собой взялась за бутылку, даже как-то вроде и незаметно для него, будто действовала сама по себе – взялась, поднесла к губам… Он сделал глоток, потом второй, третий, облизнулся – и запрокинул голову, вливая виски в глотку. Ух, как ему этого не хватало! Пьяницей он никогда не был, но иногда выпить – самое оно, лучше любой сигареты, лучше женщины, лучше всего. Он пил жадно, будто воду после недели в пустыне, в горле жгло, в желудке уже тоже жгло, а Пригоршня все пил, все не мог оторваться… И тут рядом мужской голос осторожно произнес:
– Я что-то слышу. Там кто-то есть?
Пригоршня отшатнулся, подавившись виски. Закашлялся, постучал себя по груди. Поставив бутылку на стол, смахнул на пол бумаги и увидел под ними решетку динамика. Как такая штука называется – интерком, что ли? Рядом было несколько переключателей и кнопок.
– Я точно что-то слышал, – повторили из динамика.
– Правильно, ты меня слышал, – громко сказал Пригоршня.
В динамике стукнуло – что-то уронили, наверное, от неожиданности. Раздался тихий возглас, потом скрип. Он мог бы поклясться, что это говоривший с ним человек с размаху опустился на стул.
– Черт! – сказали в динамике. – Это было неожиданно! Фух… Так, ладно… Это ведь не начальник хозяйства южного крыла Шульц? Потому что канал с его кабинетом, но Шульцу пятьдесят, а у вас… у тебя голос молодой.
– Нет, не зампотыл это, – ответил Пригоршня, помимо воли широко улыбаясь – хоть кто-то еще живой в Комплексе! Опустившись в кресло упомянутого Шульца, он снова взялся за бутылку, но передумал пить и добавил: – Меня Никитой звать, я здесь охранник. Здесь, в южном крыле, то есть. А ты кто?
– Андрей, – представился незнакомец. – Работаю в лаборатории вместе с профессором Кауфманом. Ты почему раньше не отвечал, Никита? Я как обнаружил, что внутренняя связь по нескольким каналам работает, так уже почти час болтаю впустую, а в ответ тишина.
– Не мог попасть в кабинет. Эта твоя связь – в кабинете, а кабинет был заперт изнутри. Шульц решил выпить и не хотел, чтоб кто-то увидел. На объекте выпивка запрещена.
– Точно, – согласился Андрей. – Мы в лаборатории спирт иногда разводим по-тихому, нам медицинский для приборов поставляют. А сам Шульц?..
– Мертв он, – Пригоршня покосился на неподвижное тело и все-таки хлебнул еще немного виски. – Здесь все мертвы, Андрюха. Все до единого. А, нет, я вот живой. У парней кровь из ушей, из носа, а у одного глаза лопнули. Ты представляешь?! – ему захотелось гахнуть кулаком по столу. – У вас тоже все мертвы?
– Да, – ответил невидимый собеседник. – Никого, кроме меня.
– А как думаешь, почему мы выжили?
– Про себя-то я точно знаю. В момент выброса я был в хранилище артефактов. Тех, что привозят из Зоны. А там не просто дополнительное защита – все помещение покрыто тем же материалом, что и на экранах, которые стоят по Периметру. Это меня и спасло, хотя сознание потерял. Еле в себя пришел.
– И у меня примерно так было. Тошнило сильно, кровь из носа… Только я ни в каком хранилище артефактов в тот момент не был, а ходил по коридору. Знаешь пограничный коридор?
– Знаю. Гм, странно… – Андрей помолчал. – Ну, я вижу только одно объяснение: ты иммунный.
– Чего?
– Иммунный. Это мы тут так называем, хотя термин неправильный, конечно. Понимаешь, примерно на восемь-десять тысяч человек попадается один, не чувствительный или слабо чувствительный к выбросам. Вот ты такой. Везунчик.
– Ага, ну это хорошо. Только не назвал бы я везением то, что сижу тут и не могу выйти.
– Как так?
– А вот так. Тамбур между твоей половиной и моей перекрыло плитой.
– Это я видел. Со своей стороны дверь открыл, а дальше никак. Ну а вниз?..
– Дверь в депо снизу заперта. А на крыше валяется вертушка.
– Вертушка? – удивился Андрей.
Пригоршня только сейчас обратил внимание, что голос у него немного невнятный, как будто язык заплетается. Наверное, человек после выброса еще не оклемался.
– Конвертоплан, – поправился Пригоршня. – Генеральский «Бегемот». Может и сам генерал внутри. Машина свалилась прямо над лестницей, так уж случилось, панель просела, в ней дыра, а на ней – лежит «Бегемот». Не пролезть.
