но Афанасий продолжал удерживать его, уже мёртвого, ожидая продолжения стрельбы, но её всё не было, и вдруг мотор фургона взвыл, грохнула дверца кабины, закрываясь, и машина, буксуя в грязи, поползла через поле к белому вертолётику, готовому подняться в небо.
Афанасий отшвырнул тело боевика, бросился вслед за фургоном, увязая в рыхлой земле по щиколотки.
– …и-ир! – донёсся чей-то близкий крик.
Он оглянулся.
«Шестидесятый» стоял на поле в сотне метров. От него по полю к белому вертолёту и микроавтобусу бежала цепочка смутно видимых фигур.
– Командир! – снова прилетел тот же крик; это был Дохлый.
– Дуня! Там! – ткнул рукой в фургон Афанасий, продолжая бежать. – Дед!
Неизвестно, услышал его сержант или нет, но с поля донеслись звуки выстрелов, и микроавтобус, развернувшись, остановился.
– Не стреляйте! – изо всех сил крикнул Афанасий.
Финальный рывок был слишком трудным, зашлось сердце, но он гнал себя в последней надежде, что успеет, и наверно дал понять Джонсу, что не остановится ни перед чем, да и цепь высадившихся из «шестидесятого» бойцов была близко, и Джонс дрогнул. Выскочив из фургона, метнулся к своему вертолёту, нырнул в кабину, не дожидаясь водителя и бойцов в салоне автомашины, оставив их спасаться самим.
Лопасти «Ансата» закрутились быстрее, он оторвался от земли, косо пошёл к близкой лесополосе.
Стрелок из ПЗРК, пришедший в себя, вскочил, бросая взгляды вокруг, хлопнул почти неслышный выстрел, и боевик осел на кучу сопревшего сена.
Афанасий, преодолев приступ слабости, добежал до фургона одновременно с кем-то из команды «шестидесятого», первым ворвался в салон мини-вэна. Ему навстречу вскинулась рука с пистолетом, но сзади треснул выстрел, и рука исчезла. Второго боевика в кабине успокаивать не пришлось, он до сих пор лежал на сиденье рядом с Дуней и, похоже, уже не дышал. Девушка, не в силах избавиться от его присутствия, только спихнула его голову со своего плеча.
Афанасий одним толчком сбросил тяжёлое тело в проход между сиденьями, обнял жену, бормоча какие-то успокаивающие слова, осторожно снял с губ скотчевую наклейку.
Дуня всхлипнула, содрогнувшись:
– Фаня!
Кто-то сунул ему нож.
– Командир, держи.
Он разрезал на руках девушки ременную петлю, они обнялись.
– Всё в порядке, родная, всё хорошо! Цела? Руки-ноги? Тебя не били?
Она помотала головой, цепляясь за него из последних сил.
– Нет, только лапали.
– Командир!
Он вспомнил о старике.
– Выходи отсюда, там наши, сможешь?
– Только с тобой!
– Я деда посмотрю. – Он пробрался в конец салона, где на заднем сиденье лежал Геннадий Терентьевич, пристёгнутый ремнями за лодыжки и туловище.
– Жив, дышит, – сообщил Дохлый, отбирая у Афанасия нож и разрезая ремни. – Помоги вынести.
Старик был сух и лёгок, но с ним пришлось повозиться, пока на помощь не пришёл ещё один спутник сержанта, в котором Афанасий узнал бывшего сослуживца.
– Голубь?
– Кто ж ещё, командир? – весело ответил лейтенант. – Лихо ты завалил того кабана с трубой! Мы уж думали – пиндык!
Вынесли Геннадия Терентьевича, уложили на траву. В рассеянном свете прожекторов вертолёта стали видны фигуры остальных бойцов бывшей команды Афанасия. Он встрепенулся, расслышав удаляющееся лопотание вертолёта «Реанимация».
– Уйдёт!
– Не уйдёт, – уверенно возразил кто-то. – Его сейчас ведут костромские чекисты, через полчаса посадят.
