Надеялся, но совершенно в это не верил. И заранее прикидывал, как мы с Нумминорихом будем жить дальше. Завтра, послезавтра и, возможно, еще целую дюжину дней. Спать, понятно, можно по очереди и вовсе не обязательно на крыше. Не следует забывать, что этот наш пикник над городом – просто прихоть, а не дань суровой необходимости. Можно даже другими делами заниматься – теми, которым не помешает чужое присутствие. То есть далеко не всеми, но многими. Но отдельно интересно, как решать с туалетом и ванной? Деликатно ждать друг друга под дверью, морально приготовившись выскочить, если понадобится, в любой момент и, соответственно, в любом виде? Или лучше не рисковать, а ходить туда вместе?
Жизнь с каждой минутой размышлений казалась мне все более и более сложной штукой. Впрочем, с размышлениями вечно так.
К счастью, надежда победила веру – в этом конкретном раунде.
…– Зря ты так, – произнес знакомый хрипловатый шепот.
Воцарилась мучительная пауза, в ходе которой я безуспешно сочинял ответ. Пока думал, она добавила:
– И я тоже зря. Это была плохая шутка. И пользы от нее никакой, и радости.
Я наконец обернулся и увидел то же, что и вчера: темные кудри, тонкие запястья, незапоминающееся лицо. Впрочем, сегодня на аккуратном носу вдруг появились веснушки. Интересно, это потому, что я вчера узнал об их существовании и мое внимание трансформировало внешность спящей? Или штука в том, что теперь она сама все время помнит о своих веснушках? Когда так мало понимаешь, почему-то нестерпимо хочется найти разумные объяснения хотя бы пустякам.
Строго говоря, ни слушать дальше, ни отвечать не было нужды. Художница пришла, Нумминорих ее понюхал, чего тянуть. Но я очень не люблю обрывать разговор на полуслове. Особенно когда мой собеседник в беде.
– Да, – согласился я. – Шутка с моими трупами вышла просто ужасная. Хуже всего, что из-за нее обо мне написали в газетах. Но это уже случилось, и я как-то пережил, так что забудь.
– Почему в газетах? Какие могут быть газеты? – неожиданно встревожилась она.
– Обыкновенные, ежедневные. «Голос Ехо» и «Суета Ехо». Мне еще повезло, что телевидения тут нет. А то бы до конца года по всем каналам мои трупы показывали на радость беременным женщинам и нервным ветеранам войны за Кодекс.
– Как тут у вас все, оказывается, сложно, – вздохнула она. – И интересно. Газеты выходят. И получается, совсем недавно была какая-то война. Ни за что бы не подумала.
– На самом деле война была довольно давно, – сказал я. – Больше века назад закончилась. Просто люди здесь живут лет по триста как минимум. Поэтому большинство участников войны до сих пор живы.
– Так жаль, что я ничего не знаю об этом месте. И наверное, уже не успею узнать.
– Успеешь, – твердо сказал я. – Гораздо больше, чем можешь вообразить.
Она отвернулась и теперь смотрела прямо на Нумминориха. Но не стала ни здороваться с ним, ни спрашивать меня, кто этот человек. Похоже, и правда, просто его не видела. Не ждала, что кроме меня ей приснится еще кто-то, вот он и не приснился. Чокнуться можно от такой логики, честно-то говоря.
Зато сам Нумминорих был в восторге.
«Надо же! – сказал он мне, деликатно перейдя на Безмолвную речь. – Сижу тут с вами как в плаще-невидимке. Очень странное чувство. И немножко смешно, как в детстве мамины разговоры с гостями подслушивать, спрятавшись под столом».
Вот уж кто ни от какой логики не чокнется никогда. И другим не даст. Очень мне с ним повезло.
– Я сперва так испугалась, что ничего не получается, – наконец сказала моя художница. – Думала, вот и все, наверное, я уже умираю, если даже собственный сон перестал меня слушаться. Но время шло, а я не умирала. Наоборот, чувствовала себя полной сил. И ходить, и летать по-прежнему было легко и весело. Ну то есть стало бы весело, если бы не страх и досада, что я больше ничего не могу сделать. И все оставалось на месте – город и небо над ним, и свет не мерк в глазах, звуки не гасли, предметы не распадались на части и не превращались во что попало, как это обычно случается во сне, когда над ним утрачен контроль. И я опять думала, что вы же правда вполне можете существовать сами по себе, независимо от моей воли. И этот город, и лично ты. Вообще все, что тут есть. Тогда получается, я еще не умираю, просто ты на меня рассердился и прекратил мои чудеса. Не знаю как. Но если подумать, я же вообще ничего не знаю – ни об этом месте, ни о тебе, ни даже
