодно, так как у него в мозгу осколок, что он установил у себя армейскую дисциплину, что он даже может ударить своей увесистой палкой. И вот операция. Я еще не видел в операционной такой спокойной обстановки, такой атмосферы всеобщего уважения, такой доброжелательности. После операции доктор Деген пригласил меня к себе пообедать. Супруга Иона Лазаревича накормила нас чудесным обедом.

– Яичница с ветчинорубленной колбасой, – тихо прокомментировала жена. Марк улыбнулся и продолжал:

– Во время беседы, когда Ион Лазаревич чрезмерно восхищался моим наркозом, я сказал, что, в отличие от него, у меня нет будущего. Доктор Деген возразил мне, сказав, что будущее мое в Израиле. Вот когда я понял, что у него действительно в мозгу осколок. В то время не побояться сказать такое человеку, которого видишь впервые? Да и вообще, кто тогда слышал что-нибудь об Израиле? Более трех лет я в Израиле. Счастливых лет. И вот сейчас на этом замечательном торжестве впервые в Израиле я встретил Иона Лазаревича, моего благодетеля, человека, который подал мне мысль о моем будущем. Я произношу тост за его здоровье!

Мне очень приятно, что я тогда не ошибся, увидев будущее доктора Марка Тверского в Израиле.

На брит-мила я познакомил двух Тверских – Мордехая и Марка. Они понравились друг другу.

Марк заведует анестезиологическим отделением больницы. В бывшем Советском Союзе заведующий отделением был всего-навсего администратором. Эту должность мог занимать даже никудышный врачишко. На Западе заведующий отделением – это высококвалифицированный специалист, как правило – профессор. Авторитет Марка в Израиле непререкаем. Приехав с дипломом кандидата медицинских наук и автоматически

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×